Снаружи темно, небо застилает неистовая буря, в землю бьют флуоресцентные разряды, которые подсвечивают лестничный колодец. Нужно сказать, что во время такой непогоды мне вообще не стоит находиться в башне. В меня может ударить молния. Любой в здравом уме согласится, что мои действия полностью оправданны. Каждый шаг падает в такт ноющей, чувственной пульсации между ног, которая только усиливается от трения моих лихорадочных движений. К нижней площадке я уже не могу сдерживать стоны, халат соскальзывает с плеч, а шнурок на талии почти распустился. Кидаю взгляд вниз, прикидывая, что хорошо бы привести себя в порядок, прежде чем показываться в главном коридоре, а потом натыкаюсь на каменную баррикаду и спотыкаюсь – все дыхание со свистом вырывается из легких, когда спина врезается в столь же беспощадную стену. Хватая воздух ртом, я убираю с лица мокрые волосы и ахаю – в проходе распростерся Рордин. Его пальцы цепляются за козырек арки, и он подается вперед, повисая на мускулистых руках. Голых руках. Он без рубашки, татуировки переливаются в тусклом свете ближайшего факела, превращая очертания тела в манящее произведение искусства. Его массивная верхняя часть сужается буквой V, подчеркнутой тонкой полоской черных волос, которые исчезают под низким поясом облегающих штанов. Штанов, которые ничуть, ни капли не скрывают мощные очертания ног и большую выпуклость между ними. Сжимаю колени вместе, остатки самообладания трещат по швам. Рордин – непринужденная стена гибкой мощи, его лицо – маска звериной ярости, скользящий по моей коже взгляд обещает войну. Рордин переносит вес, роняет руки по бокам. Одно лишь это действие уже потрясает. – Ты сказала, что не выйдешь из комнаты, – рокочет он, и в понижении его голоса слышится предупреждение. Рордин делает шаг вперед, и вместе с ним будто надвигается гроза. Он упирает руки в стену по обе стороны от моей головы – две преграды, такие же прочные, как камень за моей спиной. Каждая клеточка моего тела подчиняется его близости, как океан – жадному притяжению луны. Сантиметр за сантиметром взгляд смело путешествует по царственным линиям тела Рордина, пока я не смотрю на его лицо, искаженное гневом, из-под веера ресниц, и у меня чуть не подгибаются колени. – Ты сказала, что поняла. – Он склоняет голову набок. – Так почему ты здесь, Орлейт? Сглатываю, и звук раскалывает тишину. – Потому что… мне нужно подвигаться… – Нет! – отвечает Рордин звериным рыком, обдавая им мое обнаженное плечо. Округлость груди. – Тебе нужно потрахаться. Я тяжело, горячо, прерывисто дышу, огонь чувственно бьет прямо меж бедер, лишая меня способности стоять на ногах. Да. Да, именно это мне и нужно. Взгляд Рордина мельком падает вниз, и он издает низкий, резкий звук, от которого моя кожа покрывается мурашками. Бедра вскидываются вперед, влекомые его близостью… Его запахом. Вот… где-то между нами. То, чего жаждет мое тело. То, что ему нужно так отчаянно. Рордин глубоко вздыхает, и его вздымающаяся грудь прижимает меня к стене. И вместе с ним затаивает дыхание весь мир. Даже небо перестает грохотать на несколько напряженных мгновений. Рордин закрывает глаза, его лицо искажается, и, хотя мы прижаты друг другу чем-то, что кажется мне силой притяжения, нас вдруг разделяет непроходимая пропасть. Когда он смотрит на меня снова, его глаза – глыбы холодного, черного льда. – Возвращайся наверх. Живо. И запри сраную дверь. …нет. Все мое тело кричит так громко, что я слышу, как сотрясается тишина. – Но… – Живо, Орлейт! Чаша моего терпения почти переполнена. Часть моего тела обнажена, но скрыта нашей близостью, и я не осмеливаюсь выполнить приказ – вместо этого я толкаю бедра