Градов встал со стула и прогулялся до окна. Сквозь него посмотрел куда-то вдаль. — Только версии и предположения. Ещё в университете я решил отдать себя нейропсихомеханике, а, например, мой старинный друг Витя Доброградский полностью ушёл в криоинженерию. Однако несколько моих одногруппников и однокашников посвятили себя изучению пространства-времени… в более глобальном аспекте. Области их научного интереса были намного более тонки, в отличие от меня с «Зевсом» и «Псио», которые, как сам понимаешь, узконаправлены и имеют более прикладной характер. Мы продолжали общаться — и как друзья, и как коллеги-учёные — но я стал понимать, что работают они над чем-то в высшей степени секретным. Конкретики практически не было. И вдруг в 1971 году связь с ними пропала, и я никогда их больше не видел. Тогда же в 1971 году вокруг большой территории под Москвой появился длиннющий барьер. — Профессор вернулся обратно к Ярославу. — Это такие дебри мироздания, мальчик мой, в которые даже я со своими пытливостью и любопытством не отважился бы лезть. Но, судя по отчёту, который сформировал твой прибор, мои товарищи всё-таки туда залезли. И по диким аномальным цифрам как значительных, так и побочных показателей мы можем сделать вывод, что добром это точно не кончилось. — Феноменология, наука о необъяснимом… Но, проф, будет ли «Мёртвое кольцо» расширяться, как-то влиять на нас? — вопросил Коломин. — Ну, видя, что многие из нас, включая тебя и меня, живы и здоровы, я могу взять на себя смелость предположить, что последствия того инцидента всё-таки удалось купировать. Другое дело — долгосрочная перспектива. Ведь корни всех проблем благополучно раскрываются именно в ней. Что случится через пятьдесят лет после инцидента 1971 года, мы предвидеть не в состоянии. Даже, возможно, имея на руках, а точнее, на головах «Зевс». — Градов поднялся, собираясь уходить. — Что ж, работа ждёт, а я побежал. Не буду более досаждать тебе своей нудятиной. Если что, ты знаешь, как со мной связаться. Через денька три — четыре ты окрепнешь ещё больше и вскоре сможешь возвращаться к своим привычным обязанностям. Даже не придётся заниматься никакой лечебной физкультурой, хе-хе. Будь здоров, поправляйся! — Спасибо, Аркадий Константинович. Увидимся! Попрощавшись с профессором, Ярослав не без удовольствия откинулся на подушку, закрыл глаза и продолжил отдыхать, восстанавливаясь после нелёгких ран. Много необъяснимого добавилось в его жизни, но в то же время большое число объяснений уже маячило на горизонте судьбы. * * * С событий в зоне отчуждения прошло полторы недели. Дела шли своим чередом, и ничто пока не сигнализировало о новых деталях в деле «Красного тряпочника». Зелёная электричка постепенно уползала на север. Ярослав, задолго успев поднять крышу на «Метеоре», припарковал машину на стоянке знаменитого Московского физико-технического института, в просторечии и сокращённо — Физтеха. Меж корпусами большого кампуса сновали студенты и преподаватели — осеннее-зимний семестр был в самом разгаре. Улыбающийся молодой человек, похожий на начинающего инженера, с экрана на корпусе прикладной математики призывал поступать в лучший технический вуз страны. Далее изображение менялось, и вниманию наблюдателя представлялся список с многочисленными учебными программами и направлениями. Физтех располагался в Долгопрудном — городе-спутнике Москвы рядом с её северными окраинами. Небольшой населённый пункт фактически соответствовал критериям наукограда. Так помимо МФТИ, важнейшего технического учебного заведения СССР, в городе располагались предприятия со сложнейшими наукоёмкими производствами, требующих высококвалифицированных, отлично обученных кадров. К ним относились предприятия химической, машиностроительной и оборонной отраслей, как, например, Долгопрудненское НПП, изготавливающее средства ПВО и занимающее достаточно большую часть городской территории. Из-значительного количества учёных, преподавателей и просто остальных «технарей», тесно и прочно связанных с наукой и техникой, Долгопрудный выглядел интеллигентнее