Ярослав поднялся и подошёл к Тане. — Спасибо, товарищ полковник. Я вас не подведу. — Коломин обратился к девушке. — Тань, прости меня, если тебе казалось, что я когда-то был холоден с тобой. Это не так. Он обнял несколько удивлённую коллегу и спешно покинул «Завесу». Таня с порозовевшими щёчками смущённо опустила глаза, слегка улыбнувшись. Боров словно не заметил этой сцены и ещё полминуты продолжал медленно расхаживать взад-вперёд, всё ещё что-то интенсивно обдумывая в своей голове. * * * Оставив «Метеор» в квартале от точки назначения, Ярослав двинулся по Красной Пресне. Броня «Витязя-4», недвусмысленно проглядывающая из-под плаща, практически не вызывала у прохожих какого-либо удивления или интереса. Несмотря на фактическую массу бронекостюма, он, напротив, придавал достаточную скорость своему носителю при помощи гибкого, едва заметного экзоскелета. Защитный щиток, встроенный в шлем, готов был замкнуться, чтобы предохранить лицо владельца от любых опасностей, оставляя частично снаружи лишь очки «Тиресия». Те же изящно интегрировались в общую систему «Витязя-4». Мокрый снег продолжал валить, норовясь превратить каждого москвича в подобие йети или, как минимум, снеговика. Аэромобили на всех уровнях движения перемещались на пониженной скорости, увеличивались пробки и заторы, хоть на улицах и было далеко до часа пик. К сожалению, текущее время выпало не для прогулок. Ярослав дождался ближайшего аэробуса на остановке. Двухсекционный «Икарус» приветливо распахнул двери, словно приглашая погреться и укрыться от непогоды в своём тёплом салоне. Внутри пассажиров оказалось немного. Коломин вошёл внутрь и купил билет у робота-кондуктора. Сто лет, наверное, он не катался на общественном транспорте. За окном проплывали поздние «сталинки» и добротные «хрущёвки» из кирпича. В чьих-то окнах приятным фиолетовым или тёмно-розовым светом уже зажглись фитолампы. Неоном горели вывески заведений. Московский трафик не проявлял привычных беспокойства или агрессии. Всё сейчас казалось каким-то более спокойным и умиротворённым. — Выставочный центр, уровень пятнадцать, — объявил автоматический голос через динамики. Ярослав поднялся со своего места и вышел вблизи исторической местности «Камушки», застроенной домами из светлого кирпича. Супернебоскрёбы и комплекс выставочного центра располагались на противоположной стороне дороги. Коломин, прищурившись, внимательно глянул на точку назначения. Вот она, башня «Союз», вульгарный памятник капиталистическому социализму (или социалистическому капитализму, как чьей душе будет угодно). Недостроенная свечка, частично имеющая необычную форму в виде спирали, она и так ухудшала не без того испорченный вид Москвы, что было особенно заметно, например, со стороны Якиманки. Вандалы давно успели облюбовать «Союз», повыбивать местами установленные стёкла, изрисовать многие участки внутри и снаружи безвкусными граффити. Согласно милицейской хронике и просто общедоступным данным, нижние этажи супернебоскрёба оказались оккупированы самосёлами — бездомными бродягами, психически больными, маргиналами, алкоголиками, наркоманами, дешёвыми проститутками, беспризорниками, мелкими жуликами и воришками, а также одной из банд электроотморозков, собиравших и выбивавших дань с непутёвых обитателей этого здания. Милиция уже несколько раз успела провести множество рейдов, в ходе которых смогла выявить большое число преступников и раскрыть многие правонарушения, и всегда разрушала клоачный самостроечный городок внутри «Союза». Тем не менее обитатели социального дна каждый раз повреждали или уничтожали установленные против них заграждения и, как тараканы, снова