— Все это верно, да лишней возни не хочется и напрасной траты нервов. Говорят, нервные клетки не восстанавливаются, — невесело пошутил участковый и пошел в свой кабинет, буркнув напоследок себе под нос: — Ладно, поживем — увидим… Почти так, как сказал совсем недавно Озеров Валентин Уткину Виктору. — Михаил Иванович, — «притормозил» его Паромов, — а что у нас с теми освобождаемыми из колоний, на которых уведомления одновременно с Бекетовским приходили, происходит? Все ли в общаги наши вселились, или администрация колоний вняла нашим отказам? — Не все, но многие прибыли, — ответил участковый. — Например, Сухозадов уже прописан и живет на Обоянской. А что? — Да так. Интересно вдруг стало: как в колониях реагируют на наши последние отказы. — Как и положено, — отозвался Астахов. — Никак! Людей свыше срока на зоне держать не будешь. — Так-то так, — согласился старший участковый, — но лучше бы было, если бы освобождаемых направляли туда, откуда они поступили. Справедливо бы было. — Да какая разница, — отозвался на это Астахов. — Одним судимым больше, одним меньше… И пошел к себе. «Не скажи, — подумал вяло Паромов, — разница всегда есть». 11 Старший участковый не ошибся. Не прошло и полгода, как нужда в услугах Бекета у начальствующего состава отпала. По всей видимости, он и не собирался корячиться на правоохранительные органы, а лишь выторговывал себе время и послабления. «Зоновские университеты» не прошли даром, и к его природной хитрости добавился опыт зэка. «Ври, изворачивайся, «лепи горбатого» — гласили законы антимира. И он «лепил», врал, «бросал лапшу на уши». То есть, делал все, чтобы как можно дольше находиться на свободе. Поступила команда: активизировать контроль и упрятать как можно быстрее Бекета за высокие заборы с колючей проволокой. Но за эти полгода Бекет, водя за нос Уткина и Озерова, регулярно снабжая их если не откровенной дезой, то заведомой туфтой, погулял в свое удовольствие. Даже успел сифилис от какой-то полубродяжки Лены, ублажавшей всех судимых на поселке резинщиков и в его окрестностях, и давно забывшей, где ее родной дом, подхватить. Его неоднократно то один участковый, то другой, вытаскивали из притонов, доставляли в отдел, оформляли по «мелкому», но в спецприемнике административно арестованных он не задерживался: тубиков с открытой формой туберкулеза там не содержали. Потом к туберкулезу добавился «сифон» — так на милицейском жаргоне именовался сифилис — и Бекета уже не только на сутки нельзя было отправить, но и поместить в медвытрезвитель было проблематично. Специальных камер для подобных бациллоносителей действующими инструкциями не предусматривалось, а в общие камеры помещать запрещалось. На воле ходи где угодно и кого хочешь, заражай, но в административной изоляции — не смей! И Бекет отлично пользовался этой несуразицей, а точнее, прорехой в законодательстве. Первые полгода, когда материалы о нарушении им правил административного надзора до суда не доходили, придерживаемые Озеровым в надежде на ценную информацию, да так и «чахли» по истечению срока действия. Чтобы привлечь поднадзорного по статье 198-2 УК РСФСР, то есть за злостное нарушение установленных ограничений, его сначала надо было дважды через суд «притянуть» к административной ответственности. А там, то сами милиционеры простили, то срок давности истек, то судья усмотрел нарушения в милицейском иске и отказал в наложении административного наказания — и оставался поднадзорный на свободе. Правда, до поры до времени… Так вот и с Бекетом получилось. То милиция первые полгода не спешила в суд с материалами выходить, то он, почуяв неладное, стал хитрить и прятаться от участковых. Зиму на «Стезевой даче», в противотуберкулезном диспансере провалялся. Ближе к весне в вендиспансер залег. Лечился — не лечился, а на вполне законных основаниях от надзора уходил. И от справедливого наказания — тоже. А если не находился в диспансерах, то шатался по знакомым, в основном, лицам, ранее судимым, с кем одни и те же зоны топтал и из одного котла баланду хлебал. Одни из них, те, что придерживались воровских традиций, предоставляли кров с радостью, чтобы на очередной «планерке» похвастать, что он милиции не боится и опального друга выручает; другие — с большой неохотой. На одни сутки, на одну ночь. Чтобы потом бывшие дружки в темном месте не перехватили и морду не набили за отказ в «гостеприимстве». Не брезговал и притонами, теми самыми, о которых еще недавно информацию в отдел поставлял. Хоть и говорят, что