Сообщая о втором отказе, пресса вновь напомнила общественности о «сексуальном скандале», указав, что в 1979 году Коломбо была центром конфликта, приведшего к отставке тюремного надзирателя, и что другие заключенные-женщины обвинили Коломбо в организации «секс-вечеринок» с охранниками-мужчинами в тюрьме. Сообщение в лучшем случае крайне неточное. Теперь Патрисия уже «центр» скандала и «организатор» «секс-вечеринок». Все эти события, напоминаю, восьмилетней давности. И все еще нет никакой информации о последующих мерах, даже подсказки о характере этих «обвинений», намека на то, как наказали «центр» скандала и «организатора» «секс-вечеринок». Если заключенная в худшем случае совершила уголовное преступление, в лучшем – серьезно нарушила тюремные правила, должны были последовать меры дисциплинарного воздействия – и должна была быть запись о них. Со временем освещение события в газетах не улучшилось. Никакой дополнительной информации читатели не получили. Им даже не рассказали об исходе рассмотрения дела по иску Дебры Хаддлстон. Основываясь исключительно на газетных статьях и личном знании тюрем, я сделал как минимум предварительный собственный вывод. Патрисия была осужденной известной, с «именем» и популярностью в прессе. И она работала на одного из названных в иске охранников. Подумайте, насколько слабее звучал бы заголовок: «Хаддлстон связана с тюремным скандалом». Кто такая Дебра Хаддлстон, не знал никто, имя Патрисии Коломбо знали все. Добавьте слово «секс», и внимание читателей вам обеспечено. Все больше и больше походило на то, что Патрисия Коломбо, по крайней мере на этот раз, просто оказалась в ненужном месте и в ненужное время. Из-за некоторой путаницы в статутном праве Иллинойса Патрисии не пришлось ждать три года до следующего слушания по делу об условно-досрочном освобождении, его проведение запланировали через девять месяцев, на декабрь 1987 года. Однако вмешалась мать-природа в виде грандиозного снегопада, полностью изолировавшего исправительный центр Дуайт, где должны были проходить слушания. Новую дату назначили месяцем позже, 19 января 1988 года. Однако еще до третьего слушания в дело был внесен новый и неожиданный элемент. Через адвоката из Чикаго Маргарет Бирн, которая теперь представляла ее бесплатно, Патрисия Коломбо собиралась «публично признать ответственность» за убийства. Такова была цитата из формулировки заявления, которое адвокат Бирн собиралась огласить под протокол на следующем слушании. Пресса, однако, представила это заявление гигантским шагом вперед, разродившись статьей под заголовком: КОЛОМБО ПРИЗНАЕТ УБИЙСТВО СВОЕЙ СЕМЬИ Само содержание заявления передано в статье точно, а именно: «По сути, она берет на себя ответственность за смерть членов своей семьи и не предлагает никаких оправданий или оправдывающих оснований». И пресса снова использовала историю о «сексуальном скандале» девятилетней давности, она теперь сопровождала любое упоминание о Патрисии Коломбо: Коломбо была центром скандала в тюрьме Дуайт в 1979 году, что привело к отставке тамошнего надзирателя, другие заключенные-женщины обвинили Коломбо в организации «секс-вечеринок» с охранниками-мужчинами в тюрьме. Вероятно, самым интересным моментом этой последней публикации о Патрисии Коломбо был комментарий адвоката Маргарет Бирн, в котором она сказала, что тридцатиоднолетняя Патрисия вспомнила о сексуальном насилии со стороны отца. Бирн заявила: «Она начала самоанализ с изучения фактов, а также воспоминаний о собственном детстве и юности (чтобы понять), как она стала той, кем была ко времени совершения убийства». Это заявление не в бровь, а в глаз, именно этот вопрос мучил меня с самого начала, более десяти лет тому назад: как так получилось, что симпатичная маленькая девочка выросла и жестоко убила всю свою семью? Слушание дела Патрисии в январе 1988 года завершилось в начале