пробирались внутрь, так или иначе восстанавливая своё прежнее логовище. Достраивать башню, из-за обветшалости которой нужно было вкладывать дополнительные средства в укрепление конструкции, являлось накладным, а сносить — оказывалось в два раза дороже. Проблема «Союза» вызывала постоянные споры и обсуждения как в прессе, так и в городских органах государственной власти. В конце концов исполком разработал, но ещё не принял программу полной консервации нижних этажей супернебоскрёба, предполагающую тотальное забетонирование всех окон и дверных проходов на этих уровнях. Костры, разожжённые в ржавых бочках, отбрасывали неясные тени на пыльные и заплесневелые стены. Из полурваных палаток несло затхлым мерзотным запахом. Повсюду был разбросан мусор, а пол местами оказался заляпан просто до невозможности. Здесь требовалось держать ухо в остро — неизвестно, как многие маргиналы могли бы отреагировать на появление одиночного представителя так ненавистной им милиции. Одни одновременно с интересом, страхом и недоверием посматривали на нежданного гостя, другие опустились и деградировали настолько, что не обратили бы внимания на взрыв, произойдя он в десятке метров от них. Бейсбольная бита со встроенным в неё электрошокером, подло вылетевшая из полумрака в спину Ярослава, стала приговором для её владельца. Едва слышно, но изящно взвизгнув сервомоторчиками костюма, Коломин развернулся на порядок быстрее обычного человека и металлической перчаткой перехватил холодное оружие. Зарычав, мерзкий электроотоморозок позади, со срезанными носом и электронными глазами, попытался вырвать биту из руки Ярослава, но тот с силой и скоростью поезда апперкотом ударил бандиту под дых свободной рукой. Выдохнув весь свободный воздух из лёгких, уродец повалился на холодный бетонный пол. В следующий миг Коломин выпрямился и со свистом буквально проехался ко второму электроотоморозку, который уже выглядел не так уверенно, как его неудачливый сообщник. Бандит неуверенно поднял фомку, готовясь сбить Ярослава с ног, но Коломин вместо сближения, включив электрошокер на бите, запустил оружие во второго неприятеля. Бита мощным ударом влетела в торс противника, пустила в него сильный электроразряд и свалила на пол. Неистово корчась в судорогах, бандит выронил фомку и рухнул оземь. Больше никто не собирался атаковать Ярослава, а те, кто хотел, определённо передумали. Маргиналы сделали вид, что вернулись к своим делам и не обращают никакого внимания на закованного в броню пришельца. — Вы мне пока не нужны, можете гнить дальше! — на весь этаж громогласно заявил Коломин. — Но мне нужно знать, кто обитает на пятьдесят третьем этаже. Социальное дно в непонимании затрепетало вонючими пачкающимися чернилами, стало переглядываться друг с другом десятками нечестивых глаз, перешёптываться, как бесовский сквозняк в проклятом заброшенном доме. Ярослав внимательно осмотрел их в слева-направо, пересчитал — благо, процессор «Витязя-4» прекрасно помогал в этом. — Ну⁈ — нетерпеливо повторил Коломин. Старик, в грудь которого встраивался дышащий теплом радиатор, неуверенно сделал пару шагов в сторону милиционера. — Нет там никого. Пятьдесят третий — ложный этаж, технический, — объяснил пожилой бродяга. — С общих лестниц туда не попасть — проходов нет. Только через лифт, который не работает двести лет и уже никогда не заработает. Странно, что ты решил там отыскать… Как обычно ощущают момент истины, точку невозврата? Наверное, должно появиться захватывающее, волнующее чувство. Неуверенность, смешанная со смелостью, и интерес, пересечённый со страхом. Что встретит упорного путника на том конце, найдёт ли он ответы на