для зэка тюрьма — дом родной, но желающих быть в этом доме находилось мало. Хотя и были случаи, что бомжи от тоски, безысходности и зимних холодов сами просились на зону. На полгода по 209 статье. Чтобы немного подхарчиться за казенный счет, да подлечиться, очиститься от коросты и педикулеза. Но таких «мудрецов» были единицы. Остальные от тюрьмы отбивались всеми правдами и неправдами. В том числе и Бекет. Однако, участковый инспектор Астахов и в этой сложной обстановке умудрился один раз административное нарушение правил надзора ему впаять, «выцарапав» как-то ночью от братьев Ершей, проживавших на улице Черняховского, не раз судимых, но притихших в последнее время, и старых друзей Бекета. Примерно в середине апреля. После чего Бекет в прямом смысле слова кинулся в бега, перейдя на нелегальное положение. И выловить его было трудно. А тут дело с подрезом гражданки Лащевой ее сожителем Костей вновь всплыло и мельничным камнем на шее повисло — приходилось отбиваться уже не от прокуратуры, а от областного суда, где оно рассматривалось, и куда Астахова стали чуть ли не ежедневно вызывать на допрос в качестве свидетеля. А потом и «частник» на имя начальника прислали, чтобы бедного участкового наказать, который уже и так был наказан. Строгим выговоряшником с занесением в личное дело. Потом семейный дебошир Аненков, доставленный Астаховым в опорный пункт за мелкое хулиганство, учиненное с женой и дочерью, попросившись в туалет, там чуть не повесился на брючном ремне — и опять нервы натянуты как струны. Только стало это забываться, как новое ЧП. Во время вечернего дежурства потерпевший Дроздов, мужчина пожилого возраста, полный и страдающий одышкой, придя в опорный пункт с жалобой на сына-подонка, избившего его, неожиданно умер. От инсульта, как констатировали врачи «скорой помощи», немедленно вызванные в опорный пункт. Сам по себе факт малоприятный, а тут еще то, что Дроздов при падении во время инсульта, головой ударился об угол стола и рассек себе на лбу кожу. И доказывай, что ты не верблюд, и что его, этого терпилу, не в милиции убили!.. Уж очень любят всех собак на милиционеров вешать! Хорошо, что дружинников было человек пять, — и все произошло на их глазах, — да заместитель прокурора района Деменкова Нина Иосифовна сама выезжала на место этого происшествия и разобралась без лишней волокиты. Хорошо-то, хорошо — но опять нервы натянуты до звона в ушах… и сердечко того и гляди из грудной клетки выпрыгнет… Это только опера подкалывают, что у участковых работа непыльная и несерьезная, не требующая ни ума, ни нервов. На самом деле — не работа, а сплошной стресс! Не успел от этого отойти, как надо весенний «набор» в ЛТП осуществлять. Вставали в пять, ложились в двенадцать. Спасибо внештатным сотрудникам. Тоже день и ночь проводили на опорном, помогая оформлять, охранять, чтобы не разбежались будущие трезвенники, водить по медкомиссиям. А медкомиссии у них были почище, чем у сотрудников. И рентген, и флюорография, и десятки анализов крови, мочи и кала. — Как космонавтов обследуют! — возмущались участковые дотошности врачей. — Простому смертному такое и не снилось. Надо стать алкашом, чтобы получить квалифицированное медицинское обследование. Во, страна! Словом, Астахову было не до Бекета. Точнее, не до одного Бекета. О себе и думать не приходилось, хотя желудок все чаще и чаще напоминал о необходимости ложиться в санчасть на лечение. Но о себе потом. Сначала работа. Главное — это работа. ГЛАВА ТРЕТЬЯ 1 — За что, братцы, еще выпьем? — отрывая наполненный сухим вином стакан от столешницы, спросил больше себя, чем остальных постоянных обитателей ОПОП начальник штаба ДНД завода РТИ. — За удачу выпивали, за дружбу — тоже, за меня — еще раньше, в самом начале. Так, за что? Подушкин Владимир Павлович был чуть на взводе. Не часто расстаешься с друзьями. Не часто меняешь работу. Еще неизвестно, как там, на новом месте, сложится. И потому немного расслабился. — За окончание весеннего синдрома, — подсказал очередной тост старший участковый. — Может, дурдом наконец-то прекратится! Как-никак, а уже двадцать девятое число заканчивается. Первомай на носу. Выпили. Кто, как Подушкин, винца, кто — водочки… Стали, не спеша, закусывать. Было около двадцати трех часов. Рабочий день кончился. Давно по домам разошлись дружинники и внештатные сотрудники милиции. Давно убыл на своем УАЗике водитель Наседкин, отвозя данные о профилактической и административной работе за вечер в дежурную часть Промышленного