следующего месяца третьим отказом в условно-досрочном освобождении. Наконец состоялось и четвертое слушание, на котором отметили, что теперь Патрисия редактор тюремной газеты и учится на бакалавра. Тем не менее Ричард М. Дейли, прокурор штата Иллинойс и кандидат на пост мэра Чикаго, заявил Совету по условно-досрочному освобождению, что «никогда не будет достаточных оснований, чтобы выпустить эту хладнокровную убийцу». Совет единогласно согласился, и ей отказали в условно-досрочном освобождении в четвертый раз. Сообщая об этом последнем отказе, пресса уже не упоминала о «секс-скандале». Несколько лет спустя я узнал, что Патрисия состояла в интимной связи с одним из высокопоставленных охранников, входивших в группу, занимающуюся сексуальной эксплуатацией, но никогда не сводила других женщин с охранниками. Совет по пересмотру дел заключенных, как я узнал позже, рассматривает дела об условно-досрочном освобождении, обращая внимание на прошлое, настоящее и будущее осужденного: жизнь заключенного до и во время преступления, жизнь в тюрьме после осуждения и планы на будущее, если ему будет предоставлено условно-досрочное освобождение. У Совета есть тюремное досье заключенного, и, разумеется, ему известно обо всем, что произошло в жизни арестанта с момента поступления в тюрьму. Заключенного просят объяснить какие-то нарушения тюремных правил, проблемы с персоналом или другими заключенными, любые внутренние проблемы, если они были. Например, на слушании по условно-досрочному освобождению Фрэнка Делуки, которое состоялось в исправительном центре Стейтвилл 8 сентября 1984 года, Делуку спросили об инциденте в тюрьме Понтиака, где он начал отбывать срок, после которого его перевели в Стейтвилл. Под присягой – все заключенные, представая перед Советом, приводятся к присяге – Делука засвидетельствовал, что подозревался в причастности к нанесению ножевых ранений трем мужчинам «за вымогательство или сговор с целью вымогательства под предлогом защиты». Ни на одном из четырех слушаний Патрисию Коломбо не спрашивали о «сексуальном скандале». А в газетных статьях о ней «сексуальный скандал» упоминался на протяжении девяти лет – в то время как тюремные проблемы Делуки и его перевод в учреждение более строгого режима в прессе никогда не освещались. Очевидно, что имя Патрисии Коломбо помогало продавать газеты. Спустя некоторое время после четвертого отказа Патрисии в условно-досрочном освобождении в ее жизнь вернулась старая подруга: сестра Маргарет Эллен Трэкслер, монахиня, которая, как ржавчина, никогда не отдыхала. Прошло уже двенадцать лет с тех пор, как сестра Трэкслер получила медаль Израиля от Голды Меир, и за это время ее почти полностью лишили сана. В 1984 году, вместе с целым рядом других, сестра Трэкслер поддержала крупномасштабную рекламную кампанию «Нью-Йорк таймс», оспаривающую официальную доктрину католической церкви против абортов. Церковь отомстила, угрожая исключить ее из школы сестер Нотр-Дам, к которой она принадлежала более сорока лет. В конце концов на радикальные меры церковь не пошла, возможно, вследствие продолжающейся работы Трэкслер в основанном ею десять лет назад «Институте женщин сегодня». Последним успехом института было сестринство, содержавшее приют в чикагском Вест-Сайде для недавно вышедших по условно-досрочному освобождению женщин. Теперь, спустя четыре года, сестра Трэкслер работала над открытием нового приюта для растущего числа бездомных и/или психически нездоровых женщин, которых она видела на улицах в Чикаго. Именно в связи с этим последним проектом сестра Трэкслер подумала о Патрисии Коломбо. Она встречала Патрисию на протяжении многих лет, когда бывала в Дуайт по другим вопросам, и знала о том, какого прогресса достигла в тюрьме Патрисия в реабилитации и образовании. Она также знала, что Патрисия проходила терапию с сестрой Берк и с помощью психолога