все возникшие за это время вопросы? А будет ли кому отвечать, и не отпадут ли эти вопрошания сами собой? Встанет ли всё на свои места, запустится ли механизм логики или всё люто перевернётся вверх дном вопреки здравому смыслу? Жестокий неуловимый убийца — сильный, ловкий, расчётливый, каждый раз бьющий чётко и точно в самое сердце мишени — ждал его наверху. Так сложно было выйти на след этого человека и так просто оказалось его разыскать. Всё стало сложно и просто, тяжело и легко одновременно. Куда вела эта загадочная цепочка смертей, пока что остановившаяся на благородном профессоре Градове? Разорвать её Ярослав был просто обязан. Широкая шахта пассажирского лифта нависала многотонным мраком над головой. Создавалось ощущение, что Красный тряпочник вот-вот спрыгнет оттуда и нанесёт подлый удар из темноты. Но прибор ночного видения, встроенный в шлем костюма, показывал лишь голые стены. В шахте не было никого и ничего — ближайший анализ будущего не выявил ни одного следящего устройства, которое преступник мог бы установить для защиты своего логова. Выстрел «Кошачьей лапой» — и Ярослав на полной скорости понёсся в неизвестность. Он сильно устал от неё, хоть и зависел от неё в минимальной степени благодаря «Зевсу», в отличие от большинства рода человеческого. Когда длины троса прекращало хватать, Коломин временно зависал в воздухе и выстреливал устройством дальше наверх, тем самым практически не прекращая движение. Ярослав сам себе сейчас являлся неплохим лифтом. Сквозняк, гуляющий благодаря открытым на многих этажах створкам, нещадно бил в лицо, но бронекостюм всячески спасал от таких несущественных, по его меркам, неблагополучных условий окружающей среды. Щёлк, залп, вжжжж, щёлк, залп, вжжжж — только такие звуки и порывы ледяного воздуха сопровождали пробивающегося сквозь тьму Коломина. Внезапно наверху появился широкий прямоугольник внутреннего света. Это был тот самый пятьдесят третий этаж. Зацепившись «Кошачьей лапой» за край проёма, Ярослав подтянулся и быстро поднялся на этаж. Только оказавшись на твёрдой поверхности, Коломин невольно вздрогнул и моментально вскинул АПС-М, в настоящий миг похожий на целый пистолет-пулемёт с установленными на него ранее дополнительными модулями. Преступник был здесь. Глава XXX КВАНТОВЫЙ РЕВЕРС — Скажу по-другому: я перестал писать. — Но почему? — Потому, что мне больше нечего сказать. Если мне вообще когда-либо было что сказать. — Бред какой-то… — Я думал, что то, что я делаю, может как-то изменить этот мир. Я думал, что по-прежнему уже ничего не будет. Но ничего не вышло! Мир слишком стар, в нём нет уже ничего нового. Всё это было уже было сказано. Из х/ф «Полное затмение». Красный тряпочник, с одетым капюшоном, закинул ногу на ногу и, будучи повёрнутым к Ярославу спиной, беспечно сидел в старом офисном кресле и преспокойно любовался неоновой киберпанковской Москвой сквозь полузаклеенные газетами окна. Рядом с ним стоял низкий круглый столик с каким-то сложным неизвестным прибором в форме параллелепипеда и также лежащими на нём газетами, кажется, иностранными. В остальном плане обширное помещение, обладавшее примитивными квадратными колоннами, пустовало. — Думаю, я не буду зачитывать тебе твои права. Дёрнешься или я подумаю, что собираешься дёрнуться — пристрелю, — пригрозил Ярослав. Неспешно вставая, Тряпочник начал нарочито громко хлопать в ладоши. Вспышка. Вот почти та сцена — преступник стоит спиной — которую Ярослав невольно видел в самолёте из Курган-Тюбе в Москву. Только предметы окружения и обстановки теперь представлялись явственнее и реалистичнее, а сам психопат стоял одетым. — Браво, браво, брависсимо, Ярослав! Как