* * * Теперь Синнэмон ведет тихую жизнь в маленьком домике к западу от Хэмпстеда. По условиям соглашения, заключенного от ее имени Сизаром Джоном, ей выплатили пять процентов от суммы, которую получил Гектор Себрайт. Люций Стоукс вынужден был отказаться от всех прав на нее. Ее свободу подтвердили в суде. Она ни в чем не нуждается, ей нужно только постараться все забыть. Что касается меня, то я уже почти четверть века заседаю в парламенте. Хотя мне не удалось занять высокий пост – отчасти из-за враждебности Вест-Индского лобби, – несколько лет назад меня назначили парламентским секретарем Совета по торговле. Одной из моих первых задач на этом посту стала работа председателем постоянного комитета по выбору места для строительства нового Вест-Индского причала. Прошедшие годы не пошли на пользу притязаниям Дептфорда, и возглавляемый мною комитет рассматривал только два конкурентных предложения. Первое – расширить уже имеющийся порт в Уоппинге, второе – дерзкий план – прорубить канал через болота на Собачьем острове. Я склонял комитет, а потом и палату общин к принятию второго плана, в 1799 году он получил одобрение короля. Хотя это мало повлияло на мое мнение по данному вопросу, я должен признать, что испытываю небольшое удовлетворение, думая о том, что Люций Стоукс, теперь впавший в маразм, вынужден смотреть на ведение этих работ при каждом посещении дока в Дептфорде. И последнее – это исчезновение Джеймса Брэбэзона. Событие, которое сначала было для Дептфорда загадкой, а позднее, после получения мэром и магистратом нескольких писем из Шотландии, стало считаться неприятной темой, о которой город предпочел забыть. Те, кто задумывался об этом, предположили, что Брэбэзон покончил жизнь самоубийством, когда понял, что определенные события из его прошлого вот-вот всплывут. Но истина, как часто в Дептфорде, отличалась от предположений. Мой последний визит в кабинет Джеймса Брэбэзона состоялся через несколько часов после взрыва «Темного ангела», незадолго до посещения мистера и миссис Манди. Брэбэзон, как и супруги Манди, уже не спал. В центре гостиной стоял большой дорожный сундук, частично заполненный одеждой и другими вещами. – Уезжаете, мистер Брэбэзон? – спросил я. Он нервно улыбнулся: – Совсем ненадолго, к тете в Уэйбридж. Он изобразил ужас при виде моих ранений и, несмотря на ранний час, любезно согласился обработать мои ожоги. Пока он смазывал их мазью и забинтовывал, я рассказал ему о признании и смерти Сципиона. – Меня едва ли удивляет, что такие дикие преступления совершил негр, – заявил Брэбэзон. – Те, кто считает черную расу равной европейской, мало понимают природу африканского мозга. – Он убивал не потому, что он африканец, – заметил я. – Он убивал, потому что жизнь в рабстве разрушила его разум. – Боясь выйти из себя и избить его до полусмерти, я сделал глубокий вдох и заговорил более спокойным тоном: – Я был в «Доме лилий». Казалось, тень скользнула по его лицу, как и в тот день, когда я спрашивал его про поездку в Гринвич и встречу с Тэдом. – Я добьюсь того, что это место больше не будет работать, даже если мне придется лично сжечь его дотла. Я не могу доказать, что вы посещали его, но знаю, что вы были информатором Арчера. Вы украли для него контракты, а потом свалили вину на Дэниела Уотермана. Вы пытались убедить Джона Манди убить Арчера, чтобы он не заставил вас давать показания в суде. Манди отказался, но вам улыбнулась удача, когда вмешался Сципион. Больше она вам не улыбается. Брэбэзон попытался возразить и доказать свою невиновность. – Не надо. – Сила в моем голосе заставила его замолчать. – Мне кажется, одного серебряного жетона было бы недостаточно. Вероятно, у Арчера было что-то еще. Может, жетон каким-то образом послужил ему подсказкой, и впоследствии он навел справки