начала обсуждать и понимать извилистую череду событий, приведших ее в тюрьму. Сестра Трэкслер стала приезжать в Дуайт специально, чтобы навестить Патрисию, поговорить с ней, понаблюдать за ней, оценить ее. То, что она увидела, показалось монахине-правозащитнице многообещающим. Поэтому она совершила необычный поступок – она пошла в Совет по условно-досрочному освобождению и обратилась с просьбой освободить Патрисию под ее поручительство, чтобы та жила и работала с ней и другими монахинями в новом приюте для бездомных женщин. Сестра Трэкслер рассказала Совету о достижениях Патрисии в тюрьме в качестве ученицы, учителя, редактора тюремного информационного бюллетеня и образцовой заключенной, содержащейся на облегченном режиме. И она привела то, что, по ее мнению, было причиной ужасной убийственной ярости Патрисии десятью годами ранее: факт сексуального насилия над Патрисией в детстве. «Любая молодая девушка, подвергшаяся сексуальному насилию, не является полноценным человеком, – трогательно заявила сестра Трэкслер Совету. – Двадцать процентов женщин в наших тюрьмах сегодня подвергались в детстве сексуальному насилию. Большинство из них, как и Патти, скрывали сексуальные надругательства глубоко в себе, и даже их не осознавали и вычеркивали из памяти на протяжении многих лет. И что им делать? Они захотят говорить об этом в присутствии посторонних? Конечно нет. Даже если это поможет им добиться освобождения из тюрьмы». Она отметила, что многие женщины продолжали скрывать ужасное знание даже после того, как вспомнили о нем. «Отдайте нам Патти, – умоляла сестра Трэкслер. – Мы будем следить за ней, помогать ей, и большинство из нас будет любить ее». Необычная, удивительная просьба сестры Трэкслер, естественно, попала в газеты. И началась словесная война между сестрой Трэкслер и самым грозным противником условно-досрочного освобождения для Патрисии Коломбо, судьей Апелляционного суда Иллинойса Робертом Юджином Пинчемом. В 1977 году Пинчем в качестве судьи окружного суда округа Кук председательствовал в судебном процессе над Патрисией Коломбо и Фрэнком Делукой. Ему никогда, как он напомнил прессе, не доводилось вести дело о более хладнокровном убийстве. Именно судья Пинчем приговорил Патрисию и Делуку к трем сотням лет тюремного заключения. «Будь моя воля, я приговорил бы ее к электрическому стулу», – заявил он в интервью. Ее, а не их. В момент начала суда в Иллинойсе смертной казни не было, ее восстановили во время процесса, но закон, разумеется, не имеет обратной силы. О самой Патрисии судья Пинчем, достойный, интеллигентный джентльмен, похожий на черного Джорджа К. Скотта, сказал: «Она порочная, хитрая, скрытная, подлая, деструктивная особа с завышенным мнением о себе, своей сексуальной привлекательности и своем обаянии. Вы знаете, некоторые люди не осознают преимуществ судьи. С судейской скамьи вы можете увидеть весь зал суда, видеть характер и жесты, выражение лица. Вот женщина, которая злонамеренно замыслила, спланировала и исполнила убийство матери, отца и брата в святилище собственного дома. Я убежден, что она никогда не должна выйти на свободу». Сестра Трэкслер возразила настолько вежливо, насколько смогла: «Боюсь, я не могу понять судью Пинчема. Он человек очень закрытый. Сегодня Патрисия другая. Люди могут меняться. Со временем Бог меняет всех нас». Пинчем возразил: «Ее ни за что нельзя отпускать, даже если она уже научилась сожалеть о содеянном и изменила свою жизнь. Я никогда не смогу сказать, что общество простило ее за совершенное преступление. Я думаю, вопрос не в том, что она изменилась. Тяжесть [преступления] и то, насколько оно порочит ценность материнства, отцовства и жизни в целом, делает невозможными разговоры о том, чтобы ее можно было освободить». Сестра Трэкслер ответила гораздо менее милосердным тоном: «Мужчины вроде судьи Пинчема кнутом погоняют стадо