вперед. Рордин отскакивает так резко, что я чуть не подаюсь следом, вольно или нет. Прижавшись спиной к противоположной стене, он смотрит на меня так, словно я – все его худшие кошмары в одном беспокойном флаконе. – Пять… четыре… три… Нутро обрывается. Я впервые в жизни прислушиваюсь к своему внутреннему голосу и срываюсь на бег, перепрыгивая через две ступеньки зараз, подхватывая соскальзывающий халат. На каждый мой шаг сзади звучит другой, более громкий, яростный, заставляющий мое сердце биться в горле, посылающий огненные разряды по каждому сантиметру кожи. Взвизгиваю. Его тяжелый топот сливается с громом, дождем, вспышками молний, становится громче… Громче… Между бедрами скользко, каждый шаг кажется наказанием, и, когда я наконец добираюсь наверх, у меня дрожат колени. Холодное дыхание касается моего затылка за мгновение до того, как я врываюсь в комнату, захлопываю дверь и запираю ее на засов. Прижимаюсь лбом к усыпанной звездами двери, возбужденных сосков касается воздух, и близко недостаточно холодный, потому что пламя внутри меня уже не пляшет… Оно – голодный, бушующий пожар, который вот-вот меня погубит. Повернув голову набок, я пытливо изучаю тишину между своими прерывистыми вздохами и вслушиваюсь, вслушиваюсь… пока тяжелые шаги Рордина не начинают ледяной спуск. Развернувшись, сползаю спиной по двери. Сцарапываю кожу, но за ноющим ощущением между ног почти не чувствую боли. Шлепаюсь голой задницей на холодный каменный пол, содрогаюсь, представляя, как об эту часть меня трется кое-что иное. Раскрывает меня. Погружается внутрь. Делает своей. Мой дрожащий выдох принадлежит ему, хотя его здесь нет. Шкаф прямо рядом с моей головой, пустой, как ощущение внизу моего живота, и нечто внутри меня выступает против последнего. По правде сказать, оно в ярости. И эта ярость знает только ненасытный голод, который заставляет меня тереться о пол жесткими, отрывистыми движениями, но они никак не могут унять агонию, лишь разжигают ее во что-то дикое и разнузданное. Лишь когда капелька влаги падает на обнаженную грудь, я понимаю, что плачу. Глава 22 Орлейт Кисть скользит по камню из Шепота, оставляя бирюзовые нити, которые накладываются… на все остальное. – Проклятье, – шиплю я, швыряя кисть на стол и наблюдая, как по стене разлетаются брызги цвета. Я надеялась, что водостойкая краска, которую я замешала для камня Кая, станет решением хотя бы одной моей проблемы. Пусть это не темно-синий цвет океана, я думала, он подойдет для последнего шепота моей фрески. Но он не подходит. Чтобы разместить финальный кусочек, придется ждать следующего сезона. Разглядываю коллекцию разноцветных камней на столе, самых разных форм и размеров. Некоторые разрисованы миниатюрными садами, иные – сценами из окрестностей замка или из прочитанных книг. На третьих – фрагменты моих кошмаров, которые я рисую, когда подсознание ещё долго терзает меня после пробуждения. Обычно это занятие меня успокаивает, но сейчас все совсем не так. Спихиваю мокрые волосы с обнаженного плеча и, слезая с табурета, издаю стон – та интимная часть меня, разгоряченная и распухшая, мгновенно тоскует по ощущению холодной поверхности, о которую я терлась с тех пор, как приняла последнюю ванну. Груди так ноют, тяжелые и налитые, что мне невыносимо смотреть вниз. Кожа пышет иссушающим жаром, жаждущим даже малейшего прикосновения кончиком пальца. Я об этом не просила, я этого не хочу, и я ненавижу то, что гон со мной делает. Как он завязал меня в животный узел, перекроил мой разум и заставил думать, что для выживания мне нужно только одно: горячий, грубый секс. Глубокий. Жесткий, который меня вспашет и оставит мокрой внутри.