долго все мы ждали этого момента! Действие маленечко затянулось, не так ли? — поднявшись и выйдя из-за кресла так, чтобы Коломин видел его, Тряпочник встал в горделивой позе. Время от времени он трясся, как будто желая сдержать смех. Куртка его оказалась накинута на мускулистый обнажённый торс, почти полностью усеянный чёрными татуировками. — Ну, капитан, и что будем дальше делать? Немного не такую реакцию от меня ты ожидал увидеть? Внезапная вспышка бешеного гнева стрельнула Ярославу из позвоночника в голову. Сначала он хотел разрядить всю обойму из пистолета Стечкина в опасного преступника, в первую очередь отомстив за Градова, но сдержался и смог сохранить внешнее хладнокровие. Палец, начавший вдавливать спусковой крючок внутрь скобы, потихоньку стал отползать назад. — Сначала я хочу задать тебе пару вопросов. Захочу ли я пристрелить тебя или арестовать — зависит исключительно от тебя, — вычеканил Коломин. — У-у, так ты пришёл всё-таки поговорить, а не убивать меня? Так ты всё ещё не догадался, кто я? Ты до сих пор не понял, что происходит? — посмеиваясь, Тряпочник словно продолжал издеваться, хоть находился явно не в выигрышном для себя положении. — А, Ярик? Тело Ярослава невольно покрылось мурашками во второй раз. — Не сокращай так по-дурацки моё имя! — воскликнули они одновременно. Руки, держащие пистолет, на секунду дрогнули. — Я ничего не понимаю… Откуда?.. — прошептал Ярослав. — Может быть, так ты сообразишь быстрей, — со снисхождением в голосе ответил Тряпочник и скинул с головы капюшон. Зрелище это оказалось не вполне для слабонервных. Красный тряпочник оказался поджарым мужчиной невысокого роста одного с Коломиным возраста. Голова его являлась абсолютно лысой, как у заключённого в тюрьме или буддистского монаха, а само лицо он также предпочитал выбривать под ноль. Но самым страшным и примечательным было не это. Глаза преступника, включая радужки и белки, заполнялись сплошным чернильно-чёрным цветом. Жидкий мрак как будто подёргивался и бултыхался в этих сферообразных сосудах, не оставляя собеседнику возможности считать, что перед ним стоит живой человек, а не демон из потусторонней реальности. Что можно было судить и вообще сказать о человеке, если из глазниц его на тебя глядели две жутко-бесконечные чёрные дыры? Ярослав узнал этот взгляд. Вспышка. Мерзко воняет хлоркой и медицинским спиртом. Взрослые, как слоны в посудной лавке, словно обезумели и неловкими движениями со звоном роняют на пол то лабораторную посуду, то медицинские принадлежности. Вова в страшнейшей боли извивается на лабораторном столе. Тело его переполнено выжигающим внутренности «Псио». — Нина, детей выведи уже! — рявкнул Кондаков на коллегу. Вовчик продолжал дрожать и извиваться. Учёный более тихим голосом обратился к мальчику, положив руку на лоб: — Всё хорошо, мой хороший. Никто тебя не оставит. Я с тобой. Истерично вопила сирена, и по-адски раскручивалась надпотолочная мигалка. — Да выйдите вы уже отсюда! — рыдая и одновременно пытаясь сосредоточиться, крупная Измайлова чуть ли не животом вытолкнула трёх ребят, включая Ярослава, в коридор. — Запечатывай! Я весь в этой чёртовой жиже, — приказал Кондаков. — Вове вколол контрхимию. Господи, пусть она поможет. — «Псио» в слизистые тебе не попало? — беспокоясь за коллегу, уточнила Измайлова и достала из халата ключ-карту. — Вроде нет… Не знаю… — Учёный полностью сосредоточился на оказании помощи Вове. — На тебя вон тоже немного попало. Закрывай давай. Измайлова приложила ключ-карту к считывателю, дверь-шлюз выехала из створок и герметично перегородила проход, минимизируя любое сообщение с внешним миром. Абсолютно