этих “злых” женщин, но такими их делают сами мужчины. Именно они заставляют женщин так поступать». Перепалка веселила репортеров, но в итоге ничего не изменилось. Совет просьбу сестры Трэкслер отклонил. Пришло мое время. Я достаточно долго оставался в стороне, участвуя в других проектах, в то время как интерес к этому делу не угасал. В конце концов я решил, что оно, скорее всего, никогда меня не отпустит, пока я не вставлю некоторые из наиболее нестыкующихся компонентов на место и не исследую целиком всю пока неясную картину. Узнать об уголовном деле можно из трех источников: из книги о нем, если таковая написана, из протоколов суда, если таковой велся, и наименее надежный способ – из газет. Во-первых, книга. Я слежу за большинством книжных публикаций в документально-криминальном жанре, и не мог вспомнить книгу о Патрисии Коламбо. Однако на всякий случай я позвонил Паттерсону Смиту, торговцу-букинисту из Монклера, Нью-Джерси, который занимается исключительно книгами о преступности. Пат сказал, что он не может вспомнить ни одной книги по данному делу. Однако он изучит этот вопрос, чтобы удостовериться, что мы не ошибаемся. Далее – стенограмма заседаний суда. Я связался с клерком канцелярии суда округа Кук и узнал, что копию судебного протокола можно приобрести за 1,25 доллара за страницу. Человек, с которым я разговаривал, не знал точно, сколько страниц в деле «Штат Иллинойс против Коломбо – Делуки», но одно было известно: это второй по продолжительности уголовный процесс в истории штата (самым длительным был судебный процесс Джона Уэйна Гейси, гомосексуального мужчины, убивавшего мальчиков и закапывавшего их под своим домом в другом пригороде Чикаго, очень близко к тому месту, где произошли убийства Коломбо). После наведения некоторых дополнительных справок я в конце концов связался с миссис Марджи Фуллер, отвечавшей за протоколы судебных заседаний в архиве округа Кук. Марджи точно знала, каков объем протокола судебного заседания: 12 080 страниц. При цене 1,25 доллара за страницу полная копия обойдется в 15 100 долларов. За половину этой суммы я мог провести пять или шесть недель в Чикаго, в течение дня читая стенограмму, а вечерами переснимая в зале публичной библиотеки газетные статьи о деле. Я обсудил план с Марджи Фуллер, и она согласилась мне помочь, доставив стенограмму – пять коробок размером с картотечный ящик каждая – из хранилища в кабинет, где она выделит мне место, чтобы я читал стенограмму и распоряжался ею столько, сколько мне понадобится. О такой помощи мечтают все работающие в документально-криминальном жанре, но мало кто ее получает. И снова, как уже не раз в прошлом, я вернулся в Чикаго. Погода в октябре была типичной для Чикаго: сегодня прекрасная, на следующий день – отвратительная. Я снял студию в Ленокс-Хаус на Раш-стрит, через реку от Луп – одну большую комнату со встроенной кухней в углу, складной кроватью, телевизором на колесиках и столом, просторным настолько, чтобы разложить все бумаги, которые мне предстояло собрать, и еще останется место, чтобы поесть. Я сделал запасы: джин, оливки, пончики, замороженные обеды, растворимый кофе, – и присмотрел пару гастрономов с едой навынос. Я также нашел независимого таксиста, который согласился за фиксированную плату забирать меня каждое утро в восемь и отвозить в здание уголовного суда, а затем возвращаться за мной в 16:30 и отвозить обратно в центр города. В понедельник в 8:30 утра я встретился с Марджи Фуллер в ее кабинете и впервые увидел судебные протоколы – все восемнадцать толстых томов. – Я надеюсь, вы не ослепнете, – сказала Марджи Фуллер. Она дала мне первый том, толщиной около шестисот страниц, и указала на ряд из четырех разделенных перегородками столов вдоль одной из стен. Я снял плащ, шляпу, перчатки – погода в тот день была преотвратная, – достал блокнот с листами в желтую линейку (первый из четырех, которые я испишу) и принялся за работу. Я начал серьезное исследование, пытаясь выяснить, что пошло не так с той хорошенькой девочкой в лентах и кружевах. Когда день работы со стенограммой подходил к концу и Джордж, мой таксист, отвозил меня обратно в центр города, я грел на своей кухне замороженный обед или где-нибудь перекусывал, а потом шел десять кварталов пешком до Чикагской публичной библиотеки, дом 400 по Норт-Фрэнклин. Там, на третьем этаже, находил свободный копировальный аппарат, делавший копии по гораздо более разумной цене в десять центов за лист, и приступал к чтению статей из чикагских газет о деле Коломбо – начиная с обнаружения их тел. Я всегда брал газету и читал ее от первой статьи до последнего репортажа, какими бы они ни были. Затем я переходил к другой газете. Это давало мне представление об общем настрое каждой газеты. У каждой на самом деле есть пристрастия, вопреки громким заявлениям о нейтралитете. Чикагские газеты, в особенности в освещении дела Коломбо, были, как я уже понял из прочтенных ранее вырезок, раздражающе неточны, не говоря уж о том, что в них содержались намеки, предположения и заключения, которые оставляли в читателе чувство досады из-за недостатка информации. Тем не менее исследование газет имеет ценность. Хронология дела в целом вернее в газетах, и многие журналисты вносили в статьи некую индивидуальность, описывали участников процесса, одежду (Делука, например, каждый день шестинедельного суда был в одном и том же сером костюме, а Патрисия, одалживавшая одежду по всей женской тюрьме, никогда не надевала один наряд дважды) и другие неформальные моменты, которые делают историю человечнее. Пока в том октябре в Чикаго я читал и копировал массу этих газетных страниц, мимо меня прошел опубликованный в одном из изданий некролог, тогда для меня ничего не значивший, но заметно повлиявший на жизнь исследуемого мною человека, Патрисии Коломбо. Это был некролог скончавшейся в больнице Чикагского университета семидесятисемилетней сестры Маргарет Берк. 23 Май 1976 года Спустя десять дней после обнаружения тел единственная оставшаяся в живых из семьи Коломбо, дочь Патрисия, была заперта в тюрьме округа Кук по официальному обвинению в убийстве и пособничестве убийству. Расследование вел старший следователь Рэй Роуз. Роуз не сомневался, что Патрисия присутствовала при убийстве родителей и брата. Эту убежденность подкреплял странный визит, позже оспариваемый и оставленный на усмотрение присяжных, двух полицейских, Джина Гаргано и Джона Ландерса, к Патрисии в женское отделение тюрьмы. В официальном протоколе, подписанном Гаргано и Ландерсом, и в их свидетельских показаниях в суде над Патрисией они заявляли, что она отправила сообщение с просьбой поговорить с ними, и однажды вечером они встретились с ней в комнате для свиданий тюрьмы. Они снова сообщили ей о ее конституционном праве на присутствие адвоката, Патрисия ответила, что она знает свои права, ей плевать на адвокатов, и если она хочет поговорить, она будет говорить. Затем Патрисия Коломбо якобы рассказала полицейским о своем «видении», в котором отец лежал на полу в гостиной родительского дома. Он был в темных штанах и лежал на спине. Она также видела мать, лежащую на полу в коридоре в ночном белье. И она видела брата, лежащего на полу в своей спальне. Она вспомнила, что в прихожей был включен свет, и она видела окровавленные ножницы. На вопрос, видела ли она в доме с телами себя, она ответила, что видела. На вопрос, видела ли она себя причастной к убийству матери, отца или брата, она растерялась и сказала: «Возможно, но я не уверена, я ни в чем не могу быть уверена». Гаргано спросил, может ли она что-то еще рассказать им о «видении», и она начала говорить несвязно, делая следующие заявления, которые, по утверждению полицейских, они цитируют в своем протоколе дословно: