— Ну, это вряд ли! — сразу отверг предположение о взятке Сидоров. — Прокурорские — не те ребята, которые могут позариться на деньги! Что-то там другое… Никто больше не стал развивать мысль: берут или не берут прокурорские. Сами не брали, и о других плохо не думали. Достаточно было того, что обыватели во всем работниках правоохранительных органов сплошь и рядом взяточников видели. Но то — обыватели! — А там разве было хищение, а не умышленное уничтожение мяса? — вмешался присутствующий при беседе Ладыгин. Как-никак, а он принимал активнейшее участие в этой операции и хотел знать подробности этого дела. — Да все там было: и хищение, и уничтожение! — сказал в сердцах Сидоров. — Официальная версия такова, что Шельмован, используя свое влияние на Ивченко, принудил последнюю вступить с ним в сговор с целью их личного обогащения путем махинаций с мясом. — Вон оно как… — Для этого Ивченко, ежедневно не додавая мясо столовым, и тем самым, похищая его, за несколько месяцев создавала излишки мяса на своем складе-холодильнике. Они уже собирались похищенное вывезти и продать, но вдруг прошел слух о неплановой ревизии. Перетрусили. И чтобы скрыть следы своей преступной деятельности, несколько дней назад, в ночное время вывезли излишки и закопали на свалке. Вот такова официальная версия. Это я слышал от следователей облпрокуратуры. А как там было на самом деле, кто знает… — Машошин мне что-то подобное рассказал, — вновь вступил в разговор Паромов. — Он включен в оперативно-следственную группу по данному делу. И, несмотря на тайну следствия, следаки кое-чем делятся с ним, а он — со мной. Как-никак, а информацию про мясо подбросил я, и он это знает и помнит… Старший участковый сделал небольшую паузу. — Кстати, об информации и информаторах, — ухмыльнулся Сидоров. — Ты так и не сказал, откуда у тебя взялась эта информация? Кто шепнул? А? Давай, колись, старшой, дело-то уже прошлое… — Я же не спрашиваю, кто тебе что шепчет, хотя и не раз замечал, как ты шептался то с Варюхой-горюхой, то с ее сестрами, длинноногими красавицами… — пошутил Паромов, одновременно намекая на любовные шашни братана. — Эти, — засмеялись присутствующие, — уж точно нашепчут! Ха-ха-ха! Вопрос с информатором был закрыт сам собой. Даже Сидоров, задавший его, ухмыльнувшись шутке старшего участкового, примолк. Секретными вещами в милиции не шутили. Назвать имя информатора было равносильно тому, как взять из сейфа его личное дело и обнародовать через средства массовой информации. А старший участковый меж тем продолжил прерванный монолог: — От Машошина я также узнал, что Шельмован все старается взять на себя и выгородить Ивченко… И пока молчит про других соучастников. Даже тех лиц, которые помогали рыть ямы на свалке, перевозить мясо, закапывать его, не сдает. Говорит, что все делал один. Врет, конечно… Где одному справиться с таким объемом. Вон, ты, Сидоров, на двух тяжелых автомашинах еле перевез на мясокомбинат для хранения и экспертизы! Полдня на это угрохал. И не один, а с кучей помощников. Верно? — Верно! — А он пытается убедить всех, что сделал один и за одну ночь. Тут даже слепому видно, что врет. — Конечно же, врет! — резюмировал Астахов. — И это понятно: организованная преступная группа ему совсем ни к чему. А так, лет пять схлопочет, возможно, парочку из них и отсидит, а затем или под амнистию попадет или на «УДО» уйдет. С Ивченко — еще проще. Немного перетрусится в СИЗО и получит условное осуждение: как-никак — женщина, детки-малолетки на руках, безупречная прежняя репутация, да и подчиненная Шельмовану — вынуждена была пойти на преступление под его нажимом. — Астахов оглядел присутствующих. — Или кто с моими выводами не согласен? — Да нет, Михаил Иванович, — выразил общее мнение Паромов, — все ты верно изложил. По всей видимости, так оно и будет. Только одно остается мне непонятным: зачем было гноить мясо?!. Ведь у них, судя по ярко выраженной и прослеживаемой связи с заместителем директора Шандыбой, имеющим право подписи как на ввоз, так и на вывоз с территории завода любой продукции проще было бы открыто загрузить в авторефрижератор это мясо и спокойненько вывезти. И никто бы ни слова, ни полслова! Даже бы и не вспомнили! — Он помолчал, словно вглядываясь внутрь себя. — И другое: никакой ревизии не намечалось. Ни нашим отделом, ни УВД, ни КРУ. Сплошная туфта про ревизию! Это обэхеэсники точно установили, когда проверку