разбитый, Вова нашёл в себе силы слегка повернуться и глянуть сквозь пуленепробиваемое и термостойкое стекло иллюминатора, встроенного в шлюз бокса. Жгучее «Псио» проникло ему в глаза, и окрасило белок с радужкой в один цвет со зрачком. Ярослав глядел в беспросветный жидкий мрак. Вспышка. — Вова… — только и смог произнести Ярослав. — Этого не может быть. Ты умер. — Как видишь, не до конца и не совсем, — усмехнулся Красный тряпочник. — Но как?.. Снова ничего не ясно. Если ты выжил, преодолел это всё. Как мы тебя похоронили? Почему ты дал знать, что ты живой? Почему ты не вернулся к нам и Аркадию Константиновичу? Тряпочник метнул свой демонический взгляд в потолок. Было отчётливо видно, что и ему очень тяжело даются те воспоминания. — Ярослав, Ярослав. Представь, что ты внезапно выходишь из комы или хотя бы из-под наркоза. Юный мальчик, один, голый, в холодном автоматизированном морге, загерметизированном практически со всех сторон. В полумраке, что время от времени освещается красным слабым светом, ты стоишь среди трупов чужих тебе людей и похоронных машин. А где-то чуть впереди, по специальному туннелю-жёлобу, тебя уже готовы отвезти в примитивном прямоугольном гробу к обугленному по краям крематорию, который уже раскрыл свою огненную раскалённую пасть. И тут при случайном проносящемся потоке света в почти неискажённом отражении я увидел своё лицо. Я снова чуть не потерял сознание, настолько сильным было моё потрясение. Я всё тогда сразу же и понял: обезображенный урод, страшный демон. Смогли ли остальные ребята и команда Института и дальше взаимодействовать с таким мной без жути и брезгливости? Я сомневаюсь. Да, мне было очень больно, тяжело и одиноко, но в то же время я понял: то, что меня не убило, сделало меня сильнее. «Псио», хоть и вывернуло меня наизнанку, преобразило меня, сделало человеком, который на несколько порядков превосходил самих анализаторов. Чёрное вещество теперь циркулировало по моим венам и артериям, въелось в мозг, кожу и глаза, добралось до самых костей. Я и «Псио» стали единым целым, равноценными компаньонами, без единого признака паразитизма с чьей-либо стороны. Но самое главное, что я смог анализировать время без «Зевса», как вы говорите, на «голом» «Псио». И вещество не выжигало меня изнутри без прибора, а всего лишь теперь приятно согревало, — спокойно поведал Красный тряпочник. — Я иногда предполагал, что Красным тряпочником мог быть кто-то из наших. Но «Зевс» быстро бы навёлся на траекторию кого-то из них, будь он убийцей, а поэтому этот вариант я быстро отбросил. Однако я в самом страшном сне не мог предположить, что это окажешься ты! — в сердцах воскликнул Коломин. — Всё верно, теорема траекторий сработала идеально по своей сути. Вы все похоронили и со временем забыли меня. Поэтому моя личность никак не могла всплыть при работе «Зевса», только внешняя оболочка моя так или иначе обозначалась при расследованиях и анализе времени. Основная траектория не пересекалась с побочной, давно забытой старой, — объяснил Вова, вспоминая лекции профессора Градова, которые он, как и остальные участники проекта «Зевс», также безмерно любил. — Я скучал по тебе, Вова, безумно скучал! Знал бы ты, как у меня сердце разрывалось после того случая со сломавшейся машиной! Мы все скучали по тебе и приняли бы тебя таким — и ребята, и профессор! А тут выясняется, что ты Красный тряпочник, особо опасный убийца! — в эмоциях взорвался Ярослав, словно до этого долгие годы спавший вулкан. — Зачем и как ты сбежал, чем промышлял, в какие дебри, чёрт подери, занесла тебя нелёгкая? — Ай, дружище, давай оставим эту лицемерную эру милосердия! Прошлого