о Ричарде Прайсе из Глазго – как это сделал я. В Шотландии была еще одна девочка? Такого же возраста, как те в Ли? Или она была не одна? Скоро я все равно узнаю, так что можете рассказать мне. У Брэбэзона начал дергаться кадык. – Это не то, что вы думаете. Я любил ее, а она любила меня. Вы должны знать, что наши законы основаны на ошибочном понимании науки. Во многих частях света девочек выдают замуж в семь и восемь лет. Если они созрели, с точки зрения медицины никаких противопоказаний нет. Его оправдания быстро лишили меня любопытства. – Скажите мне только одно: кто придумал топить рабов? Вы? Учитывая то, что я слышал о Вогэне и о его душевном состоянии, не могу представить, чтобы эта идея пришла ему в голову. Чтобы придумать что-то настолько безнравственное, требуется развитой ум ученого человека. Брэбэзон просто сидел и смотрел на меня, и в конце концов я потерял терпение. – Что ж, возможно, к вашему возвращению из Уэйбриджа я уже получу ответ из Шотландии. Может, тогда вы станете более откровенны. В последующие годы я часто задумывался, правильно ли поступил. Многие скажут, что Брэбэзона следовало отдать под суд за его преступления – и за маленьких девочек, и за утопленных рабов. Однако на тот момент у меня не имелось доказательств для его ареста ни по одному делу, и я боялся, что Брэбэзон просто исчезнет, как исчезал в прошлом, а потом всплывет в каком-то другом городе под новым именем. Даже если бы потом я нашел его и предъявил обвинения, у меня все равно оставались бы сомнения. Присяжные – капризные существа, а мне на себе довелось испытать, какой убедительной может быть ложь этого двуличного человека. Я вполне мог представить, как он склонит весь зал суда к своей точке зрения. И вообще, как однажды сказал Сизар Джон, закон может быть сукой. Хай-стрит перед домом Брэбэзона была погружена в бледный предрассветный полумрак. Пройдя несколько метров от его дома, я завернул в узкий переулок, откуда хорошо было видно его входную дверь. Там ждала Ямайка Мэри, взлохмаченная черная ворона в плаще с капюшоном. У нее за спиной маячили две мускулистые фигуры – Авраам и еще один лакей, которого я не узнал. – Он собирается сбежать, – сообщил я. Мэри понимающе кивнула и подняла голову, чтобы посмотреть на окно Брэбэзона. В комнате за задернутыми шторами двигались тени. Она прищурила желтые глаза. Улыбка была многообещающей – так улыбаются любовнику. – Далеко он не убежит. * * * Через два года после описанных здесь событий ко мне пришли аболиционисты Грэнвилл Шарп и Олауда Эквиано. До них, старых знакомых Тэда, дошли слухи о моем расследовании его убийства. Они хотели знать больше. По просьбе Шарпа я представил им отредактированную версию этой истории, после чего Эквиано рассказал мне про еще одну трагедию на борту другого невольничьего корабля. Это случилось на судне под названием «Зонг». Как и на «Темном ангеле» до него, на «Зонге» стала заканчиваться вода, пока он шел по Среднему пути. Экипаж просчитал, что стоимость покупки рабов покрывает страховой полис, и выбросил за борт сто тридцать три африканских раба. Шарп не особо удивился, что такое зверство случилось дважды. Он считал, что такие расправы, вероятно, многократно происходили за столетия с тех пор, как белые люди обнаружили черное золото на Гвинейском берегу и додумались страховать плененных ими людей как груз. Случай на «Зонге» отличался от того, что произошло на «Темном ангеле», в одном очень важном аспекте: страховщик отказался платить, а судовладелец подал на него в суд. Вест-Индское лобби не смогло разубедить работорговца и использовало все свое влияние, чтобы надавить на министерство. Состоялось совещание кабинета министров, и заместитель министра юстиции [63] лично выступил в суде на стороне работорговца. Несмотря на все эти