проводили. Значит, версия с таким способом прятанья похищенного — блеф для простофиль! — И что ты этим хочешь сказать? — спросил Сидоров. — Что мясо умышленно гноили?!! Ну, Николай, ты совсем зарапортовался! Если принять во внимание твои слова, то, вообще, всякая логика в их действиях отсутствует… — Может быть, — пожал плечами старший участковый. — Может быть. Но у меня сложилось впечатление, что мясо действительно умышленно и целенаправленно уничтожали таким варварским способом. Только конечной цели этого преступного деяния я не вижу. В башке моей милицейской это действо не укладывается. Хоть убей, не вижу конечной цели! 6 Они: и старший участковый Паромов, этот неисправимый пессимист и искатель справедливости, и участковые инспектора: бесхитростный и простодушный Сидоров, с душой, открытой на распашку, и кувалдами-кулаками, и крутосбитый бескомпромиссный страж порядка Астахов, и прекрасный хозяйственник и организатор начальник штаба ДНД Подушкин Владимир Павлович, и их верный друг и помощник, внештатный сотрудник милиции Ладыгин Виктор Борисович, и оперативники ОБХСС, и следователи прокуратуры, и миллионы и миллионы простых советских граждан — еще не знали тогда, что в стране начинался Великий Саботаж в целях разрушения общественно-политического строя и самой страны — СССР. На партийных съездах и конференциях еще вовсю пели дифирамбы и «аллилуйя» во славу вождям СССР, Генеральным Секретарям КПСС, чередующимся чуть ли ни каждый год. Еще по праздникам улицы и площади тонули в пурпуре знамен и флагов… Еще что-то планировалось и провозглашалось, как прежде, в хрущевские и брежневские времена… А контрреволюция уже тихой сапой кралась по городам и весям, подминая под себя все новые и новые слои населения! С прилавков магазинов стали как-то исчезать одеколоны и лосьоны, хотя спирту было, по-прежнему, хоть захлебнись, и литр его стоил шесть копеек. Не стало мыла, шампуней и стирального порошка. Хотя заводы и фабрики этой отросли промышленности как работали, так и продолжали работать, как выпускали продукцию, так и продолжали выпускать. Но все куда-то проваливалось… Все чаще и чаще страницы газет и экраны телевизоров заполнялись сообщениями об удивительных фактах: то в одном, то в другом уголке огромной страны некоторые «нерадивые хозяйственники» вывозили и выбрасывали в лесные овраги, на удаленные свалки бытового мусора целые вагоны колбасных изделий, рефрижераторы рыбных изделий. По недогляду, мол, по извечной российской расхлябанности. И при этом эти «нерадивые хозяйственники» в большинстве случаев оставались неизвестными. Неустановленными. Безликими. Безымянными. Народ читал, слушал, смотрел и диву давался: «Вот, так дела! Мало, что полмира кормим, так еще и выбрасывать добро начали!». Не мог понять, не мог взять в толк, бедный многонациональный советский народ, что агенты влияния западных спецслужб начали выполнять установки своих хозяев на обескровливание Страны Советов, на подтачивание ее экономических и политических устоев, на поднятие недовольства в массах. И Шельмован был одним малюсеньким звеном, песчинкой в этой огромной, но тайной, сверхсекретной цепи, и внес свою крохотную и непонятную для окружающих долю в свержение советской власти и социалистической формы собственности. Он мог бы гордиться собой в ожидании похвалы от хозяев: так аккуратно провернул дело; и мог бы уйти от ответственности, если бы не роковая случайность: попался на глаза старому зэку. Ничего они тогда не знали, участковые инспектора милиции и их помощники, когда обсуждали этот незаурядный факт в опорном пункте поселка РТИ. Все это выльется наружу лишь через несколько лет. Открыто и под благовидными предлогами народовластия и демократии, под предлогом обновления и перемен. Под сладкоголосую музыку и хриплые голоса известных певцов и певиц. Под аплодисменты пустоголовой, оболваненной сладкими лозунгами, толпы. А пока… — Давить таких гнид надо! — подвел итог обсуждения эмоциональный и нетерпеливый Ладыгин. — Чтоб над народом не глумились. — Ты, Виктор, прав, — сказал, вставая из-за стола и потягиваясь до хруста в костях, Астахов. — А еще правее будешь, когда пойдешь со мной по участку: надо исполнить пару заявлений и проверить поднадзорных… — Вот недавно Палыч говорил, что весна перешла во вторую фазу и все неприятности, связанные с весенним обострением криминала, закончатся, — то ли посетовал на жизнь, то ли просто констатировал факт Сидоров. — Но что-то не видать, чтобы окончились… — Они, как мне кажется, причем все больше и больше, только начинаются, — тихо поделился своими размышлениями, причем, с пессимистической ноткой в голосе Паромов. — Поживем — увидим! — Отозвался не столь благодушно, как в прошлый раз, Подушкин. — А премию хоть дадут? — не унимался Ладыгин, готовясь покинуть опорный пункт с Астаховым. — Держи карман шире! Догонят и добавят! — буркнул Астахов. — Пошли, что ли… Чего рот открытым держать, да зубы студить. 