не вернуть, время не изменить, и тяготиться над чем, что не можешь контролировать, — это шизофрения. Повторение одного и того же действия каждый раз в надежде на изменение — это безумие, отмахнулся Вова. — На своё место я положил какого-то не менее обезображенного пацана, который габаритами чем-то походил на меня. Обманув, казалось бы, герметичный похоронный комплекс, я смог выбраться наружу. Да, чуть не поджарился тогда в печке. Так как по всем нормативам моё тело считалось опаснейшим источником биологической угрозы, меня должны были кремировать в закрытом гробу. Вы сожгли тело другого человека, а я уже пустился во все тяжкие. Обильные подробности тебя вряд ли заинтересуют. Я нырнул на самое социальное дно и несколько раз успел удариться затылком о его всё новые и новые открывающиеся поддонники. Кратковременно сожительствовал с падшими женщинами — после того, как они повидали электроотморозков, глаза мои их совершенно не пугали. Еда, напитки, машины, жильё, все деньги мира оказались моими — ведь я знал пароль от любого сейфа, от каждого банковского счёта. Знал углы и траектории поворотов камер видеонаблюдения, маршруты следящих дронов, графики смен охраны — любую подобную мелочь до миллиметра и миллисекунды! Деньги я снимал у воров, грабителей и убийц — обычных бандитов и тех бандитов, что зовут себя бизнесменами и политиками. Но всегда знал меру, чтобы не засветиться и не нарваться. Кое-какую роскошь я пробовал, но большую часть жизни провёл аскетично, особо ни в чём не нуждаясь. Перепробовал всякое, промышлял разным, часто — нехорошим, но невинных никогда не трогал. Скорее, наоборот — я был, как санитар леса, и жёстко уничтожал конченных ублюдков, зарвавшихся тварей, абсолютных нелюдей, до которых не успевали дойти руки даже у Экспериментального отдела. Но делал я это так, чтобы и близко не попасть на траектории анализаторов, хотя несколько раз прямо или косвенно помогал вам в ваших делах. К примеру, расследование детских отравлений — не только твоя, но и моя работа тоже. Ты знаешь, часто я хотел стать циничной тварью, органической машиной с каменным сердцем, надеть эту носорожью кожу, чтобы стать окончательно неуязвимым для этого мира. Но я не мог проходить мимо неправоты и беспредела и всегда пускался на помощь тем невинным, что сами не могли себя защитить. Эдакий антигерой, желающий казаться злодеем и помогающий якобы только исходя из выгоды для себя. Но нет, всё это было альтруистически. Несмотря на всю прожжённость, что я получил в этом грязном теневом мире, я не смог выбить из себя те нормы и принципы, что были заложены в нас в Институте. Что закладывал лично Аркадий Константинович. — Даже не упоминай его имя при мне! Поверь мне, сейчас я могу не выдержать и попросту застрелю тебя! Он любил тебя, растил, как родного сына, а ты… — прорычал Ярослав. Пистолет в его руках задрожал. Вскоре Коломин немного поостыл. — Всё это звучит очень складно, Вова. Но все эти жертвы, включая ни в чём не повинных людей, например, Градова, — к чему они? Что касается тех, кто участвовал в афере с ЗИЛами — кто дал тебе право становиться для них и следствием, и судом⁈ Я теперь начинаю понимать, благодаря кому криминальный мир в Москве и области немного проредился. Мне действительно страшно представить, судя по твоему рассказу, для какого огромного количества людей ты послужил незаконным палачом, гильотиной внесудебной расправы! — Вот давай сейчас только без эпитетов и метафор в духе Гюго! — на этот раз разъярился Красный тряпочник, снова начав выглядеть, как грозный и особо опасный преступник. — Судя по твоим нравоучениям, ты вообще не понимаешь, о чём говоришь!