и интеллектуальнее, нежели иной среднестатистический город страны. Ярослав вышел из «Метеора» и захлопнул за собой дверцу. — Ого, крутая у вас тачка! — воскликнул глава небольшой группы студентов, собравшихся неподалёку и не без интереса начавших глазеть на уникальную разработку ЗИЛа. — Вот окончишь институт, получишь красный диплом и купишь себе такую же! — пошутил Коломин и направился к проходной. — Лучше окончить институт с синим дипломом и красным лицом, чем наоборот… — не согласился с предложением Ярослава студент, вспомнив старую институтскую «мудрость». Девушки, окружающие парня, легонько рассмеялись. В просторном холле главной проходной Физтеха встретил проректор по безопасности. Это был типичный чиновник от образования, или просто типичный чиновник, — вроде чистый, опрятно одетый, с выдержанными манерами, с умением находить подход и к начальству, и к подчинённым, и к посетителям, но всё равно какой-то серый, неинтересный и не особо привлекательный, словно продукт широкого потребления и массового производства из гастронома рядом с домом в спальной районе. Проректор глядел на Коломина с таким видом, будто он возглавлял внеплановую проверку из Министерства высшего и среднего специального образования СССР. Персонажи гоголевского «Ревизора» позавидовали бы пиетету, с которым служащий встретил гостя института. — Здравствуйте, товарищ капитан! Хоть ваши коллеги всё тщательно осмотрели в прошлый раз, в институте всегда рады видеть наших доблестных милиционеров. — Проректор растянул улыбку до ушей. — Ну, пропуск я вам оформил поэтому прошу за мной! В небольшой кофейной «НеоФизика» перекусывали студенты и преподаватели, параллельно работая за белыми квадратными лэптопами. На первом этаже оказалось достаточно оживлённо: люди направлялись из одной точки к разным корпусам. Принимал и выдавал одежду робот-гардеробщик. Щёлкали турникеты, очень сильно похожие на метрополитеновские. На специальную площадку приезжали и уезжали широкие лифты, полные народа. Ярослав и проректор прошли в светлый переход. Внезапно через пару мгновений на идущих вылетела немецкая овчарка из-за полуоткрытой боковой двери. Собака являлась не совсем обычной: всё тело её, включая лапы и спину, усиливалось мощным экзоскелетом, а вместо части черепа устанавливалась прозрачная полусфера, в которой яркими электрическим импульсами пульсировал частично органический, частично механический головной мозг. Пёс, радостно высунув язык, задорно гавкнул, помахал прохожим хвостом со стеклянно-металлическим наконечником и устремился куда-то к проходной. Следом за овчаркой выбежал до костяшек перепуганный аспирант. — Рекс, куда ты сбежать-то собрался? Стой, дурак, потеряешься ещё! — с этими словами молодой учёный рванул то ли за своим питомцем, то ли за своим изобретением. — Одна из наших разработок и большой повод для гордости, — искренне улыбнулся проректор, проводив аспиранта и его собаку. — Наши изобретатели смогли дать второй шанс старым или безнадёжно больным животным. Овчарки — очень умные собаки и очень хорошо поддаются аугментации. Они словно не замечают всех этих чипов, проводов и имплантов, навешанных на них и внутри них. При этом каждое животное становится ещё более лояльным к человеку и более контролируемым… в определённых, правда, пределах, как видите. — А, так электроовчарки — это инновация от Физтеха? Наслышан, наслышан… — Коломин не стал уточнять, что во время неудачной вылазки в пределы «Мёртвого кольца» след его и группы эвакуации чуть не взяли модифицированные собаки. «Биомеханика + Биоинженерия + Биоинформатика = Путь в Будущее!» — гласила надпись на электронном плакате-экране, закреплённом на стене перехода. — Хм, МФТИ уже давно занимается не только классическим дуэтом — физикой и математикой, — заметил Ярослав. — Да, биология и биотехнологии уже долгое время являются областью научных интересов нашего большого коллектива, — ответил проректор. — Сейчас в новый переход направо и направимся на лифты. На тридцать седьмой этаж нас поднимет очень быстро, вы и глазом моргнуть