7 Этот разговор происходил в воскресенье, а во вторник старший участковый уже сидел в кабинете начальника ЖКК и улаживал вопрос о квартире для участкового. — Надо помочь, Антон Андреевич! — мягко напирал старший участковый, сидя в глубоком кожаном кресле, каких не только в опорном пункте, но и в отделе милиции никогда не было и никогда не будет. — Поможем. Не проблема. Время подойдет — и поможем… — стараясь не встречаться глазами с Паромовым, вяло отбивался Антон Андреевич Кондратенко, хитрющий-прехитрющий хохол и начальник ЖКК, привыкший выдерживать и не такие осады всевозможных просителей и ходатаев. — Надо ускорить, Антон Андреевич, — не отставал Паромов, зная, что пока не услышит от Кондратенко конкретных слов, вопрос с места не сдвинется. А конкретики-то пока и не было. Все какие-то пустые, ни к чему не обязывающие фразы. Вроде бы, и не отказывает прямо, но и «добро» не дает. Светский треп, одним словом. — Ведь, мается человек, скитаясь по общежитиям с женой и малолетним ребенком. И закон об участковых требует предоставления квартиры участковому на его участке. — Давил то «на слезу», то на закон Паромов, хотя прекрасно понимал, что Кондратенко этим не пронять. На таких должностях люди с железобетонными нервами. Иначе нельзя. Мягкотелым тут не место. На работе отдубасит двенадцать часов, придет домой, чтобы отдохнуть, да какой же отдых в общежитии, сами знаете… Кто песни горланит, кто танцульки организовал, кто ссору учинил. Начинает наводить порядок. На работе — нервы рвет, и дома то же. Надо помочь, уважаемый Антон Андреевич! Надо помощь. — Старался изо всех сил Паромов. — Ну, был бы там какой-нибудь пустоцвет, да разве я бы пришел к вам?.. Нет! Настоящий участковый и настоящий человек! Надо помочь, Антон Андреевич! Кондратенко, по-видимому, надоело отвиливать, или же время поджимало — стал все чаще и чаще поглядывать на настенные часы. И он решил прекратить эту словесную баталию. — Попрошу домоуправов пошукать по их домоуправлениям, может, что и подберем. Думаю, что пока однокомнатной хватит? — Хватит. И шукать не стоит: уже есть на примете две освободившиеся квартиры из ваших фондов. Вы только команду дайте на оформление одной из них. — Ну, ты меня достал, старлей! — засмеялся начальник ЖКК. — Я еще не знаю, где и что у меня освободилось, а он уже конкретные адреса выдает! — Где работаем и с кем дружим!.. — Ладно, готовьте письма из райотдела и райисполкома с ходатайством о выделении жилья участковому. А я дам команду своим коммунальщикам на оформление необходимых документов. Устраивает такой расклад? — Вполне! — Тогда по рукам! А то в райисполком опаздываю. Дней через десяток встретимся. Антон Андреевич встал, давая понять, что аудиенция окончена. — Спасибо! — пожимая ему руку, искренне сказал Паромов. — Спасибо в карман не положишь, — усмехнулся Кондратенко. — Однако будь здоров и до побаченья! — И вам всего хорошего. 8 Кондратенко слово сдержал. Участковый Астахов получил однокомнатную квартиру. Правда, не сразу, и не из тех, что подыскали участковые, но получил. На своем участке и в хорошем кирпичном доме. И этому событию искренне радовались все участковые и внештатники, которые помогли Михаилу Ивановичу перевезти из общежития на поселке КЗТЗ в его первую в жизни собственную квартиру нехитрый скарб. Случилось это летом. И старший участковый инспектор милиции Паромов тогда, может быть, также впервые в жизни был доволен собой: «Не только со злом боремся, но и добрые дела иногда творим!» Впрочем, все это было летом. А пока… А пока была весна, конец апреля месяца. Областная прокуратура раскручивала дело о хищении мяса. Но количество фигурантов по делу не изменилось, и объем обвинения остался прежним. Мясо, после проведения необходимых экспертиз и санитарной обработки, вновь было пущено по его прямому назначению: на изготовление мясопродуктов.