– Вы хотите, чтобы я сказала, что мне жаль? Он сбрасывал детей в море. Пока они звали своих матерей. Мне стало отчаянно грустно. Я знал, чего хотел бы от меня Тэд. Он сказал бы, что это не вина Синнэмон, все дело в рабстве. Я хотел бы услышать, как он говорит это, чтобы у меня были силы продолжать действовать, но после уничтожения «Темного ангела» наши разговоры прекратились. – Арчер приехал в Дептфорд помогать вам, – сказал я. – Он хотел помогать африканцам везде. – Вы так говорите, будто у меня был выбор. Речь шла о моей жизни, о моей надежде на свободу. Вот и все. У меня слезы навернулись на глаза, в горле стоял комок. – Я не думаю, что тебя собирались отослать из-за опасений, что ты будешь лгать в суде. Я думаю, они боялись, что ты скажешь правду, что ты знаешь что-то про то плавание, что могло бы помочь Арчеру. Расскажешь мне о нем? Все, с самого начала. Мгновение Синнэмон молчала, остановив взгляд на чем-то невыразимом словами внутри себя. Затем она склонилась ко мне, тени сгустились. – Работорговцы приехали в день смерти моего отца, – сказала она. Глава шестьдесят четвертая Она говорила мягко, глядя на языки пламени, в ее голосе не было никаких эмоций. Может, по-другому об этом говорить было бы вообще невозможно. – В Кейп-Косте [62] был большой форт, окруженный белыми стенами. Он сиял на солнце, как обесцвеченные кораллы. У нас там была квартира. Это единственный дом, который я знала. Папе очень шла форма, а мама носила платья из Лондона. Она обычно смеялась, представляя лица портных, если бы они узнали, что их дорогие роскошные платья носят на африканской коже. Я была счастлива двенадцать лет. Потом папа заболел. Несколько недель в нашей квартире жила болезнь, папа угасал на глазах. Приходил врач, который работал в форте, но сказал маме, что ничего не может сделать. После ухода врача мама провела ритуалы обиа, но сказала, что папу зовут к себе его предки. Я поцеловала папу и села с ним. Иногда мама плакала. Один раз папа проснулся и прошептал мое имя, затем закрыл глаза и больше не открывал. – Синнэмон моргнула, ее тень, казалось, стала еще темнее на фоне квадрата света от пламени на стене. – В тот день за мамой и мной пришли работорговцы. …Она читала у себя в комнате, но выбежала оттуда, услышав крик матери. Капитан Джексон – друг отца – стоял в их гостиной. Он схватил маму, это смутило Синнэмон. С ним пришли двое незнакомцев. Один был лысым, крупным и широкоплечим мужчиной с рябым лицом, второй – с длинными льняными волосами, как у одной из ее кукол. Тип с льняными волосами подошел к маме Синнэмон и схватил ее за челюсть. Он приказал ей открыть рот, а когда она отказалась, ударил ее. Она знала, что происходит. Всю жизнь она прожила в рабском форте. Капитан Джексон пытался продать их этим мужчинам. Синнэмон попыталась убежать за помощью – но куда бежать? Кого просить о помощи? Лысый поймал ее. Мама просила, чтобы взяли только ее саму, а девочку отпустили, но на ее слова никто не обращал внимания. У лысого были сильные и грубые пальцы. Он потрогал голову Синнэмон и ее зубы, вставил пальцы ей в уши, ощупал руки, ноги, грудь, половые органы. После этого они уселись за стол и начали торговаться. В конце концов они пожали руки, и тип с волосами цвета льна сказал: – Давай опробуем их здесь. Синнэмон очень точно копировала голос Фрэнка Дрейка с дептфордским акцентом. Это заставило меня поморщиться. – А вы не можете заняться этим на корабле? – Надменный отрывистый голос, напоминающий мой собственный. Капитан Джексон. – Младшая предназначается лично для Эвана Вогэна. Он не любит делиться. Не желаете присоединиться к нам? – Боже, нет. Синнэмон кричала, просила капитана Джексона вернуться, не оставлять ее наедине с этими мужчинами. Он обедал за их столом, и папа помог ему продвинуться по службе. Он странно посмотрел на нее, в этом взгляде не было ни ненависти, ни неприязни. Он смотрел так, будто она просто перестала для него что-то значить. В этот момент голос Синнэмон начал обрываться, словно воспоминания были расплывчатыми и разрозненными. – Мужик с льняными волосами заставил маму встать на колени. Я лежала на кровати, в которой умер папа. Я была совсем голая, как и лысый, который велел мне называть его мистером Гримшоу. Я смотрела в окно на кусочек неба. Потом мужчины поменялись. Мистер Гримшоу хотел мне понравиться, а Светловолосый Дьявол был грубым. …Позже их, все еще истекающих кровью, вывели из квартиры на солнечный свет и заставили пройти через двор, на глазах у мужчин, которые служили под командованием ее отца. Солдаты смотрели без особого интереса, смахивая мух со своих обгоревших шей. – Гримшоу и Светловолосый Дьявол толкнули нас в каноэ. Светловолосый Дьявол сидел на веслах. Гримшоу насвистывал какую-то песенку. Я смотрела на удаляющийся берег. Форт сиял на солнце – его белые стены и охристые здания. Несколько деревенских детей бежали вдоль берега. Затем я подняла голову и увидела ее. – Синнэмон содрогнулась. – Женщину с крыльями, которая смотрела на меня сверху вниз. Это было самое ужасающее существо, которое я когда-либо видела. Нас подняли на палубу, где длиннолицый мужчина приказал мне снова раздеться. Я хотела спрыгнуть с корабля в воду, но меня поймали. У типа с вытянутым лицом на палубе имелась печь, где разогревали железяки для клеймения рабов. Он прижал одно такое клеймо к моей коже. После этого я очень долго кричала. Она приспустила платье, и я увидел на ее плече корону и смотрящий рогами вниз полумесяц. Затем она описала условия на борту невольничьего корабля. Темные, вонючие палубы, на которых во время штиля жарко, как в печи. Испражнения, кровь, грязь. Кандалы, оставляющие раны на коже. Душные бессонные ночи. Стоны и рыдания, отдающиеся эхом в трюме, лязг оков, безжалостное дерево, царапающее голую кожу. – Когда мы наконец отплыли, я хотела только умереть, больше ничего. Корабль качало и швыряло по волнам в штормах и тропических бурях. Мы скользили по палубам, а цепи тянули нас назад, наши тела были смазаны грязью и блевотиной других рабов. Несколько человек умерло, их тела выбросили за борт. Иногда меня мыли и отводили в каюту капитана, чтобы он попользовался мною в свое удовольствие. Он со мной вообще не разговаривал, только говорил, что убьет меня, если я посмею его ослушаться. Он сказал, что я теперь принадлежу ему. Он говорил это с удовольствием. Раз в день нас всех выводили на палубу. Нас мыли, проверяли наши цепи. Еду подавали в кадках. Бобы и батат, немного мяса. Мы мечтали о воде. Я набирала пригоршни, она сияла, как хрусталь. Иногда нас заставляли танцевать. Это нравилось экипажу. Светловолосый Дьявол брал в руки кнут и бил им женщин, если они не танцевали достаточно быстро. Она замолчала, мысленно вглядываясь в ад своего прошлого, потом заговорила снова: – По ночам мы с мамой прижимались друг к другу, и она шепотом рассказывала мне о мести, которую боги обиа готовят этим людям. Однажды, когда Светловолосый Дьявол спустился в трюм, мама прокляла его. Она призвала на него гнев наших предков, жрецов, которые насылают смерть. Она попросила их наказать этого человека, который изнасиловал ее дочь. Затем она попыталась схватить нож Светловолосого Дьявола. Думаю, она убила бы его, если бы юнга не поймал ее за запястье. Всех рабов вывели на палубу, чтобы осмотреть. Моряки нервничали и жестоко били кнутами всех, кто медленно шел или бросал на них взгляд, который им не нравился. Капитан сидел в стороне, курил трубку и смотрел, как маму обвили веревками и подняли в воздух. Я пыталась дотянуться до нее, но упала, запутавшись в цепях, и меня высекли. Я кричала и кричала, чтобы не слышать крики мамы, когда Светловолосый Дьявол прибивал ее гвоздями к мачте. Она продержалась там почти два дня – на палящем солнце, с раскинутыми в стороны руками, словно умирающая птица или темный ангел на носу корабля. Ее крики, просьбы дать ей воды становились слабее, пока не прекратились совсем. Затем моряки перерезали веревки и выбросили ее за борт. Сизар Джон встретился со мной взглядом. Даже ему явно