не успеете. Кстати, технология быстрого подъёма скоростных лифтов в современных небоскрёбах — тоже наша разработка. В коридорах лабораторного корпуса стало намного тише и менее многолюдно. Там, где можно было разглядеть, оказывалось видно, что студенты и сотрудники института сосредоточенно занимались своими делами, ни на что не отвлекаясь. Ярославу попадались то знакомые со школьной парты приспособления и устройства, то совершенно необычные и фантастические изобретения. Нередко на пути попадались летающие роботы, которые, подобно некогда пневмопочте, использовались для перемещения важных физических объектов между отделами, кабинетами и лабораториями. Ярослав и проректор подошли к двери под номером «3737». Работник вуза открыл её при помощи ключа и электронной карты и пригласил Коломина вовнутрь. — Нам всем так жаль и до сих пор крайне прискорбно, что Максим Фёдорович так ужасно закончил свой земной путь. — Проректор словно зачитал некролог. Он предварительно закрыл за собой дверь, чтобы никто не смог услышать его со стороны. — Это его кабинет-лаборатория. Собственно, меньшее помещение по правую руку от вас — кабинет, а лаборатория располагается прямо перед нашими глазами. Студенты тут так всё ещё не занимаются, а научные сотрудники — не работают. Место это до сих пор окутано трагедией. Все мы пытаемся сделать вид, что ничего не произошло, и пытаемся продолжать жить, как раньше. Но всё это неправильно, неправильно, хотя чисто объективно и рационально ничего сделать нельзя… Ярослав прошёлся меж лабораторных стволов и сквозь широкое окно глянул на лесные массивы, широко простиравшиеся на восток от Долгопрудного. Рядом с подоконником стояла точная пластиковая имитация человеческого скелета, припугивающая возможных случайных наблюдателей с улицы. — Белозерцев в Физтехе работал и преподавал только на полставки, верно? — Коломин уточнил детали биографии погибшего учёного, вспоминая его дело. Не без интереса нагнулся и осмотрел прозрачные колбы, являющиеся составной части сложного аппарата для перегонки, осторожно дотронулся до пары белоснежных микроскопов. — Да-да, на полставки он работал у нас, на кафедре физико-химической биологии и биотехнологии. Но научной базой этой кафедры является Институт биоорганической химии АН СССР на Миклухо-Маклая, он же ИБХ. Здание в виде молекулы, может быть, знаете? Это было вторым местом работы Максима Фёдоровича. Но фактически он работал в одном месте сразу, без отрыва от кафедры или научной базы, — пояснил проректор. — Достойный педагог, интеллигентный академик, светлая голова, прекрасный сотрудник и коллега. Жаль, что вся институтская жизнь теперь омрачена его гибелью. * * * Вспышка. Поздний вечер, кабинет Белозерцева. Учёный давным-давно привык работать сверхурочно и засиживаться в институте. На столе лежит стопка научной литературы, одна из книг открыта посередине. Белозерцев быстро печатает что-то на компьютере, сверяясь с информацией из бумажного носителя. Учёный встаёт и бодренько направляется в лабораторию. Здесь, под тихий безвредный пар, исходящий из одного из отверстий перегонного аппарата, академик продолжает печатать часть своего исследования уже на отдельной лабораторной ЭВМ. На зелёном пузатом мониторе выводятся два сложных графика, один из которых время от времени обновляется в режиме реального времени. Прозрачные, а также красные, синие, зелёные, жёлтые и оранжевые вещества эстетично переливались в стеклянных колбах. В определённых компонентах перегонного аппарата они смешивались, образуя интересные на вид растворы. Часть жидкости едва слышно, но уютно кипит, создавая приятную камерную атмосферу научных открытий и познаний. В этот раз скелет стоит не у подоконника, а в отдельном углублении рядом с лабораторным шкафом. К сожалению, Белозерцев не замечает, что, помимо скелета, там застыл кое-кто ещё. Динамик ЭВМ слегка истерично верещит, и учёный спешит приглушить его при помощи компьютерной мышки. В этот раз Белозерцев чётко ощущает, что не только опыты у него пошли не по плану. Он боязливо разворачивается