— Так что, необходимо проверить общежитие и еще у сестры Мары — Феклы, на Бойцов Девятой дивизии, пошуровать… — окончил доклад Астахов. — Думаю, товарищ подполковник, что участковые мыслят правильно, — сделал вывод Конев. — И я так считаю, — отозвался Посашков. — Молодцы парни… Считай, убийство за час с небольшим раскрутили… В приказе обязательно отметить надо… И ни слова, ни полслова о запашке от участковых. То ли сам действительно не почувствовал, то ли почувствовал, но деликатно промолчал, не желая портить приподнятое настроение от раскрытия преступления ни себе, ни Коневу, ни участковым. — Отметим… — негромко и без особого энтузиазма отреагировал Конев. — Вот до конца разберемся, задержим подозреваемого и отметим… Ответ прозвучал как-то неопределенно и двусмысленно. В милиции «отмечали» по-разному: одних поощрением, других наказанием. И все одним и тем же приказом, сразу убивая несколько зайцев: экономя бумагу, сокращая лишнюю переписку и взбадривая личный состав! — А пока пусть введут в курс событий оперативную группу, чтобы дважды по одному и тому же следу не ходить и не тыкаться по углам слепыми кутятами. И пусть проверят общагу. На всякий случай… как сами говорят… — продолжил Конев. — Потом установим адрес сестры Банниковой и туда группу направим… Хорошо бы сегодня задержать их, а то завтра уже Первомай, и с меня шкуру сдерут, если убийца, причем, вооруженный будет гулять на свободе! — Поделился он своей озабоченностью с заместителем начальника УВД. Этот ход был нехитрой уловкой, но сработал. — Ладно. Посмотрим… — понял намек Посашков. — Не кличь лихо, и будет тихо. Вы, главное, раскройте и закрепитесь. Сам же знаешь, что победителей меч не сечет… Тьфу, пропасть… заговорился. Словом, победителей не судят! «Их меч сечет! — усмехнулся про себя Паромов, присутствовавший при этом диалоге руководителей, — еще как сечет, если не понравятся власть предержащим!» Подошел внештатный эксперт-криминалист Андреев, как всегда обмотанный ремешками, проводами фотоаппаратуры и блоков питания к ней. — Володь, опять ты?!! — удивился Паромов. — А где… — Болен. Меня вот подняли. — И? — Да вот пришел Ивану Ивановичу доложить, что на подоконнике квартиры 108 слабые следы волочения обнаружены. Видно, когда перебрасывали, то туфлями и мазанули… И это еще не все: я тут обнаружил частицы материи от куртки… там же, на подоконнике… За гвоздик зацепилась… И на куртке свежий порыв имеется. Вот так-то! — Это хорошо, — похвалил Иван Иванович внештатника и тут же поинтересовался, беспокоясь о полноте осмотра и соблюдении процессуальных норм: — Следователь в протоколе пометил? Понятые видели? — Иван Иванович, обижаете. Профессионалы работают! — Не замедлил чуть прихвастнуть известный в отделе оптимист Андреев, впрочем, уже торопясь к продолжению осмотра места происшествия: — Надо еще с пальчиками на посуде поработать… и окурочки посчитать! Следователь прокуратуры Башмаков Андрей, высокий русоволосый парень, одетый как всегда в гражданское платье, не был столь оптимистичен, как Андреев. Поеживаясь от ночной прохлады — конец апреля еще не лето — пожимая руку старшему участковому, сказал недовольным тоном: — Опять все через пень колоду. Судмедэксперта нет! Вместо настоящего криминалиста любитель-внештатник. Бардак! А главное выспаться не дали… — И потом уже более деловым тоном добавил: — Делитесь, чем богаты. Поделились и пошли в общагу. В общежитии, как и предполагалось, ни Васи, ни Мары не оказалось. Даже не заходили туда. Участковые забрали документы: паспорт, военный билет и справку об освобождении — все находилось в ящике тумбочки возле его кровати. Беседа с жильцами комнаты ничего нового о личности Васи и о его связях не дала. Никто из опрошенных ни его друзей, ни его знакомых не знал. Девушки у него тоже не было. — Зайдем в опорный пункт, — предложил Астахов, когда они вышли из общежития, — поищем адрес Феклы… у меня где-то должен быть записан… К тому же дежурному подробно все изложим… А то Цупров теперь волосы рвет на одном месте в ожидании звонка от нас. Его теперь различные инстанции донимают: как же, всем