— Ни о чем из того, что вы сказали, я не слышал. Но ведь это все было задолго до моей работы тут. Давайте я немного разузнаю, — сказал Миллер и, убрав несколько бумаг со стола, исчез за дверью. Фредрик выглянул в окно. Отсюда едва виднелась крыша Дворца за голыми деревьями в дворцовом парке. Ни гвардейцев, ни памятника Карлу Юхану, ни нескончаемого потока туристов видно не было. Но он знал, что они там. Это навело его на мысли об отце. Неужели Фредрик совсем не знал своего отца? Кем он был на самом деле? Следователь много размышлял об этом в последние дни. Был ли он холодным и скучным бюрократом, каким его всегда считал Фредрик? Или Бенедикте Штольц была права, и отец был вовлечен в военный проект времен холодной войны? Что это, черт возьми, значит? В военных проектах участвовали солдаты. А еще военные инженеры, политики в сфере обороны, ученые-разработчики биологического оружия, перебежчики, разведчики, шпионы и дознаватели. Неужели один из этих ярлыков можно повесить на отца? Или он относился к миру с тем же цинизмом, что и к своему сыну? Фредрик пришел к тому, что спросить об этом почти некого. Его родители познакомились, когда мать, Гунхильд, работала в норвежской делегации ООН в Нью-Йорке. Кеннет Бейер, будучи американцем с норвежскими корнями, пришел работать в посольство, когда сыну исполнилось два. В США остались только дальние родственники, с которыми родителям поневоле приходилось обмениваться открытками на Рождество. А в Норвегии никакой социальной жизни они не вели. По крайней мере, Фредрику о ней известно не было. Вот почему он пришел сюда. Единственная нить, ведущая к отцу, была здесь, на бывшем рабочем месте отца. — Прошу прощения, — сказал секретарь Миллер, наконец вернувшись. Он бросил на стол тоненькую папку с новыми пружинками. — Боюсь, тут немного. В папке оказалось всего два документа. Заявление о приеме на работу и справка о завершении рабочих отношений. Обе бумаги были старыми. Фредрик дождался, пока американец усядется. — Этого не может быть. Он работал здесь почти двадцать лет, и это все, что от него осталось? Миллер пожал плечами. — Возможно, документы уже отослали в Вашингтон. Мы перевели туда множество старых материалов из архива в связи с переездом. — А Чернобыль? «Организация»? Вилла Равнли? Тот снова пожал плечами. Фредрик стал читать. Заявление о приеме на работу самое обычное, там ничего не было сказано о характере работы, входившей в обязанности Кеннета Бейера. Но справка об увольнении отца привлекла внимание сына. Там было написано, что отца отстранили от работы в последние месяцы перед уходом. — Отстранили? — Фредрик поднял голову. — Почему? — Этого я, конечно, не знаю. — Секретарь Миллер посмотрел на часы. Вежливости и след простыл. — Может он болел, или… это только мои предположения. Фредрик пристально посмотрел на него. — Вас не было довольно долго, — задумчиво произнес он и поднял папку, в которой лежали документы. — Папка абсолютно новая. Острые углы, твердые пружины. А бумаги в ней старые. Это заставляет меня, опытного следователя, предположить, что лежали они, вероятно, в совершенно другой папке. Вместе с документами, которые вы не хотите мне показывать. Миллер наморщил лоб, и беличий хвост опустился ниже. — Мне не очень нравится ваш тон. Как вы сами справедливо отметили, здесь норвежские законы не действуют. Мы не обязаны ничего вам выдавать. Вот это… — он указал рукой на бумаги, — дружеский жест. Выйдя из здания, Фредрик посмотрел на кабинку охраны, которую норвежская полиция установила на другой стороне улицы. Окна в ней были грязные, и непонятно, сидел ли кто-то внутри. Но Фредрик почувствовал, что за ним наблюдают. Кена Бейера отстранили от работы за несколько месяцев до увольнения из посольства. За что? Он совершил что-то? Стал фигурантом служебного расследования? Фредрик резко повернулся в надежде поймать взгляд секретаря посольства в окне. Но за стеклами никого не было. Какие же тайны хранили глубокие карманы похоронного агента? Глава 28 Фредрик проснулся от кошмара. Он снова оказался между голых деревьев, на склоне холмов с бесплодными гребнями под темно-серым небом. Сначала вокруг была тишина. Заброшенный лес — все, кто мог покинуть его, сделали это. Затем звук шагов. Небрежная поступь бесстрашного охотника. Дыхание, стелившееся по земле, скользившее по пучкам мха и вереска, расползалось и приближалось ядовитым шипением. Фредрик бежал, но упал и не смог подняться. Туман удерживал Фредрика на земле, пока над ним не возвысилась фигура мужчины. Несмотря на отсутствие носа, губ и языка, от которого остались только бесформенные лохмотья, Фредрик отчетливо услышал, что сказал охотник. Всего одно слово, он повторял его снова и снова, и в голове Фредрика оно зазвенело эхом. Даже когда