на стуле и тут же видит перед собой чьи-то ноги, обёрнутые плащом. Профессор поднимает голову, и моментально получает мощный удар в челюсть. Кто этот человек, как сюда проник, чего он хочет? Страх мигом овладевает каждой жилой испуганного учёного. Он, оглушённый, было несколько глуповато пополз под лабораторный стол, как будто это ему как-то смогло бы помочь, но оказывается сразу же вытащенным наружу грозным недоброжелателем. Получив удар по спине и согнувшись в три погибели (учитывая-то немолодой возраст), профессор грубо отбрасывается на другой стул. Перед ним в полном превосходстве стоит Красный тряпочник. — К-кто вы?.. Ч-чего в-вам от меня н-нужно⁈ — быстро дыша, пролепетал Белозерцев. — Поверьте, я н-никому ничего не с-сделал! П-произошла… п-произошла какая-то ч-чудовищная ошибка!.. Красный тряпочник берёт с ближайшего стола колбы с двумя реагентами. В первой посуде бултыхается не вызывающая доверия густая ядовито-зелёная жидкость. Во второй же — застыла желтоватая полупрозрачная водичка, напоминающая по цвету и консистенции простой лимонад. Преступник откупоривает первую колбу и непринуждённо выливает её содержимое на голову Белозерцева. К удивлению, с учёным ничего не происходит — вещество не причиняет мужчине ни малейшего урона. Испачканный, словно проливший на себя колбочку с зелёнкой, академик продолжает лишь шокированно дрожать. — Я думаю, профессор, вам известно, какими физическими и химическими свойствами обладают вещества в данных сосудах… — угрожающе прочеканил Красный тряпочник. — Я прошу вас! Не надо, н-не надо!.. — Белозерцев вот-вот был готов зарыдать. С этими словами преступник откупоривает вторую колбу и выливает немного жидкости, содержащейся в ней, следом на макушку учёного. В следующую секунду Тряпочник отскакивает в сторону, поближе к выходу. Когда вещества на голове несчастного Белозерцева смешались, они стали очень интенсивно дымить. Истошно вскрикнув, академик вскакивает и даёт дёру в свой кабинет. Кожа на его макушке стала отвердевать, одновременно становясь хрупкой и тяжёлой, будто стекло. Отчаянно вереща, Белозерцев размахивает руками, разбрасывая вокруг себя мелкие предметы обихода, врезаясь мебель и сваливая со стены часть памятных фотографий в рамках, одна из которых падает за комод. Шипение и исходящий от него дым усиливаются в прогрессии, твёрдый поражённый участок, одновременно выжигая последние волосы и пошваркивая, словно раскалённая сковорода, продолжает ползти вниз по голове. В конечном итоге он захватывает глаза, нос, рот, уши, затылок, оставляя непоражёнными только часть шеи и подбородок. Белозерцев сопротивляется ещё некоторое время и, уже будучи невидящим и неслышащим, всё пытается отыскать что-то спасительное. Его теперь больше не узнать: поражённая голова выглядит так, точно профессор сейчас находится в шлеме с вертикальным обзорным стеклом. В конце концов гремучая смесь, видимо, достаёт до мозга, и академик, в предсмертии последний раз взмахнув руками, неестественно отяжелевшей головой резко грохается оземь. Окаменевшая-остекленевшая часть, соприкоснувшись с полом, разбивается с пронзительным звоном, словно хрустальная ваза, и затвердевшие осколки плоти, костей и крови, будто кровавые рубины, разлетаются по всему помещению. В голове несчастного зияет гигантский углублённый провал, в который взрослый мужчина с лёгкостью может засунуть кулак, и остаются от неё лишь нижние челюсти и небольшая часть затылка. Тряпочник завязывает на одной из колб красную повязку и спокойно уходит прочь по коридору * * * Вспышка. Ожившие сцены ужасов из произведений Уэллса или Лавкрафта закончились. Всё-таки, несмотря на кошмарность и жестокость Красного тряпочника, смекалки и оригинальности в его преступных делах у него было не отнять. «Пробирается в любую область. Разбирается в любой вещи. Это какой-то дьявол, Мефистофель конца XXвека…» — весьма ненароком подумал Коломин. — А область научных интересов Белозерцева не напомните? — попросил Ярослав. — По каким темам он защищал кандидатскую и докторскую диссертации? Проректор