— Потом расскажу. Когда мы спустились с горы и уже входили в деревню, на нас обрушился тяжелый сплошной ливень, и мы едва успели добежать до полуразрушенного сарая. Небо громыхало над нашими головами и яркие всполохи молний высвечивали темные углы через дыры в крыше. — Знаешь, чей это сарай? — спросила вдруг Клава. — Откуда мне знать? — удивилась я. — Это Водин сарай. — Идем отсюда! — Я рванулась под дождь, но Клава успела схватить меня за рукав. — Охолонись, сумасшедшая! Вымокнешь до нитки, не дай бог заболеешь. Я замерла у входа, готовая в любой момент убежать. — Ну, слушай… — кивнула мне Клава. — Расскажу, кто там на кладбище рядом с Нинкой. В тот же год, когда утонула Нинка, в Водиной семье случилось другое несчастье. Осенью в колхозе молотили зерно, брат Юриса Эдгар, охраняя колхозный ток, решил украсть там мешок зерна. И, когда он ночью тащил мешок к своему дому, навстречу ему попался конь, на котором ехал бригадир из Покосного. Эдгар со страху бросил мешок и сиганул через забор в чужой огород, потом он дунул к реке, оттуда — обратно на ток. Бригадир, не будь дураком, погнался за ним, но так и не догнал. На следующий день Эдгар уехал а Камарчагу и устроился монтировать шпалы на железнодорожных путях. Однако долго он там не задержалься, и как только все успокоилось, вернулся в Чистовитое. Домой Эдгар приехал ближе к зиме и не один. Люська, так звали камарчагинскую невесту Эдгара, оказалась крепкой сноровистой бабой. В первый же день она устроилась на конюшню и в работе ни в чем не уступала мужикам. В деревне стали готовиться к свадьбе. Старухи между собой шушукались, дескать свадьбу в один год с похоронами делать нельзя, иначе, по примете, быть покойнику. Но никто из них не решался сказать это Воде. И только соседка Петрова по доброте душевной не смолчала. — Ты бы повременила, Водюшка. Полгода не прошло, как Нинку схоронили. Как-то не по-людски. Выслушав ее, Водя ничего не ответила, только кивнула. Бесовщина, которая случилась в избе Петровых на следующий день, всколыхнула все Чистовитое. О ней судачили на молоканке, в конторе и в магазине. Известие о жуткой истории докатилась даже до центральной усадьбы. Жили Петровы не богато, была у них свинья, которая недавно опоросилась одним поросенком. И было ему всего четыре недели, когда хозяин спьяну поймал его, шваркнул об угол и принес в избу готовить. Жена не рассчитывала на преждевременную кончину несостоявшегося борова, схватила ухват, вдела голову мужа в рогатину и потащила к печи. Тот испугался и тут же помер. Казалось бы, свадьбу Люськи и Эдгара надо отложить, но ее отгуляли через день после похорон соседа Петрова. После этого деревенские бабы, проходя мимо Водиных ворот, плевали в них так, чтобы никто не видел, особенно Водя. В конце декабре нападало много снега. Через всю деревню прочистили только одну дорожку чуть шире тропинки, по которой могли проехать запряженные сани. В лесу и вовсе все замело, к тому же начались волчьи свадьбы. В это время, в начале зимы волки особенно лютуют и действуют «артелью». Дни сделались короткими, ночи — длиннее некуда. В конце месяца пришла пора получать в Покосном, в центральном правлении колхоза, январские талоны на молоко. В семье Води скотину не держали. В деревне говорили, что все они лодыри, но им тоже полагались талоны на молоко. И вот, Люська пододела для тепла под юбку мужнины кальсоны, завернулась в фуфайку и перевязалась платком. Взяла с собой топор и отправилась в Покосное за талонами. Но сдуру пошла через лес, решив, что так будет короче. Следующим утром, не дождавшись жену, Эдгар взял на конюшне коня и поскакал в Покоснинскую контору. Там ему сказали, что Люська приходила, забрала талоны и вчера же двинулась восвояси. Сразу поднялся шум, председатель собрал мужиков и вместе с ними прошел по лесной дороге до самого Чистовитого. Обратно вернулись по окружной, через поля, но Люську так и не нашли. Дело было яснее ясного: бежать Люське некуда, родители померли, а значит, она или замерзла, или ее задрали волки. На этот раз из районной милиции никто не приехал и дела не возбудили. В сельсовете решили ждать до весны — как только сойдет снег, все станет ясно. Но дело прояснилось уже в январе. Клавиному брату Петруше приснился вещий сон. Проснувшись, он кубарем скатился с печки и кинулся к отцу: — Батя! Я видел Люську, Эдькину жену! — Думай, что говоришь… — Она — в сугробе лежит, у леса, на повороте! Отец грозно зыркнул и повысил голос: — Думай, что говоришь! — Айда, туда, батя! Айда! Вдруг она там?! Отец решил, что и в самом деле надо проверить, взял на конюшне лошадь, сел