Беззащитное нутро тут же оживает, отзывается чувственной пульсацией. Большой палец Рордина скользит по моей нижней губе, отворачивает ее, словно отгибает лепесток незрелого бутона, заставляя распуститься. – Когда он сует тебе в рот язык. Кровь стынет в жилах. Рордин вдруг вскидывает взгляд, и я подпрыгиваю от неожиданности. Он тут же запускает вторую руку мне в волосы и сжимает. Больно. Тихо ахаю, когда он тянет мою голову вбок, обнажая горло и вздымающуюся грудь. – Когда он вот так тебя хватает и подчиняет своей гребаной воле. Может, дело в том, что он меня держит, будто я взрослая, которой я притворяюсь не быть, но я сплевываю ему правду, как камешек с языка: – Да. Очень понравилось. Рордин издает гортанный звук и снова припадает к моей шее, проводит по чувствительной коже щетиной, достаточно жесткой, чтобы оцарапать. – Интересный выбор правды, сокровище. Особенно когда она в твоих устах нечастый гость. – Пошел. На хер. Когда он отстраняется, израненная кожа остается пылать. – Я-то пойду, – мурлычет Рордин, прижавшись губами к моему уху. – Но и с ним ты зуд не уймешь. Его слова ледяные – и пугающе откровенные. – Я… Рордин сжимает мне челюсть, убивая меня своим неумолимым взглядом. – И просто чтобы ты знала: если я еще раз поймаю тебя за поцелуями с рыбешкой, я выпотрошу его от подбородка до члена, сварю в молоке и подам с пюре. Услышав угрозу, я вся каменею. С рычанием вырываю подбородок из его хватки. – Поступишь так – и я уйду из твоей жизни навсегда. Мои слова – зазубренный меч, и я представляю, как он взрезает намерения Рордина, оставляет их между нами кровавой грудой. Я не шучу. Я уйду, и его это наверняка проберет до мозга костей. Хотя мне интересно, понимает ли он подтекст… Он больше никогда не получит ни капли моей крови. Рордин резко отступает, возможно ожидая, что без прижимающих меня к месту бедер я рухну. Но угроза Каю заставляет меня подобраться с куда большей уравновешенностью, чем была во мне все эти дни, и я твердо стою на ногах, даже глядя, как Рордин уходит по коридору прочь. – Попробуй, Милайе. Только, мать твою, попробуй. Глава 25 Кай Когда-то давным-давно спать и держать один глаз открытым было долгом. Необходимостью. Закроешь оба – и кто знает, что проскользнет мимо и украдет самое ценное. Привычка – вторая натура. Но мы не спим. Мы пытаемся. Ничего не выходит. Свернувшись клубком в каменном гнезде у входа в нашу сокровищницу, мой драко следит за океаном, наблюдает за проплывающими тенями. Огромными, крошечными. С длинными, извивающимися конечностями. Теми, что преследуют других с пугающей скоростью. Зиканта они не тревожат. Неважно, большие они или маленькие, быстрые или медленные, он знает, что бояться там особо нечего. Больше нечего. Сверху до нас доносится резкий звук. Настойчивый призыв. Бам… бам… бам… Набрав полные легкие холодной воды, Зик издает мощный рокот, который расходится волнами по океану, вспугнув стайку акулих бала, обгладывавших водоросли с нашей чешуи. Мой драко недвижим, не шелохнет и плавником. Даже не приоткроет наш второй глаз. – Он не уймется. Словно в доказательство моей правоты, звук повторяется. На этот раз назойливей. Бам-бам-бам. Зикант взмахивает нашим змеевидным хвостом – воду рассекают множество серебристых плавников-оборок. «Сожрать злюку?» – Нет. Мы не можем его съесть… к сожалению. Зикант фыркает, выпуская обжигающую струю воды, и опускает второе веко. Бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам… Мы рычим в унисон, вздернув верхнюю губу над нашей зубастой пастью. «Злюка не держит ритм, – начинает разворачиваться Зикант. – Злюке лучше умереть». – Зик… Он отталкивается от уступа сильным ударом нашего хвоста, огибает острые камни, пробирается сквозь покачивающиеся водоросли. Стаи рыбок бросаются врассыпную, океан затаивает дыхание, когда мы устремляемся ввысь. Я вдыхаю, перехватывая контроль за мгновение до того, как Зикант всплывает на поверхность. С болезненным хрустом, к которому никогда не привыкнуть, смещается наша челюсть, длинная спина сокращается, сжимается по позвонку. Трещат, ломаются кости, стягивается кожа, загоняя Зиканта в клеть моей груди, где он мечется и бьется о ребра, посылая по воде рябь. Зикант и правда собирался его сожрать. Подняв голову над поверхностью, я разглядываю тень мужчины, стоящего на щербатом камне. Он одет в черное, из темноты, словно две луны, смотрят его глаза. – Разве тебе не пора быть в кроватке? – Вылезай, – рычит он, сверкая зубами, и отбрасывает в сторону металлический прут, звуком которого он нас поднял. Прут стучит по камням в беспорядочном ритме, заставляя меня ощетиниться. Зиканта тоже. Сморщив нос, едва не вздергиваю верхнюю губу. – Только потому, что твои манеры столь безупречны. Заталкиваю остатки сути Зиканта в клетку своей груди, и хвост расщепляется, кости твердеют, сгибаются суставы. Последняя чешуйка сворачивается внутрь, и я вонзаю только что обретенные пальцы ног в углубления скалы, хватаюсь за нее и вытаскиваю себя из надежных объятий океана. Выпрямляюсь перед Рордином и смотрю на него сверху вниз, вскинув бровь. Меж голых ног тяжело покачивается мужское достоинство. – Штаны надень, – он бросает мне в грудь комок ткани. Не ловлю. – Напрягает? Рордин оставляет меня без ответа. Просто скрещивает руки на груди. – Молчание – знак согласия, – наклоняюсь и, удерживая его взгляд, поднимаю штаны. – Мы этого допустить не можем, правда? Влезаю в них, застегиваю пуговицы и сую руки в карманы.