несколько замялся. — Вы знаете, товарищ капитан, я уже достаточно давно, к сожалению, не занимаюсь наукой, весь погряз в делах ректората, поэтому точно не назову. — Чиновник присел на стул рядом с тумбочкой, в которой хранилась посуда для опытов, виновато сцепив руки. — Максим Фёдорович очень сильно интересовался причинами отторжения посторонних жидкостей (часто продуктов неорганической химии) живыми организмами. И возможностями преодоления подобных отторжений. Грубо говоря, он изучал теоретически и пытался выяснить эмпирически, как органике удержать в долгосрочной перспективе удержать в своих пределах чужеродные субстанции. — Живому организму сохранить в себе вдолгую чужеродное вещество… — тихо повторил Коломин. — Вы не возражаете, если я ещё раз осмотрю его кабинет? — Конечно, конечно, мы же сюда за этим и пришли! — Проректор приглашающе повёл рукой в сторону соседнего помещения. ЭВМ Белозерцева не работала, да и стоило ли её включать? Ярослава больше интересовала литература: при жизни академик успел собрать хорошую рабочую библиотеку. Глазам то и дело попадались книги и журналы самых разных цветов и габаритов, порой толстые и редкие, ухоженные и стоящие точно по алфавиту. «Аксиологические проблемы имплементации новейших веществ организмами с высшей нервной деятельностью», «Анатомия и физиология человека: полное практическое издание с расширенным полувиртуальным атласом, ММИ им. И. М. Сеченова», «Биоинженерия головного мозга: дополненное, обновлённое и расширенное издание», «Биологическая этика: последнее издание», «Космаков И. В. Применение систем видеоигр в процессах аугментации», «Методы, техники и технологии типовых операций аугментации в современной медицине», «Миндовский И. Россия эпохи киберпанка», «Применение неорганической химии в биотехнологиях», «Органическая и синтетическая сочетаемость: полное издание под редакцией М. Ф. Белозерцева», «Справочник новейших веществ — 1991, АН СССР», «Справочник опасных и особо опасных веществ, разрешённых и запрещённых к применению в экспериментальной биоинженерии», «Философия Homo genere mutatio», «Холмогоров И. И., Красильникова Е. Н. Математические методы и моделирование в биоинженерии», «Strom T. Features of the life of augmented colonists on Mars and Venus» — эти и не только научные труды занимали полки рабочей библиотеки учёного. Ярослав запустил вглубь шкафа руку и нащупал достаточно толстый том, который не стоял вместе со всеми, а лежал на других книгах. На труде было написано: «Градов А. К. Нейропсихомеханика: расширенное издание». «Ну и что? — подумал Коломин. — Труды профессора, что не под грифом „секретно“, находятся в библиотеках очень многих людей, не только учёных. Неудивительно, что покойный Белозерцев тоже имел такой». Однако в следующий момент Ярослав разглядел ярко-красную закладку, выглядывающую из-под страниц книги и как по цвету, так и размеру резко отличающуюся от остальных закладок. Нахмурившись, капитан открыл один из главнейших трудов Градова в том месте, которое, казалось бы, наиболее сильным образом волновала погибшего академика. «Глава шестая. Применение и использование опасных и особо опасных химических веществ в нейропсихомеханике. Проблемы совмещения данных веществ и организмов с ЦНС, обладающей высшей нервной деятельностью. Наиболее комплементарные вещества для применения в нейропсихомеханике». Ярослав знал эту книгу Аркадия Константиновича. Она являлась так называемой «урезанной» версией «для общего пользования». «Псио» в приведённом списке «комплементарных веществ», понятное дело, отсутствовало, так как всё, что представлялось связанным с ним, подпадало под гриф «совершенно секретно». Тем не менее по ряду намёков, оставленных в научном труде, очень умный и весьма небезыскусный человек вроде Белозерцева теоретически мог догадаться, что список должно было замыкать вещество со свойствами, равными таковым у «Псио». Что пытался отыскать в книге Градова покойный? Коломин осмотрел страницы, обозначенные другими закладками, поискал какие-нибудь заметки, примечания, подчёркивания, но