Без ключа никак не пробраться. Встаю, собираясь обойти стол со стороны Рордина, но у него вырывается низкое, предупреждающее рычание. Ноги прирастают к полу. Рордин дергает подбородком в другую сторону, и я со вздохом подчиняюсь, меняю направление и ухожу, обмахиваясь серебряной тарелкой, которая еще и выполняет неблагодарную работу зеркала для моего раскрасневшегося лица. – О твоих нуждах позаботится служанка, она же будет забирать вечернее подношение, – произносит Рордин, когда я оказываюсь на середине зала. Его слова меня задевают, но я стараюсь этого не показать. Скорее всего, безуспешно. Ведь я получаю половину удовольствия от того, что слушаю, как он поднимается по ступенькам, открывает Шкаф, достает кубок и забирает крошечную частичку меня. Звуки для меня – как трафарет, чтобы создать перед глазами картину, и теперь Рордин отбирает и их тоже. Ускоряю шаг. – Орлейт. Он цедит мое имя, словно проклятие, и я, развернувшись, вижу в катакомбах его глаз океан невысказанных слов. – Да? – Ни при каких обстоятельствах не покидай свою комнату. Ты меня поняла? Сглотнув, киваю. – Скажи вслух. – Я поняла, Рордин. – Хорошо, – его тон чуть смягчается, чуть разглаживаются черты. – Ступай. Я не жду, когда он повторит. Глава 21 Орлейт Кусочки льда двигаются вместе со мной, будто привязанные, и растворяются, становясь единым целым с водой в глубокой оцинкованной ванне, скрытой за ниспадающим черным бархатом. Факел над головой проливает свет на разгоряченное тело, изгибы, которые никогда не выглядели такими пухлыми, розовыми и… Резко сажусь, расплескивая воду и ярость. Обняв прижатые к груди колени, я принимаюсь раскачиваться, но движения не в состоянии отвлечь мой беспокойный разум. Лишь взбалтывают воду вокруг той самой части меня, и с губ срывается стон – от которого сразу же вспыхивают щеки, ведь прямо за занавесью Танис меняет мне простыни. Но я ничего не могу с собой поделать. Чувствительность зашкаливает – нетронутая нужда пульсирует внутри собственным развратным сердцебиением, стремясь к низу живота, будто прорастают раскаленные корни. И они требуют. – Еще льда? – спрашивает Танис, и ее голос напоминает перезвон колокольчиков на ветру. – Наверное. – Таков мой тусклый ответ, и я раскачиваюсь, и раскачиваюсь, и раскачиваюсь, свернувшись в клубок, чтобы ледяная вода мягко задевала струны удовольствия. Я так далеко вышла из зоны комфорта, что вот-вот лопну по швам. Хочется нырнуть с головой под воду и кричать. Вокруг башни грохочет гром, словно я попала в бушующее сердце бури. Обычно в такую погоду я с удовольствием валяюсь в постели с книгой или чистым холстом камня, но мой разум – буйство сверхчувствительности, которому наскучили границы. Ноющая, пробирающая до костей скука, словно мышцы переполнены энергией, которую мне некуда выпустить. Лоб покалывает, по виску стекает капелька пота. Покачивание становится резким, отчаянным, вода плещет за край. Танис отдергивает занавеску, закатывает льняные рукава до локтей. Кажется, она не держит на меня зла за то мое поведение, и я больше не хочу вцепиться в блестящие каштановые волосы и рычать ей в лицо, пока она не покорится. К счастью. Не знаю, как бы я пережила без нее эти три дня. – Снова нагреваешься? – Угу. Танис поднимает с пола черное ведро и, раскрасневшись от усилия, опрокидывает его содержимое через край. Смотрю, как в ванну сыплется водопад льда, как съеживаются его толстые осколки, едва касаются дымящейся поверхности. Льду не сравниться с огнем в моих венах. – Хочешь, я потру тебе спину? – предлагает Танис, когда ставит ведро, и заправляет за ухо выбившиеся пряди. Она улыбается, красивые карие глаза – два теплых омута на фоне загорелой кожи. – Спасибо, но не сейчас, – бормочу я, сопереживая своему жертвенному льду. Его осколки отдают себя целиком, пока от них совсем ничего не остается. А мой огонь продолжает брать, и брать, и брать. Танис капает в воду еще масла, и воздух заполняется острым, пряным благоуханием бергамота; густой аромат нужен, чтобы скрыть гон. Жаль, что он не то чтобы помогает. Я все еще чувствую запах своего желания быть наполненной. Он как цветочный мускус, поле роз в полном цвету, и он унизителен. – На постели свежий халат, – сообщает мне Танис, одной рукой поднимая ведро, а вторую упирая в бок. – Надеюсь, эта куча льда тебя охладит и ты наконец немного поспишь. – Может быть… Танис присаживается рядом с ванной на корточки, глядит на меня большими, полными сочувствия глазами. – Знаю, тебе тяжело, но обещаю, что станет лучше. Как только спадет лихорадка, тело снова начнет слушаться. Нужно только пережить еще пару деньков. – Сейчас это кажется невозможным, – признаюсь я, испытывая отвращение к похотливому тону собственного голоса. И даже неважно, что я говорю со служанкой, – с тех пор как начался гон, каждое мое слово звучит как призыв. – Понимаю. Оставлю тебя отдыхать – Танис поднимается на ноги. – Если больше ничего не нужно, я вернусь через несколько часов за кубком и принесу ужин. Вообще-то… Сажусь чуть ровнее, перестав качаться. – Ты, случайно, не видела колокольчики? Мне нужна голубая краска, чтобы закончить камень. Если не смогу заснуть, то хотя бы сосредоточусь на чем-то другом. Справедливости ради стебли под рукой мне нужны на случай, если удастся собрать все необходимые для экзотрила ингредиенты. Танис качает головой. – Слышала, как садовники жаловались, мол, в этом году все колокольчики убил мороз. Но, может, в теплице найдутся? Поникнув, я утыкаюсь подбородком в колени и снова начинаю качаться. Вода опять плещет через край. – Там я уже все собрала. Не бери в голову. Танис виновато улыбается, расстилает на полу еще одно полотенце, чтобы оно впитало разлитую воду, а потом уходит. Дверь с резким стуком закрывается. Я вся напрягаюсь, чутко прислушиваясь. Звук напоминает моей беспокойной душе, что в комнате есть дверь. Я не под замком. …я могу погулять. Не уверена, куда пойду. Лишь знаю, что не хочу быть здесь. Руки сами собой взмывают, и я цепляюсь за край ванны. Костяшки белеют, зубы стиснуты, мышцы готовы действовать. Я не должна. Понимаю, что не должна. Сердце говорит, что я не должна этого делать… Но остальные части тела не согласны, и сейчас последнее слово за ними. Жду несколько минут, застыв, как кошка, и слушаю, как служанка семенит вниз по Каменному стеблю. Как только звук стихает, я выскакиваю из ванны и на следующем же вдохе выбегаю прямо за дверь, даже спускаюсь на две ступеньки по винтовой лестнице, прежде чем осознаю, что я голая. – Проклятье. Шмыгнув обратно в комнату, я хватаю с кровати халат. Легкий и воздушный, идеальный для моего… состояния. Натягиваю его, даже не потрудившись вытереться, свободно завязываю пояс, а потом опять несусь вниз по ступенькам. Я никогда не отличалась ни самообладанием, ни послушностью. Честно говоря, сама удивляюсь, что продержалась так долго. Рордин должен мной гордиться.