усилия, отчеты о трагедии, представленные в суде, взволновали благородное лондонское общество. «Зонг» стал символом самых худших эксцессов работорговли, а судья нашел правовую норму в пользу страховщика по какому-то техническому вопросу, и иск был отклонен. Не сумев доказать, что за расправой стояло мошенничество со страховкой, Грэнвилл Шарп попытался привлечь к суду экипаж по обвинению в убийстве, но у него ничего не получилось. Ответ заместителя министра юстиции на эти попытки был кратким и недвусмысленным: «Что это за заявление о сброшенных за борт людях? Это дело о движимом имуществе или товарах. Чернокожие – это товары и собственность; обвинять добросовестных благородных людей в убийстве – это безумие… Это как если бы дрова выбросили за борт». И все же люди запомнили, что случилось. А из маленьких желудей вырастают могучие дубы. Я начал писать эту историю 23 февраля 1807 года, в тот день, когда палата общин приняла Закон об отмене работорговли 283 голосами против 16. Я шел по коридору вслед за автором законопроекта Уильямом Уилберфорсом, а рядом со мной шел Таддеус Арчер. Иногда я вижу его, когда слишком быстро заворачиваю за угол, или улавливаю его отражение в зеркале за своим собственным. Мне не нужны письма, чтобы помнить его. Я и так помню его каждый день. Берег реки Черуэлл. Сахар, сыплющийся сквозь его пальцы. Воду, освещенную солнцем. Его щеку, линию челюсти, когда он смеется. Eram quod es, eris quod sum. Я был тем, кто ты есть, ты будешь тем, кто я есть. Капитан Генри Роберт Коршэм Лондон, 12 марта 1807 года Историческая справка К 1781 году Дептфорд был рабовладельческим портом уже более двух столетий. В романе «Кровь и сахар» я сосредоточилась на этом аспекте городской экономики, а не на тех, которые в наши дни воспринимаются более позитивно. Из видов промышленности, важных для процветания и роста Дептфорда, следует упомянуть кораблестроение, торговлю специями, гончарное дело, товарное садоводство и огородничество, хотя развитие города всегда было тесно связано с работорговлей. Изображая Дептфорд, я допустила две вольности и отошла от исторической правды. В XVIII веке городом руководило приходское управление, или приходской совет, в котором важную роль играли крупнейшие местные торговцы. Чтобы упростить организацию управления, я незаслуженно повысила придуманного мною торговца Люция Стоукса до мэра города. Что касается Перегрина Чайлда, то, вероятно, Дептфорд находился под юрисдикцией Гринвичского магистрата или мирового суда, а правоохранением занималась небольшая группа дежурных констеблей вместе с нанятыми частными лицами охранниками, такими как Натаниель Гримшоу. Резкий рост работорговли и торговли сахаром в XVIII веке, а также увеличение числа невольничьих кораблей, плывущих через Атлантику, перегрузили существовавшие в то время порты Темзы. Очевидным решением было строительство специального причала для судов из Вест-Индии. Планы нового дока появились только через несколько лет после событий, описанных в романе «Кровь и сахар», а кампания Люция Стоукса, продвигавшая строительство причала в Дептфорде, придумана мной. Однако, учитывая, что многие потенциальные участки берега Темзы были рассмотрены и отвергнуты в последние годы XVIII столетия, нельзя сказать, что это абсолютно неправдоподобно. Строительство нового Вест-Индского порта на Собачьем острове началось в 1800 году, и он был одним из главных портов в Лондоне до своего закрытия в 1980 году. Сейчас на этом месте возвышаются сияющие башни Канэри-Уорф [64], а также работает Музей лондонских Доклендс [65] с тревожной и увлекательной экспозицией о роли Лондона в торговле сахаром и рабами. Правовой статус рабов в Великобритании в период действия романа «Кровь и сахар» был неоднозначным. В 1772 году раб Джеймс Сомерсет