Она вздохнула: – Скажу, что это моя гостиница. Кто он такой, чтобы мне приказывать? Фрэнк Дрейк, подчиненный моего мужа? Кроме того, нам нужны деньги. Вот ваш ключ. Я поблагодарил ее. – Натаниель дома? – Ушел искать Яго. Проклятый зверь куда-то убежал. – Я скоро отправлюсь на Бродвей. Заодно посмотрю, нет ли там вашей собаки. – Будьте добры, сэр. Может, вы еще и с моим Нейтом поговорите, если встретите его? У него и так сплошные расстройства – потерял отца, был вынужден бросить учебу. А теперь еще и Брэбэзон отрезал ногу бедному Дэниелу Уотерману, Яго черт знает куда убежал. Если вы с ним поговорите, это может помочь. Вы ему понравились. Он мне сказал: пусть у нас останавливается, что бы Дрейк ни сказал. Довольный тем, что мое общение с парнем дает свои результаты, я ответил миссис Гримшоу, что обязательно с ним побеседую. – Мне очень жаль Уотермана. Как он себя чувствует? – Брэбэзон говорит, что жить будет. Но что это за жизнь, если он калека? Нейт хочет, чтобы мы оставили его здесь навсегда, но времена-то тяжелые. Нам самим трудно. Я пробормотал слова сочувствия и добавил: – Я и не знал, что Натаниель где-то учился. Я предполагал, что ему суждено было связать свою жизнь с работорговлей. – О, у моего Эймоса были на него грандиозные планы – он всегда хотел для мальчика лучшей жизни. Один адвокат на Бродвее согласился взять его в ученики. После смерти Эймоса мы не могли себе этого позволить. Она смахнула слезу. Интересно, знала ли она, сколько времени и денег ее муж потратил в дептфордском борделе. Можно было только догадываться. Иногда незнание – благо. Иногда лучше знать правду. Часто мы остаемся где-то между неведением и правдой. – Я слышала, что вы хитростью пробрались в дом Джона Манди, – продолжала миссис Гримшоу. – Вам не следовало этого делать, сэр. Мистер Манди – хороший человек. Когда после смерти моего Эймоса он услышал, что мы можем лишиться гостиницы, то предложил Нейту место помощника капитана, хотя мой Нейт ни дня не провел в море. Такого никогда не бывает, если только место не покупают. Потом он основал школу здесь, на Стрэнде. И врачебный кабинет для бедных. – Живой святой. Она снова многозначительно посмотрела на меня: – Он делает добро там, где видит зло. В Дептфорде таких людей немного. Будьте осторожны в городе, сэр. Фрэнк Дрейк о вас много рассказывал. Вы сами можете столкнуться со злом. * * * Это был еще один жаркий день, хотя в воздухе чувствовалось робкое обещание дождя. Я шел по Бродвею, посматривая вокруг в поисках Натаниеля, но так и не нашел его. Я задавался вопросом, сумел ли он что-то узнать про мой серебряный жетон или слишком расстроился из-за ампутации ноги Дэниела Уотермана. Я планировал позднее навестить юнгу и очень надеялся, что парень сможет со мной поговорить. У меня появлялось все больше и больше вопросов к нему. Он должен был стать свидетелем у Тэда? Он украл пропавшие документы? Что это за документы? Кто сломал ему ногу? Я считал, что чем больше я узнаю о случившемся на «Темном ангеле» и преступлениях экипажа, тем ближе подберусь к убийце Тэда. Если у Уотермана есть какие-то доказательства мошенничества со страховкой, то я хотел их узнать. Еще мне нужно было снова поговорить с Синнэмон. Судя по рассказу Сципиона о ее прошлом, она не могла быть той рабыней, которая вернулась в Дептфорд на борту «Темного ангела». Но я не был уверен, что ему можно верить. Сципион хотел сохранить свой пост секретаря мэра, а девушка являлась собственностью его начальника. Возможно, он врал для защиты своих собственных интересов. Я не хотел создавать ему проблем, но сейчас этого было не избежать. Если Синнэмон и есть та рабыня, то я должен выслушать ее историю. В любом случае я решил помочь ей сбежать из города и от ее хозяина. И плевать, чем все это может для меня закончиться. Кроме того, я хотел найти капитана «Темного ангела» Эвана Вогэна. Если он действительно сходит с ума, как намекала хозяйка постоялого двора, где он жил, то, возможно, и сболтнет что-то лишнее, когда я начну задавать вопросы. Я еще не исключил возможности того, что он убийца, хотя мне сказали, что он уехал из Дептфорда несколько недель назад. Его пристрастие к опиуму вкупе с тем, что Тэд приобрел тот же наркотик незадолго до