было не по себе. – А на следующий день началась жажда, – очень тихо произнесла Синнэмон. …В первый день рабов, как обычно, привели на палубу, накормили, но не помыли. Еда была та же, но воды дали в два раза меньше. Они просили еще, но их избили. На второй день норму воды сократили еще в два раза. К шестому дню рабы на нижней палубе начали умирать. У Синнэмон кружилась голова, ее тошнило. У людей начались галлюцинации. Они мочились коричневой мочой или не мочились вообще. Некоторые падали на пол и сотрясались в конвульсиях, пока не умирали прямо на глазах. Моряки выбрасывали их тела за борт. – На восьмой день, когда нас вывели на палубу, тип с вытянутой физиономией прошелся по рядам рабов и выбрал самых больных. Я думала, что им дадут больше воды, и пожалела, что не притворилась, будто чувствую себя хуже, чем на самом деле. А потом они потащили первого раба к борту. Когда он понял, что с ним собираются делать, он начал сопротивляться. Им пришлось сломать ему пальцы дубинкой, чтобы он разжал их. Я помню, как он кричал, когда падал. Он ударился о поверхность воды и исчез, но я увидела, что потом он всплыл. Он плыл за кораблем почти шесть часов. В тот день они убили тридцать двух мужчин, шестнадцать женщин и двоих детей. Через два дня они убили еще семьдесят человек. Я не хотел, чтобы Синнэмон продолжала говорить. Судя по виду Сизара Джона, не хотел и он. Он уставился в одну точку на стене. Синнэмон продолжала смотреть на огонь. Затем она заговорила снова: – К двенадцатому дню мой живот вздулся, и я перестала мочиться. Мне часто снилась мама, и иногда, уже открыв глаза, я видела ее лицо. Я знала, что этого не может быть – ведь я видела, как ее убили. Я начала подозревать, что умираю. Когда нас в следующий раз вывели на палубу, тип с вытянутым лицом выбрал меня. Они убили пятнадцать рабов перед тем, как дошли до меня. Я хотела сопротивляться, но у меня не осталось сил. Мои ноги подкосились, и один из мужчин подхватил меня. У меня горели легкие, воздух как будто мерцал. Я видела на палубе существ с рогами, бивнями и золотыми глазами. Глядя на рабов в воде внизу, я видела морских чудовищ и русалок. Из воды выпрыгнул дельфин, он казался серебристым на солнце. Мысленно я уже была мертва. Затем я услышала голос капитана: «Не эту. Она моя. Она должна была получать дополнительный паек. Я не позволю себя обманывать, Брэбэзон». – «Разве мы не вместе в этом деле? Мы договорились: всех самых слабых рабов». – «Никто ничего не говорил про моих рабов. Отведи ее вниз и положи вместе с остальными моими. Дай ей воды. Она потянет на пятьдесят гиней, если найти подходящего покупателя». Они гневно смотрели друг на друга. «Сможешь устанавливать свои собственные правила, когда будешь командовать собственным кораблем». Я слушал, пытаясь найти в ее рассказе хоть что-то, что можно было бы предъявить экипажу. Но это не подходило. Вогэн пытался защитить свою собственность за счет других рабов, это ничего не значит. Это не доказательство мошенничества. – Продолжай, – мягко попросил я. – На тринадцатый день, когда нас вывели на палубу, меня держали отдельно от остальных, вместе с еще пятью рабами, которые принадлежали капитану. К тому времени больше половины рабов бросили за борт. Дополнительной нормы воды мне не хватило, чтобы остановить галлюцинации. В бадьях с едой я видела маленьких африканцев, тонущих в пюре из фасоли. Я подняла голову к небу, оно уже не было голубым. Оно стало черным, словно разозлились даппи. Среди туч я видела лица мамы и моих предков. Потом я посмотрела на палубу и увидела, как прямо передо мной из ниоткуда появилась монета. Рядом появилась еще одна и еще. Я подумала, что, если соберу их все, у меня может быть достаточно, чтобы выкупить свою свободу. Я попыталась поднять одну монетку, но она растворилась в моих пальцах. Затем я поняла, что монетки падают с неба. Все мое тело напряглось, когда я понял, что она только что сказала. Боже праведный, вот оно. – Ты хочешь сказать, что на тринадцатый день пошел дождь? – Я