надо знать, будто от этих знаний подозреваемый сам объявится. Зашли в опорный пункт. Астахов стал копаться в ящике стола, потом в своих журналах и, наконец, отыскал адрес сестры Мары. — Есть! — коротко резюмировал он этот факт. Пододвинул поближе телефонный аппарат и стал звонить в дежурку. Дозвонившись, огрызнулся на замечание Цупрова, а потом сжато дал описание вероятных событий и приметы подозреваемых. Время приближалось к утру. Скоро должно было светать… Пока участковые бегали по улице, то, то ли от нервного напряжения, то ли от ночной прохлады, а в сон не тянуло. В тепле опорного пункта стало клонить в сон. — Эх, — потянулся Сидоров во весь свой богатырский рост, до хруста косточек, — сейчас бы минут так по пятьдесят на каждый глазок, для начала… — Помечтай, помечтай, — сказал позевывая, старший участковый. А Астахов добавил: — Мечтать, братан, никогда не вредно. Даже в таком детском возрасте, как у тебя, Владимир Иванович. Впрочем, шутки в сторону, посидели чуток, и ладно, пора отправляться на место происшествия. Труп ждет отмщения. — Какое там отмщение, — не согласился Сидоров, — да этому, как его, Серозадову, — слегка изменил он фамилию подозреваемого, — надо спасибо сказать, что от такого дерьма, как Бекет, нас избавил. Да что я говорю нас… все человечество! Или кто не согласен? Несогласных не было., однако Астахов резонно заметил: — Дрянь, не дрянь Бекет, а преступление по факту его убийства налицо, нам его раскрывать! — А мы, я уверен, его уже и раскрыли, — отозвался с присущим ему оптимизмом Сидоров. — Пока подозреваемых не поймаем и не «расколем», полным раскрытием это убийство считать нельзя, — остался при своем мнение обстоятельный Астахов. — Отдохнули чуток, и пошли. Там меня теперь Клин уже ищет. Может, что-нибудь раздобыл… Начинало светать. На месте происшествия группа заканчивала осмотр. Дежурный участковый уже откуда-то пригнал бортовой автомобиль ГАЗ-53, на который с помощью опера загрузил труп Бекета и ждал, когда следователь выпишет направление в морг. Посашков на своей служебной «Волге» отбыл домой. Собирался покинуть место происшествия и Конев, но, увидев возвращавшихся участковых, остановился, чтобы узнать результаты их похода в общежитие. — Что? Не появлялся? — Не появлялся, — ответил на заданный вопрос Астахов. Остальные участковые лишь головами кивнули в знак подтверждения слов товарища. — Я адрес сестры Мары нашел, — доложил Астахов. — Надо ехать туда… — Возьмите дежурный автомобиль и поезжайте. — Хорошо, но сначала надо встретиться с одним человечком, которого я заслал возможные места появления Мары на нашем поселке проверить. Он должен вот-вот подойти. — Ладно, встречайтесь… вам виднее. Потом только не забудьте проехать по адресу… Я пойду домой. Побреюсь, чайку попью и в отдел… И вы не забудьте к девяти прибыть, — напомнил он на всякий случай. — Да приведите себя в порядок, чтоб людей не пугать своими мятыми и небритыми лицами. Мат вашу… — беззлобно, скорее отдавая дань традиции, упомянул он мать. Не успел Иван Иванович скрыться за углом дома, как из-за булочной вынырнул Клин. И Астахов пошел с ним шептаться. — Полный голяк! — вернувшись, сообщил участковый товарищам, а Клина направил к следователю на допрос в качестве свидетеля. Тому не хотелось канителиться с допросом на месте преступления, и он вызвал Клина повесткой к себе в прокуратуру на четвертое мая. Астахову это не понравилось: Клин мог не пойти, чхать он хотел на все прокурорские ксивы и повестки. Это с одной стороны. А с другой — показания Клина хоть косвенно, но давали основания следствию задержать Васю и Мару на основании статьи 122 УПК в качестве подозреваемых. Без показаний Клина материал был совсем пуст. Опрошенные дежурным опером соседи Банниковой, как и стоило того ожидать ничего нового не вспомнили, наоборот, понимая, что «вляпались» в уголовный процесс, заявили, что крепко спали, ничего не видели и не слышали. То же самое сказала и Апухтина. Одно дело шептать участковому на ухо тет-а-тет, другое — давать письменные показания. Астахову не понравилось, и он стал требовать, чтобы Башмаков