РОВД. И только трое участковых, да инспектор по делам несовершеннолетних, да начальник штаба ДНД все еще не покидали «родные пенаты», устроившись за накрытым столом в кабинете Подушкина. Палыч переходил в охрану завода заместителем начальника охраны и по данному поводу учинил прощальный ужин. Вообще-то, всегда нескупой, напоследок он совсем расщедрился. На столе стояла вместе с уже традиционным сухим вином и пивом бутылка «Золотого кольца» с винтовой крышечкой. Нарядная и пухленькая, как доярка в колхозе-миллионере. Закусь был если не обильный, то довольно разнообразный и калорийный. «Бойцы вспоминали минувшие дни и битвы, где вместе сражались они». Не торопясь, обстоятельно. Это еще когда удастся так вот собраться?.. — А помнишь, Володь, как Ероху из твоего дома успокаивали после семейного скандала? — спросил Сидоров Подушкина. — А он, одурев от водки, за нож схватился. Помнишь? — Что-то подобное припоминаю. — Да, как же! Припоминаю! — передразнил Сидоров с небольшим возмущением, что Подушкин не может вспомнить этот эпизод. — Ты еще подушку у них с кровати взял, чтобы в случае чего, защититься… Ну? — Это тот, что себя ножом в пах сдуру саданул и потом месяц в больнице отлеживался: лезвие-то оказалось с ржавчиной? — Вот, именно! — обрадовался Сидоров. — А то: не помню, не помню… — Ты сам лучше вспомни, как из сотового дома труп Ласточкина в морг на мотоцикле отправлял. А тот, как памятник, из люльки торчал и почему-то своей негнущейся рукой путь к светлому будущему указывал. — Засмеялся Подушкин. — Живем — мучаемся, и помрем — сплошное издевательство, — вклинился Паромов. — Ни родное министерство, ни местная власть, так любящая кричать про заботу о простом человеке, до настоящего времени так и не удосужились обеспечить труповозкой город. Только в фильмах: санитарная машина отвозит умерших в морг. Только в фильмах. А у нас — участковый. И санитар, и труповоз. Что попало под руки, на том и повез… как бревно. О чем бы не шел разговор, Паромов всегда — о наболевшем. В данном случае об отсутствии специального транспорта. Сколько раз на различных семинарах и совещаниях бедные участковые поднимали этот вопрос, в том числе и лично перед начальником УВД Панкиным Вячеславом Кирилловичем. Бесполезно! Большие начальники лишь руками разводят. Спрашивать с подчиненных — это все мастера. Принять конкретное решение и оказать практическую помощь — бессильны. — Кстати, о трупах, — засмеялась Матусова. — Слышали, как опер с КЗТЗ Миша Чесноков труп потерял? Совсем недавно. Не слышали? Тогда послушайте. Дежурит, значит, Чесноков в оперативной группе. И на тебе — трупяшник! В квартире. Без криминала. Правда, не пожилой мужчина Богу душу отдал, а еще молодой. То ли болел, то ли еще что — не знаю. Участкового не оказалось под рукой, и пришлось Чеснокову его в морг отправлять. Где-то нашел он УАЗик старенький, «козлом» в народе рекомый. Загрузил труп в него сзади через лючок, да так, что полтела в салоне на полу лежит, а полтела снаружи торчит. На весу. И повез. Сам с водителем тары бара растабаривает, байки милицейские травит. Анекдотики смешком сопровождает. На улице погода слякотная, мокрый снежок, больше похожий на дождик, идет. А он в тепле, под крышей. Сплошной комфорт. Прибыли к моргу. Звонит. И не убедившись в наличии трупа, снова прыг в машину — чего зря на холоде стоять в ожидании выхода сторожа. А тот выходить не спешит. Спит, что ли в обнимку с трупами. — Вот это точно! — хихикнул Сидоров. — Знаем — возили… А Таисия Михайловна продолжает, как ни в чем не бывало: — Выходит студентик — подрабатывал малость ночным дежурством в морге. Спрашивает: «С чем пожаловали, господа хорошие»? — Со жмуриком свежим! — отвечает радостно Миша. — Вон, позади «козлика» ноги козла торчат». Скверный у опера Миши характер и скверный язык. Впрочем, чего уж там: с кем поведешься, от того и наберешься. Кто от дружинниц, — легкая шпилька в адрес теперь уже бывшего начальника штаба, и тот оскалился, как шерский кот; кто от кумушек… — и пришла очередь растянуть губы в снисходительной улыбке Михаилу Ивановичу; а кто от сексапильных сестер Варюхи-горюхи. — Тут пришла очередь реакции участковому Сидорову, и он грохнул на весь опорный: — Га-га-га! — Тише, братан, людей перепугаешь! — пришлось Подушкину приструнить не в меру расхохотавшегося участкового. Остра и зла на язычок была инспектор по делам несовершеннолетних. — А сыщик Миша, прямо скажем, не с лучшей частью населения города Курска общался. Да, не с лучшей.