говорил очень напряженным тоном. – Как долго он шел? – День и ночь. Мы слышали его на нижней палубе. Это плакали наши предки. Я тоже хотела плакать, но слез не осталось. Сизар Джон увидел, как изменилось выражение моего лица, но, похоже, ничего не понял. – Дождевой водой можно было заполнить цистерны, – пояснил я. – Но они все равно убили еще две группы рабов. В бортовом журнале любого корабля, который шел поблизости, должна быть запись о шторме. Это подтвердит ее историю. Я повернулся к Синнэмон: – Ты хочешь, чтобы это услышали другие? Узнали, что сделали на «Темном ангеле»? Ты сможешь повторить это снова? Выдержишь? Ты сама должна сделать выбор. Она долго смотрела на меня, потом кивнула. Я обещал Каро, что больше не стану ввязываться в это дело. Это было и одним из условий сделки с Кэвилл-Лоренсом. Но Сизар Джон никому никаких обещаний не давал. – Мне нужно, чтобы ты сходил в страховую компанию «Ллойдс Кофихаус» в переулке Поупс-Хед, – сказал я ему. – Найди там господина по имени Гектор Себрайт. Приведи его сюда, чтобы выслушал ее рассказ. Сизар Джон нахмурился, очевидно, все еще был потрясен услышанным. – Думаете, джентльмен пойдет с каким-то негром, которого никогда раньше не видел? Я взглянул на Синнэмон. Казалось, что она все еще на том корабле. Ее глаза почти светились в отсветах пламени. – Скажи ему, что речь идет о корабле, страховку которого он когда-то оформлял, – о «Темном ангеле». Он вспомнит. Скажи ему, что у тебя находится рабыня, которая пережила то плавание, а ты выступаешь переговорщиком от ее имени. И скажи ему, что ее рассказ сделает его очень богатым человеком. Глава шестьдесят пятая Если бы мы жили в другом, лучшем мире, убийство Таддеуса Арчера могло бы изменить ход истории. Гектор Себрайт выиграл бы дело против компании «Атлантик Трейдинг и партнеры», и это вызвало бы общественный резонанс из-за утопления африканских рабов. Все страхи Напье Смита оправдались бы: петиции и брошюры, отказ людей от сахара из Вест-Индии. И прозвучал бы похоронный звон по работорговле. Но, как любит говорить Каро, это мир, в котором мы живем. О «Темном ангеле» слышало очень мало людей – кроме тех, кто сейчас читает мою рукопись. И еще меньше задумываются о трехстах шести африканских мужчинах, женщинах и детях, убитых на борту в течение семи жутких дней в декабре 1778 года. Гектор Себрайт пришел в бывший дом предварительного заключения, чтобы услышать рассказ Синнэмон, и его очень заинтересовало услышанное. Всего неделю спустя он подал иск против компании «Атлантик Трейдинг и партнеры» в Суд королевской скамьи. В ответ Вест-Индское лобби поступило так, как поступало всегда, когда появлялась угроза их интересам: заплатило много денег, чтобы проблема исчезла. Надо отдать должное Себрайту, он умело разыграл эту карту. Почувствовав, что лобби в отчаянии, он держался до последнего вечера перед днем слушания в суде и получил двадцать пять тысяч фунтов стерлингов, что почти в четыре раза больше страховой суммы, которую он вынужден был заплатить по иску. «Темный ангел», корабль потерянных душ и призраков, тихо уплыл в анналы тайной истории страны. Справедливость восторжествовала только в одном. Вест-Индское лобби, недовольное стоимостью урегулирования предъявленного иска, выплеснуло все свое негодование на Джона Манди. Ему отказывали в кредитах, он не мог найти достаточно инвесторов для походов невольничьих кораблей и объявил себя банкротом весной 1782 года. Свои дни он закончил в долговой тюрьме. Миссис Манди с детьми были отданы на милость работного дома. Последнее путешествие до того, как банки закрыли перед Манди свои двери, совершил его невольничий корабль «Феникс» осенью 1781 года. Он без проблем дошел до залива Биафра, где было куплено более четырехсот африканских рабов, которых потом продали на островах Карибского моря. На обратном пути в Дептфорд корабль попал в сильный шторм в Северной Атлантике и утонул. Погибли все, кто находился на борту, среди них был третий помощник капитана Натаниель Гримшоу.