подал иск против своего хозяина Чарльза Стюарта, дело закончилось победой Сомерсета и тех, кто выступал против торговли африканцами. Было распространено мнение, что это решение суда освобождает всех чернокожих рабов в Великобритании, и многие рабы тут же покинули своих хозяев или потребовали заработную плату. Однако в строгом юридическом смысле этот исход поддерживал только право Сомерсета не быть насильно депортированным в колонию Вирджиния, где у его хозяина были плантации. Лидер аболиционистов Грэнвилл Шарп, хотя и очень обрадовался этому решению, не был уверен, что оно юридически положило конец рабству в Великобритании. Его мнение разделяли многие рабовладельцы. На протяжении многих лет после 1772 года чернокожих рабов предлагали продать, печатая соответствующие объявления в британских газетах вместе с предложениями награды за возврат беглых рабов. Угроза насильственной депортации в рабовладельческие колонии теоретически была снята, но чернокожим рабам было не так-то просто обратиться в суд и воспользоваться его решением, а тайные похищения продолжались еще несколько десятилетий. Тем не менее дело Сомерсета стало одним из первых серьезных ударов по мощи Вест-Индского лобби и подняло боевой дух зарождающегося в Великобритании движения аболиционистов. Большинство свободных чернокожих лондонцев продолжали работать слугами у своих бывших хозяев в не слишком изменившихся условиях, получая очень скромную зарплату. Другие стали солдатами, моряками, актерами и музыкантами. Немногие образованные африканцы, подобные моим вымышленным персонажам, бывшим рабам Сципиону и Моисею Грэму, стали хорошо известны в лондонском обществе. Тем не менее жизнь большинства чернокожих мужчин и женщин, как свободных, так и рабов, оставалась невероятно тяжелой, нищета толкала их к преступлениям, попрошайничеству и проституции. О подобных судьбах разных людей подробно рассказывается в книгах Дэвида Олусоги «Чернокожие и британцы» (David Olusoga. Black and British. Macmillan, 2016) и Гретхен Герзины «Черная Англия: Жизнь до эмансипации» (Gretchen Gerzina. Black England: Life Before Emancipation. John Murray, 1995). Трагедия на борту «Темного ангела» – это плод авторского воображения, но массовое убийство на борту «Зонга» – это ужасающая реальность. Хотя Грэнвилл Шарп и его соратники не сумели доказать, что в основе этого чудовищного преступления лежало мошенничество со страховкой, голые факты дела, проявленная жестокость и ужасающие последствия отношения к людям, как к грузу, помогли осознать всю жестокость работорговли гораздо большему количеству людей. Если вы хотите поподробнее прочитать об этом массовом убийстве, последовавших судебных процессах и их влиянии на запрет рабства, я рекомендую отличную книгу Джеймса Уолвина «Зонг» (James Walvin. The Zong. Yale University Press, 2011), а также его же книгу «Черная слоновая кость» (Black Ivory. Wiley-Blackwell, 2001), которая представляет все ужасы атлантической работорговли более широко. На протяжении всей истории сексуальная эксплуатация рабынь была обычным делом. Некоторые работорговцы и владельцы плантаций описывали, что творили, в своих дневниках с ужасающей откровенностью. Страдания, выпавшие на долю придуманной мною героини Синнэмон, не были чем-то из ряда вон выходящим. Грэнвилл Шарп, Олауда Эквиано и другие из первых героев аболиционизма посеяли зерна огромного политического движения, кульминацией которого стали петиции и бойкоты в конце XVIII века и начале XIX. Несмотря на эти усилия, сила Вест-Индского лобби и их сторонников в парламенте не позволила объявить работорговлю вне закона до 1807 года. Потребовалось ждать еще двадцать шесть лет – шестьдесят один год после решения суда по делу Сомерсета – до отмены рабства по всей Британской империи. По Закону об