его убийства, несомненно, вызывали интересные вопросы. Я хотел бы вернуться в баню и задать еще несколько вопросов Ямайке Мэри, а потом найти проститутку Элис, на которую якобы набросился Вогэн. Правда, управляющий ясно дал мне понять, что больше не желает видеть меня на своей территории. Имела ли Ямайка Мэри отношение к обиа, как считает миссис Гримшоу? Если бы я смог доказать ее участие в ритуалах, то наверняка вытянул бы из нее правду об алиби Фрэнка Дрейка. Мэри чувствовала себя некомфортно, отвечая на мои вопросы, а потом обвинила меня в том, чего я не совершал. Это заставляло предполагать, что она что-то скрывает. Я решил не трогать владельца «Темного ангела» Джона Манди, пока не поговорю с его женой Элеонорой. Что побудило ее пойти на похороны Тэда? Почему она не хотела, чтобы ее там узнали? Что ей известно о бизнесе ее мужа и секретах этого города? Для чего магистрат Перегрин Чайлд отправился в Лондон? Зачем он рылся в архивах министерства, как и я, в поисках данных о «Темном ангеле»? Учитывая неоднозначное отношение Чайлда к поиску убийцы Тэда, его цель оставалась для меня загадкой – и я намеревался ее решить. Но сначала у меня было более важное дело, с которым следовало разобраться поскорее. Когда я добрался до дома Джеймса Брэбэзона на Бродвее, то с радостью увидел, что окна у него открыты. Беседа с этим джентльменом давно назрела. Слуга Брэбэзона проводил меня по лестнице на второй этаж, в кабинет. Там мы застали его хозяина над дымящимся котелком. Когда я был здесь в последний раз, на этом столе лежал Тэд. Тогда все для меня разделилось на «до» и «после». Я заставил себя поднять глаза на дружелюбное лицо Брэбэзона. – Какой приятный сюрприз! – воскликнул он. – Мне сказали, что вы покинули город. Шотландец выглядел усталым. На подбородке темнела щетина, под глазами разного цвета пролегли тени. Теперь, когда я знал про его двуличность, эти глаза будто делали из него Двуликого Януса: одна половина лица смотрит вовне, на мир, другая – внутрь, на свое тайное «я». – Простите, что встречаю вас в таком виде, – сказал Брэбэзон. – Вчера я вернулся из Лондона поздно вечером и узнал, что состояние Дэниела Уотермана ухудшилось. Рано утром я ампутировал ему ногу выше колена. – Он печально улыбнулся. – Но когда-нибудь мне все же удастся поспать. Вы пришли за моей настойкой для ноги? – На самом деле я хотел бы поговорить с вами о расследовании мистером Арчером трагедии на борту «Темного ангела». Брэбэзон заметил мое каменное выражение лица, и его улыбка исчезла. – А, вы мной недовольны. Разумеется, потому что я сам это не упомянул. Пожалуйста, не придавайте этому слишком большого значения. Я не видел причины снова вытаскивать на свет божий это неприятное дело. – На Арчере было клеймо компании Манди. Вы работали на нее, но не посчитали нужным это упомянуть. – Я предположил, что клеймо использовали, чтобы втянуть нас в это дело. Вы же не думаете, что его убил один из нас? Зачем нам клеймить его символом, который может вывести на нас? – Предупредить других, чтобы не совали нос. Людей типа меня. Он криво улыбнулся: – Посмотрите на нас, похоже, этот план не работает, да, капитан Коршэм? Я должен был отдать Брэбэзону должное: он умел владеть собой. Он явно решил, что лучший способ справиться с моим присутствием в Дептфорде – это вести себя вызывающе и нагло. – За последние несколько дней преступник также убил и клеймил двух африканцев в Лондоне, – сказал я. – И еще сестру мистера Арчера и ее горничную. От моего внимания не ускользнуло, что Брэбэзон был в Лондоне, когда там убили Прудлока. Если он вернулся только вчера поздно вечером, то мог быть и тем человеком, которого мы с Моисеем Грэмом видели в Марилебоне. – Боже праведный! – воскликнул он. – Женщин тоже клеймили? – Нет, но я помешал убийце. Возможно, он собирался это сделать. – Вы хорошо его рассмотрели? – Лица не увидел. У него на голове был мешок с прорезями. – Мне грустно услышать еще об одной трагедии, – произнес Брэбэзон с подобающим выражением лица, хотя я наблюдал за этим представлением со скептицизмом критика. – Но я не понимаю, какое отношение это может иметь к «Темному ангелу». Вопросы Арчера просто причиняли неудобство, но не более того. – Вы называете уголовное