Через открытую дверь кабинета Софья видела, как комнату для совещаний постепенно заполняли сотрудники. По большей части это были мужчины в строгих костюмах. Они здоровались, шутили и похлопывали друг друга по плечам. Темы разговоров были одни и те же: биржевые индексы, фондовые рынки и ценные бумаги. Последней туда вошла Софья. Прикрыв за собой дверь, она сказала: — Доброе утро, коллеги! Прошу всех занять свои места. Сегодня на повестке много вопросов. Начинаем… Работа шла своим чередом, участники совещания обсуждали график презентации, докладчик излагал свою точку зрения. Именно в этот момент дверь приоткрылась, и в проёме показалась голова секретарши: — Софья Михайловна, вас к телефону… — Я занята! Та виновато продолжила: — Она говорит — срочно… — Кто она? — Тётя Маша… — Кто? — Уточнила Софья. — Ваша тётя Маша из Камышлова. — Скажи — перезвоню. Секретарша покачала головой и повторила: — Она говорит — очень срочно. Софья вышла за дверь и на ходу, выхватила из рук секретарши свой телефон: — Слушаю! В ответ из трубки прозвучал слабый старческий голос: — Сонечка, здравствуй… — Тётя Маша, давай я тебе перезвоню. Ладно? — Нет, Сонечка. Лучше поговорим сейчас. — Что-нибудь случилось? — Заболела… Боюсь, не увидимся. — Тётя Маша, родная сестра отца, — бездетная вдова, и Софья была для неё как дочь. — Что-нибудь серьёзное? — спросила она. — Двадцать лет не виделись. Надо бы попрощаться. Софья замедлила шаг и удивлённо переспросила: — Неужели так долго? Уже двадцать лет? — Прошу тебя, деточка, приезжай… — У меня — работа. Дела… — Дела никогда не кончатся, а я могу умереть. Пообещай, что приедешь, Сонечка. В голове у Софьи возник круговорот из несделанных дел, назначенных встреч и плановых совещаний. Тем не менее она ответила: — Да. Я тебе обещаю. Софья, как никто другой, умела быстро решать вопросы и так же быстро собираться в дорогу. Уже через несколько часов она сидела в самолёте, который уносил её в родные края. Туда, где у неё осталась прошлая жизнь: Коля, её первая и, пожалуй, единственная любовь, милые герои юности и тот страшный случай, из-за которого родители увезли Софью в Москву. Глядя через иллюминатор в бескрайнее тёмное небо, она думала о Камышлове: какой он теперь? Думала о Москве, о своей карьере, которая так удачно сложилась. Думала о своём одиночестве. Жалела себя и корила за то, что так и не завела семью. До определённого момента это её не беспокоило — казалось, всё ещё впереди. Но время шло, и ничего не менялось. К тридцати семи годам она поняла, что всё пропало и теперь уже поздно. «Поздно, поздно, поздно…» Прокручивая в голове свою жизнь, Софья перебирала разные варианты её развития, пыталась понять, что было зря и что пошло не так. Где она, гений математического анализа и финансового планирования, допустила свою главную ошибку. С этими мыслями пришло щемящее чувство тоски по городу юности и трагических потрясений. С присущей ей твёрдостью Софья готовилась встретить прошлое. Из аэропорта Софья поехала в Камышлов на обычном рейсовом автобусе. Она смотрела на мелькавшие за окном пейзажи и думала о том, куда следует пойти и кого навестить. Когда автобус свернул в Камышлов, она, ожидая увидеть городской пляж и озеро, заметила лишь обмелевшую лужу. — Где же озеро? — вырвалось у неё. — Спустили воду, чистят дно, — сказала сидевшая рядом женщина. — С пятьдесят четвёртого года не чистили. Давно пора. Сакраментальная фраза «ничто не вечно под луной» многое объясняла, но не уменьшала печалей. Вспомнив, как в детстве она купалась в озере с дворовыми ребятами, а повзрослев, целовалась на пляже с Колей, Софья поняла, что высохшее озеро стало первой из ожидавших её потерь. На вокзал автобус прибыл точно по расписанию. Она вышла из салона, дождалась, когда водитель откроет багажник, и забрала свою сумку. За спиной раздался знакомый голос: — Соня? Садкова? Она обернулась и радостно вскрикнула: — Павел Алексеевич! Это был Соколов, её школьный учитель. Софья помнила его молодым, пришедшим в школу после окончания института. Теперь перед ней стоял солидный мужчина в плаще и шляпе. Он спросил: — Какими судьбами здесь? — Приехала к тётушке. — Ты, если не ошибаюсь, теперь москвичка? — Уже двадцать лет. — Соскучилась по родному городу? — Кажется — да. — А по школе? — Не очень… — Софья рассмеялась. — Я, знаете, никогда не любила учиться. — Ну, всё равно, заходи. — Работаете там же? — Да, — кивнул Соколов. — Только теперь — директором. — Поздравляю. — Она подняла с земли дорожную сумку. — Давай поднесу, — предложил Павел Алексеевич. — Сумка не тяжёлая. — Тогда до встречи. — Прежде чем уйти, Соколов напомнил: — Надеюсь, в школу ты всё же зайдёшь. К дому, где жила тётя Маша, Софья пошла пешком. Но эта прогулка приумножила её разочарования. Взгляд поднаторевшего в житейских перипетиях человека подмечал несовершенства и провинциальную запущенность города. Здесь всё изменилось, но каждый угол и двор вызывали у Софьи множество воспоминаний. В многоэтажном доме тёти Маши всё осталось таким же, как двадцать лет назад, даже подъездный запах. Поднявшись на четвёртый этаж, Софья приготовилась к самому страшному — увидеть тётушку в беспомощном состоянии. Ещё в самолёте она разработала краткосрочный план действий, включавший в себя подбор хороших врачей, сиделки и в самом крайнем случае переезд тёти Маши в Москву. Желая компенсировать двадцатилетнее отсутствие, Софья была готова на всё. Каково же было её удивление, когда, подойдя к квартире, она заметила на пороге румяную тётю Машу, одетую в футболку и джинсы. — В окно тебя увидела. Заходи, моя деточка! Софья вошла в прихожую, опустила сумку и уставилась на тётю Машу. — Ты вроде помирать собралась?… — Как видишь — вполне здорова. — Выходит, обманула?