больше не обнаружил ничего подозрительного. Внезапно Ярослава осенило, так как он резко вспомнил одну вещь, которую на какой-то момент забыл. — Товарищ проректор, не поможете? — Коломин подошёл к соседнему комоду с одной стороны, готовый его двигать. — Конечно, конечно, — без раздумий согласился служащий. — Я весь к услугам родной милиции! Вместе они быстро слегка отодвинули комод вперёд. Сзади мебели что-то легко упало к плинтусу, как будто до этого являлось зажатым между комодом и стеной. Ярослав оперативно нагнулся и быстро взял находку. Это оказалась фотография в незамысловатой, но красивой глянцевой рамке. Коломин глянул на изображение. Сепия, знойный июльский денёк, воздух рассекают редкие неуклюжие аэромобили первого поколения, а где-то между Таганкой и Заставой Ильича четверо молодых людей — двое парней и две девушки — беззаботно улыбаются, радостно соединившись в одном большом объятии. Ещё Старая Москва и прекрасная молодость соединены в одном месте и одном времени. Глядя на фото, сам Ярослав даже невольно улыбнулся. Он узнал большую часть изображённых на снимке. Юный Аркадий Константинович, черноволосая Нонна, его будущая жена, молодой Белозерцев и белокурая девушка по имени Инга — тогдашняя пассия будущего академика. Коломин перевернул фотографию. «Юный Мехмат МГУ первым курсом — вперёд! Тебе, и вспоминай сквозь года. От А. К. моему славному другу М. Ф.», — гласила подпись на обороте. «Мой предшественник плохо здесь поработал. Он должен был найти эту фотографию. Почему всё это время Аркадий Константинович молчал как рыба, что был знаком с Белозерцевым⁈ Так был не просто знаком, а являлся близким другом, обладающим смежными научными интересами! — недоумевал Ярослав. — И ничего не сказал, ни единого упоминания про академика, даже веко не дёрнулось при наших последних беседах, хотя он не мог не знать, что друг его убит и убит никем иным, как Красным тряпочником! Почему вы всё это время молчали, Аркадий Константинович⁈ Чего такого вы нам недоговариваете?» — Скажите. — Ярослав вновь обратился к проректору. — Разве альма-матер Белозерцева не являлся МФТИ? Тогда почему на фотографии его относят к Мехмату МГУ⁇ — Ах, это действительно малоизвестная история, известная только в узком кругу. Да, Градов Аркадий Константинович, тоже величайший учёный. Жаль, не наш выпускник: Физтех был бы его плоть от плоти. — Проректор взял рамку и тоже умилился изображению на фотоснимке. — Максим Фёдорович реально учился на Мехмате МГУ вместе с Градовым, там они стали весьма близкими друзьями. Учился, но только на первом курсе, и то не полностью. В какой-то момент Белозерцев понял, что Мехмат — несколько не его направление, и решил отчислиться. Покинув МГУ, он стал готовиться уже к поступлению в Физтех, что блестяще и осуществил. Он практически не распространялся о том периоде его жизни, и поэтому он всегда оставался где-то за скобками, то есть без конкретных упоминаний. Так что данная надпись на фото… весьма корректна и соответствует тому периоду времени. — Не любил упоминать, поэтому ни в биографии, ни в деле этот момент никак не обозначался… — проговорил Коломин. — Спасибо большое, я выяснил всё, что мне было нужно! «Нужно поговорить с профом, и как можно скорее!» — Ярослав чуть ли ни бегом рванул сквозь кампус МФТИ обратно к «Метеору», где его ждала нормальная связь. В душе его всё больше и больше начало разливаться смутное, пока ещё необъяснимое беспокойство. Небо окончательно заволокло тучами, и на этот раз хлопьями пошёл плотный мокрый снег. Покинув проходную Физтеха, Коломин не стал застёгивать плащ, быстро открыл дверь машины и спешно завёл двигатель. Свет от фар словно изничтожил чуть ли сплошную пещерную тьму. При помощи микроЭВМ «Искра» Ярослав нажал на кнопку прямой связи с институтом, позволяющей соединиться непосредственно с Градовым. На другом конце не отзывались — рация продолжала игнорирующе шипеть. — Чтоб тебя… — Коломин ударил по газам, и «Метеор» пулей устремился к Новодачному шоссе, что вело из Долгопрудного обратно в Москву.