преследование за мошенничество неудобством? – Да, называю. В его голословных утверждениях не было правды. Думая об утонувших рабах, я с трудом сдержал сильное желание выбить из него правду. Вместо этого я решил сыграть с ним в его собственную игру. – Если так, то вы не будете возражать против того, чтобы ответить на несколько вопросов о том рейсе? Он колебался: – Мне не нравится говорить об этом. Но если это убедит вас, что вы зря тратите время, то, наверное, стоит заплатить эту цену. – Он снял котелок с жаровни и наполнил миску горячей водой, от которой поднимался пар. – Не возражаете, если мы поговорим, пока я работаю? Я вчера израсходовал все свои запасы лауданума на Дэниела Уотермана. Брэбэзон достал из ящика стола пакетик из красной вощеной бумаги. Еще опиум из «Красного дома». Он бросил содержимое в миску и пестиком смешал воду с опиумом в однородную пасту. История, которую он рассказал мне, пока работал, была очень похожа на версию Джона Манди. – Не думайте, что нам было легко. Это были просто отчаянные дни в море. Мы играли в бога, решая, кому жить, а кому умереть. Я говорю себе, что это все равно что топить щенков. Убиваешь слабых, чтобы самые сильные выжили. Тем не менее, хотя негр и не человек в полной мере, он также и не животное. Животные не плачут по своим любимым. Я до сих пор слышу их крики. – Вы так думаете? Что африканцы не люди в полной мере? – У науки есть четкое объяснение. Негр – это отставшая в развитии форма человека, больше похожая на человекообразную обезьяну, чем на вас или на меня. Вы читали Кирхера? [46] Нет? Вам стоило бы. Он говорит, что когда-то на земле жило много конкурирующих видов людей. Я считаю, негры – это последние наши соперники. Через несколько столетий они, несомненно, полностью вымрут. А пока я не вижу причин, по которым мы не должны использовать их труд. Однако из этого не следует, что мне нравилось их убивать. Или что я стал бы это делать, если бы это не было абсолютно необходимо для спасения жизни остальных людей на борту. Почему-то эти научные оправдания его зверства показались мне еще более мерзкими, чем откровенная жестокость Дрейка и извращенная религия Манди. Но я сумел сдержать себя и задал Брэбэзону еще несколько вопросов про тот рейс: – Почему вы убивали рабов партиями? Почему не всех сразу? – Трудно убить триста человек. Экипажу нужно было отдохнуть. Звучит шокирующе, но так и было. – Во время нашей последней встречи вы упоминали капитана, который сломал себе жизнь, пристрастившись к опиуму. Вы имели в виду Эвана Вогэна? – Да, я пытался помочь ему избавиться от этой пагубной привычки, но мак так просто не отпускает. Я хочу однажды заняться исследованием этого вопроса: характеристик зависимости и способов борьбы с ней. – Его привычка имеет какое-то отношение к случившемуся во время того рейса? – О нет, утечка может случиться на любом корабле при любом капитане. И в то время опиум был для Вогэна праздным развлечением. Ситуация ухудшилась уже потом, в Кингстоне. Когда мы вернулись в Дептфорд, он стал курить все больше и больше. Думаю, чтобы его не мучили воспоминания о том рейсе. Я видел и раньше, как такое случалось, причем с некоторыми из самых суровых и крепких мужчин. И Эван Вогэн, видит бог, далеко не слабак. Люди ходят по Среднему пути двадцать лет, не мучаются никакими угрызениями совести, вообще ни на минуту не задумываются о том, что делают, а потом в один прекрасный день просыпаются и захлебываются рыданиями, вспоминая, что видели и делали. В случае Вогэна, возможно, это неудивительно. – Вы знаете, где сейчас Вогэн? Хозяин постоялого двора, где он жил, сказал, что он уехал из города. – Я посоветовал ему уехать из Дептфорда и немного отдохнуть. Думаю, он решил отправиться в Брайтелмстоун. Или это был Маргит? Все очень туманно. Возможно, он говорит так специально. – А как насчет Джона Манди? Он курит опиум? – Никогда не видел, чтобы он это делал, но все возможно. Многие моряки сохраняют старые привычки после того, как перестают ходить в море. Похоже, Брэбэзона удовлетворила консистенция смеси, которую он готовил. Он добавил в миску чистого спирта и стал мешать, пока содержимое не превратилось в жидкость, а затем через воронку перелил лауданум в бутылку.