он сел в кровати с колотящимся сердцем, насквозь мокрый от пота, он слышал его. Безумие, подумал Фредрик, раздвинув шторы. По стеклу били капли дождя. Это и было безумие. Сон, в котором кулисами была картина его отца. Дьявол-преследователь — наемный солдат из давно раскрытого дела, и имя, которое он называл, имя погибшего сына Фредрика. Фрикк. Мозаика старых ран. Несколько часов спустя Фредрик сидел на пассажирском сиденье в патрульной машине по пути за город. Было воскресенье, и Бейер не планировал оказаться в управлении раньше вечера, но потом позвонил диспетчер и сообщил, что за следователем отправили машину. Манящее взор белоснежное одеяние холмов, еще пару дней назад искрившееся на солнце, стаяло под дождем. Дворники бегали по лобовому стеклу, и водитель, постоянно начинавший предложения на вдохе, замолчал после того, как Фредрик во второй раз прибавил звук воскресного выпуска новостей по радио. Установка для сжигания мусора располагалась к востоку от Маридалсваннет, недалеко от очистных сооружений, обеспечивающих жителей Осло чистой водой. В мрачном холле полицейского ждал длинноволосый, тощий как щепка парень. В нос Фредрику ударил едкий дым, а на свету он разглядел летающие в воздухе тонкие хлопья пепла. — Здравствуйте, — сказал парень, подняв глаза на следователя. — Я только избавлюсь от этого и представлюсь как надо. Он показал Фредрику большой комок жевательного табака на ладони. — Конечно, — ответил Фредрик. — Я из полиции, а вы с гидроэлектростанции. Я подожду. — Вот. Прямо к делу, — сказал парень и отправил табак под губу. — Я и сам такой. И сегодня ведь выходной. Нет причин тратить время впустую. — Никаких. — Не знаю, насколько вы в теме того, что мы тут делаем, — сказал рабочий, проводив Фредрика к металлической столешнице между двух печей для сжигания. — …В общем, мы сортируем дерьмо, которое скапливается у плотины, чтобы оно не создавало проблем при очистке. В основном мы отправляем все на переработку, но иногда приходится сжигать. Обычно это деревья, бревна, но, бывает, попадаются и трупы животных — реки уносят их в озеро. Он придал лицу серьезный вид. — Нельзя же, чтобы это все попадало в питьевую воду. — Само собой. — Мы поднимаем это дерьмо краном, а потом сортируем вручную. — Парень убрал челку со лба. — Но иногда все равно получается хреново. — Как сейчас? — нетерпеливо предположил Фредрик. — Как сейчас, — подтвердил худощавый парень и маленькой лопаткой соскреб золу со столешницы. На металле что-то заблестело. Тонкая цепочка, на которой подвешено серебряное кольцо. Рядом с ней лежали маленькие фрагменты обугленных костей. — Один мой наблюдательный коллега нашел это, когда сегодня утром выгребал золу из печей. А раз в пятницу приходили копы и предупредили, что ищут труп, микрохирургом тут быть не обязательно. Потерев внутреннюю поверхность кольца, Фредрик смог разобрать гравировку. — «Дорогой Рикард. Я твоя навеки. Ида». Обручальное кольцо Рикарда Рейсса. Фредрик посмотрел на тонкий слой золы на доске. — Это все, что от него осталось? — В печке дикая жара. Так и должно быть. Мы же сжигаем трупы. Я думаю, этот парень угодил в котел еще до того, как мы получили от вас сообщение. Потому что после мы все тщательно проверили. Глава 29 Входная дверь открылась нажатием большой плоской кнопки. Такие издают звук пустоты и есть во всех государственных организациях и зданиях. В желтом коридоре звук трения колес тележек об пол и шепот людей подчеркивали переход от большого мира снаружи к маленькому здесь, в здании. Кафа остановилась перед зеркалом около вешалки. Никто ей не пользовался, слишком много людей посещали это учреждение. Она стояла у пластиковых пальм, как и всегда. Во всяком случае те восемь-девять лет, что Кафа сюда приходила. Она немного поправила прическу. На улице моросил дождь, и пальцы стали влажными. Она перекинула куртку и шарф через руку. Резиновые подошвы ботинок скрипнули по линолеуму, и Кафа невольно передернулась. Она вышла с поста охраны, и один из медбратьев услышал ее шаги. — Здравствуйте, — сказал он с улыбкой в рыжей бороде. — Мы вроде вас не ждали сегодня. Он знает, что вы придете? Кафа попыталась улыбнуться в ответ. — Нет, я еду на работу. Просто хотела поздороваться. — Кажется, он спит, — сказал медбрат. — Но вы, конечно, зайдите к нему. — Медбрат, высокий и плотного телосложения, наверняка лет на двадцать старше Кафы, почувствовал, что ее что-то гложет. Он положил руку ей на плечо и немного сжал его. Прикосновение было теплым и надежным, и Кафа была рада, что есть такие люди, как он, и что они работают на такой работе. — Послушайте, — медленно произнесла она. — Никто сюда не приходил? Никто о нем не спрашивал? Он нахмурился. — Что вы имеете в виду? — Какой-нибудь журналист? Или еще кто.