на нее сам и усадил перед собой Петрушу. Доехав до места, они привязали лошадь к березе, а сами по сугробам пошли к лесу. Погода в тот день была ветреной, близился февраль. Снег в отсутствии тепла не покрылся настом, и его разметало ветром. Пробравшись по глубоким сугробам до кромки леса, отец с высоты своего роста увидел торчащую из-под снега руку. — Возвращайся к лошади, я скоро приду! — приказал он сыну, а сам двинулся дальше. В сугробе и в самом деле была Люська. Когда Петрушин отец отрыл ее и очистил от снега, то понял, что ее зарубили. Отец с сыном не стали возвращаться в Чистовитое, а поскакали в колхозную контору в Покосное. В дороге Петруша обернулся, чтобы спросить: — Ты ее видел? Отец молча кивнул, и Петруша с гордостью заключил: — Ну, я ж тебе говорил! А ты мне не верил! Потом он охотно рассказывал пацанам о своем вещем сне и, в некотором роде, сделался деревенским героем. Участкового в Покосном в те времена не было, если что-то случалось, милиционер приезжал из районного центра. Услышав о страшной находке, председатель для начала сам съездил на место. И, только убедившись, что все так и есть, вызвал оперативную группу, которая из-за тогдашней скудости и нехватки кадров, состояла всего из двух человек: оперуполномоченного, который вел дело Нинки, и женщины, не то криминалиста, не то медсестры. Мерзлую Люську откапали и, как была, со скрюченными руками и ногами, бросили в кузов грузовика, на котором приехали члены оперативной группы. Ввиду неприспособленности колхозных помещений, труп сразу увезли в районный центр для осмотра и освидетельствования. Через неделю в Покосное снова приехал оперуполномоченный. Он привез заключение судмедэксперта и, прихватив с собой двоих мужиков, отравился к лесу, где обнаружили Люську, чтобы поискать улики и орудие убийства. По заключению эксперта раны были нанесены топором. Однако ничего из того, на что рассчитывал уполномоченный, найдено не было. Ничего, кроме соломы. Ее на месте обнаружения трупа было предостаточно. И здесь в деле случился еще один поворот. Все началось с того, что мать послала Клаву и Верку на ферму за молоком. Они взяли ведра — на их семью полагалось два полведра молока, так было легче нести. Когда девочки явились на ферму, то увидели, что молоко наливают Янису. Клава, как старшая, отдала молоканщице талоны и получила молоко, полагавшееся на их большую семью. Когда они с сестрой тащили ведра домой, она сказала: — Люська получила январские талоны в конторе, но домой не вернулась. Раз так, откуда у Яниса талоны на молоко? Об этом она рассказала отцу, а он — председателю. Тот удивился: — Других талонов семейство Води не получало. Их еще не напечатали в городской типографии. По всему выходило, что Водя и ее домочадцы вот уже две недели получали молоко по талонам, которые несла домой Люська. Но ее убили, а талоны, непонятно как, оказались у Води. И никто из деревенских на ферме и молоканке не задался вопросом: а кто их принес? Но и это было еще не все. Кто-то вспомнил, что в первый день пропажи невестки, старик Янис брал в колхозе запряженные сани, чтобы привезти для хозяйства соломы. Еще кто-то видел, что из Водиного двора сани выехали с ворохом соломы. Получалось, что Янис не привозил солому, а вывозил ее со двора. И это было подозрительно. Настало время обо всем рассказать оперуполномоченному. Тот выслушал председателя и вечером уехал в район. Следующим утром вернулся с разрешением на обыск Водиного хозяйства. Вместе с председателем он взял двоих понятых: колхозную бухгалтершу и, подвернувшуюся под руку, соседку Води Петрову. В Чистовитом все уже знали, что труп Люськи нашли, и что ее зарубили. Когда милиционер с председателем и понятыми вошли в Водин двор, за ее воротами собралось полдеревни. Во время обыска, уполномоченный ходил по избе и недовольно водил носом. Потом, наконец, спросил у Води: — Куда подевались вещи вашей невестки? Водя кивнула на Анну: — Спросите у нее. Анна прошла в соседнюю комнату и демонстративно распахнула створки самодельного шкафа: — Нате! Рыщите! — Поаккуратней, гражданочка… — уполномоченный подозвал понятых. — Подойдите ближе, товарищи! — Куда уж ближе… — соседка Петрова покосилась на Водю, но та даже бровью не повела. Уполномоченный обратился к Анне: — Показывайте, что здесь ваше, а что принадлежало погибшей. Анна стала выхватывать из шкафа платья и швырять их на кровать: — Это, из штапеля — мое! Бумазейное — тоже! Из голубого крепдешина с цветочками — Люськино, из маркизета — тоже ее. — Быстро же вы сообразили… — заметил уполномоченный. — Еще не схоронили, а вы уже пользуетесь.