отмене рабства 1833 года рабовладельцы получили компенсацию за утрату «бизнес-активов» в размере 20 миллионов фунтов стерлингов. Эта сумма составила сорок процентов всего годового бюджета Казначейства. Если перевести эту сумму в цены сегодняшнего дня (расчет в значениях заработной платы), то получается примерно 16,5 триллиона фунтов стерлингов. Благодарности Путь романа «Кровь и сахар» к публикации занял несколько лет, и на этом пути многие люди давали мне советы и оказывали поддержку. В первую очередь я хотела бы поблагодарить моего замечательного агента Энтони Топпинга и всех в агентстве «Greene & Heaton», в особенности Кейт Риццо. Энтони направлял меня в самые волнующие дни моей жизни, оставаясь спокойным, мудрым человеком и сохраняя уместную веселость. Его энтузиазм по поводу этой книги и моего творчества был очевиден с нашей первой встречи. Его советы всегда были продуманными и взвешенными. Также хочу сказать большое спасибо моему поразительному издателю Марии Рейт, обладающей бесценной издательской интуицией и опытом. С момента нашей первой встречи мне было видно, с каким возбуждением она приняла «Кровь и сахар», а ее любовь к хорошим книгам, стилю и манере письма вдохновляет. Я не могла бы оказаться в лучших руках, чем у нее и Энтони. Я также невероятно благодарна за напряженную работу издательских коллективов «Mantle» и «Pan Macmillan», в особенности Джози Хамбер, Кейт Толли и Роузи Уилсон. От всего сердца благодарю Эми Смитсон за просто сказочную и выразительную обложку романа «Кровь и сахар». Я также благодарна всем, кто читал книгу по ходу работы, подсказал мне столько идей, дал столько комментариев на ранних этапах, в частности Клер Макгован и всем остальным из Лондонского городского университета; Хелли Огден и больше всего Роджеру Моррису, который находился рядом с самого начала и до конца. Также спасибо членам самой лучшей группы авторов в мире: Дэвиду Янгу, Стеф Бродрибб, Роду Рейнольдсу, Сеуну Томасу, Роберту Хоггу и Джейми Холту. И моим ранним читателям: Люку Шепард-Робинсону, Стиву Пейджу, Мартину О’Доновану, Хелен Браун, Полу Хенекеру, Хелен Симс, Дэвиду Блэку, Джулии Бай и Риши Дастидару. Я не забыла Марка Хилла, который победил в конкурсе «Назови собаку XVIII века», проводившемся в Facebook. Хочу передать привет своей группе – блестящим, талантливым, всегда поддерживающим меня «Ladykillers»: Стеф Бродрибб, Никки Клоук, Элле Крофт, Фионе Камминс, Рейчел Эдвардс, Эмили Элгар, Каз Фриар, Карен Гамильтон, Джоу Джейкман, Оливии Киернан, Лауре Маршалл, Дженни Квинтане, Аманде Рейнольдс, Лауре Смай и Каз Тюдор. Встретимся еще много раз на обедах в «Zedel’s». Особая благодарность Джереми Дансу, блестящему автору, который уделил много часов своего времени никогда не публиковавшемуся автору, с которым был едва знаком. Спасибо за советы и поддержку, когда они мне больше всего требовались. Он говорит, что ничего не сделал. Он делал все. Поддержка моей семьи, когда я собралась написать книгу, тронула меня больше, чем я могу описать. В частности, я хочу поблагодарить отца, который первым учил меня писать, я до сих пор помню сказки, которые он рассказывал мне перед сном. Его любовь, терпение и знания служат постоянным источником вдохновения. Моя мама любила книги и чтение до последнего дня своей жизни. Она была так взволнована, когда я впервые сказала ей, что планирую написать роман. Я сожалею только о том, что не написала его достаточно быстро, потому что знаю, что на самом деле мама хотела бы его прочитать. Больше всего я хочу поблагодарить своего мужа Адриана, который каждый день дарит мне любовь и оказывает поддержку. Его вера в меня ни разу не дрогнула и помогла мне пережить самые трудные времена. Если любовь измеряется ударами сердца, то мое уже давно сбилось со счета. * * *