допросил Клинышева. Башмакову хотелось домой, в постельку. И совсем не хотелось допрашивать Клина. Михаил Иванович с употреблением ненормативной лексики высказался в адрес прокуратуры и ее работников. Смысл этого высказывания сводился к тому, что прокурорские только бедных милиционеров рады терзать и допрашивать, аж руки потирают, но когда нужно для дела — их и нет. Башмаков обиделся и поручил допрос Клина провести самому Астахову. — Ну и хрен с тобой, — сказал участковый, взял бланк протокола допроса свидетеля и повел Клина в опорный пункт. Паромов и Сидоров пошли следом. — Нехорошо получилось… — посетовал Паромов, когда Астахов, быстренько допросив, отпустил Клина восвояси. — Опять с прокурорскими натянутые отношения будут… — И черт с ними, — поддержал Астахова Сидоров. — Все равно от них нам ничего хорошего ждать не приходится. Правильно Миша сделал, что отматерил! Пусть знают наших! — Их, впрочем, как и нас, матом не проймешь, а отношения портить не стоило. Беда в том, что не мы их допрашиваем, а они нас, если что, не дай Бог случится! — остался Паромов при своем мнении. — Ладно, старшой, не каркай опять. Ты и так уже постарался: труп накаркал! Забыл что ли? — стал вдруг суеверным Сидоров. Астахову дискуссировать было некогда: он беседовал по телефону с дежурным, напоминая последнему о необходимости проверки сестры Мары. — Володь, это не я накаркал трупяшник, — отбивался от атак подчиненного Паромов. — Это весенний синдром… или традиция… У нас, что не весна, то обязательно убийство или покушение на убийство. Какая-то криминальная закономерность. Обострение преступной наклонности у отдельных граждан… Страна ждет строителей коммунизма, а гегемон не желает идти в светлое будущее, он на нары просится… — Ну, ты и загнул? — заржал молодым жеребчиком Сидоров. — Строители… гегемоны… светлое будущее… Сплошная заумь. Это, наверное, от бессонной ночи у тебя шарики стали за ролики заходить. Похлестче, чем у Тамарки Кукушкиной, с улицы Черняховского. Та систематически по два раза в год пишет: то Валентине Терешковой, то в Организацию Объединенных Наций, что соседи ее через сеть отопления невидимым газом травят, отчего она задыхается и целыми днями спит. Спит и толстеет. А еще ее мужики не любят… Теперь смеялись уже оба. На участке Сидорова Владимира Ивановича уже несколько лет проживала пенсионерка Кукушкина Тамара Игоревна, женщина лет пятидесяти, страдающая одышкой и излишним весом, состоящая на учете в областном психоневрологическом диспансере, которая время от времени, после очередного обострения ее психического состояния, посылала длинные заумные письма в различные инстанции. В письмах обязательно жаловалась на соседей, отравляющих ее сонным газом, и на участковых, не принимающих мер к этим соседям. — Это что, — встрял Астахов, окончив разговор с дежурным, — вот у меня завелся дедок в сорок шестом доме по Обоянской. Дедок так дедок! Тот пишет, что его чуть ли не каждую ночь забирают из постели инопланетяне и проводят с ним опыты по «прокачке» мозгов, желудка и мочевого пузыря. И что участковый Астахов, то есть, я, — тут Астахов постучал кулаком себя в грудь, — никаких мер к этим инопланетянам не принимаю. Вот так-то! — А не пишет ли он, что ты, Астахов, водку пьешь с этими инопланетянами? — спросил Сидоров, ощерившись в очередной улыбке. — К тому же на халяву… Моя Кукушка про меня это обязательно кукукнет! — Нет, такого не пишет. Может из-за того, что сам не просыхает… — Тогда понятно, — смеялся Сидоров, — надует в кровать и списывает на инопланетян и на то, что те проводят «прокачку желудка и мочевого пузыря»! Нешумно, но от души посмеялись, снимая усталость ночных бдений и тревог. — А самое главное, мужики, — иронично усмехнулся Паромов, — суть даже не в том, что пишут больные граждане, а в том, какие резолюции накладывают высокие инстанции по поводу этих писем. — И процитировал: — «Разобраться внимательнейшим образом! Принять срочные меры! Прекратить безобразия со стороны участковых!» И так далее и тому подобное… — Вот где чудо из чудес… — Это точно! — согласились участковые. А Астахов добавил: