Первые несколько раз они ради секса ехали в лесной заповедник, а потом это перестало Делуку удовлетворять. – Я хочу тебя в комнате, на кровати, – сказал он ей. – Я хочу видеть тебя голой. Я хочу заниматься этим с тобой перед зеркалом, чтобы мы могли друг друга видеть. Он сказал, что найдет для них тихий, уединенный мотель. – Фрэнк, почему бы тебе просто не отвезти меня к себе домой? Ей очень хотелось увидеть, где живет мужчина ее мечты. – Боюсь, это не понравится сестре, – сказал он. – Она немного старомодна. – Ой, я не знала, что ты живешь с сестрой. – Да. Мы живем под одной крышей. Он нашел на окраине пригорода маленький мотель «Бр’эр Рэббит». Номера убогие, но чистые, маленькие, предназначение исполнявшие и сравнительно недорогие. В первые несколько раз они вообще не обращали на них внимания. Они видели только друг друга, обнаженных и похотливых. Они утонули во взаимном влечении. Делука был едва не вне себя от соблазнительного молодого тела Патрисии. – Боже мой, – повторял он снова и снова, наслаждаясь каждым сантиметром ее плоти. – Боже мой… Он тискал, сосал, лизал, влезал. Пальцами, губами, языком и пульсирующим членом. Не мог определиться с позицией и продолжительностью: поворачивал ее со спины на живот, ставил на колени, тащил с кровати на пол или к стойке в крохотной ванной. Точно сбежавший из-под присмотра маленький мальчик. В уединении номера он мог получить ее как угодно, но хотел невозможное «все и сразу», не в силах решить, за что приняться. Для Патрисии оргия не была такой экстатической, она продолжала испытывать боль, как при потере девственности, у нее кровило. Но Патрисия умела скрывать боль, не желая отстать от Делуки в распутной извращенности. Его телу она платила той же бесстыдной бесцеремонностью обращения. Они состязались в грубости и непристойности. – Соси его – соси, детка… – Оближи все… – Встань на четвереньки, по-собачьи… – Три ею мне по лицу… – Ласкай себя, пока я ласкаю себя… – Давай, попробуй, проглоти… Вскоре болеть перестало. И через некоторое время Патрисия стала такой же страстной и необузданной, как и он. Их желания и действия совпали. – Боже, мы так похожи, – восхищенно оценивал Делука их любовные утехи. Дома повышение Патрисии до «Центра красоты» встретили неоднозначно. Майкл, естественно, возмущался прекращением халявной еды. Казалось, лучше бы сестра выколола ему глаза. Майкл две недели с ней не разговаривал. Отец ею гордился, лишь изначальное неодобрение ее желания пойти на работу эту гордость несколько сдерживало. Кроме того, Фрэнк Коломбо уважал тяжелую работу и теорию продвижения по службе как награду за нее и искренне радовался тому, что дочь нашла себя на работе и получила повышение в должности и зарплате. Труднее всего Патрисии пришлось с матерью. Та не говорила ни слова против новой работы перед мужем или сыном и саму работу не осуждала. Мэри не нравилось, как Патрисия стала одеваться для новой работы – в более короткие юбки, более узкие блузки с глубоким вырезом и туфли на высоких каблуках. Патрисия терпеливо объясняла, что в «Центре красоты» от нее ожидали соответствия образу зрелого продавца, а не старшеклассницы. Мэри поражалась, что в школе не возражали против стиля одежды Патрисии. На самом деле Патрисия ловила на себе пристальные взгляды отдельных учительниц, но не более. Проблемы у нее возникали в основном с одноклассниками, на переменах те тянулись за ней по коридорам, как собаки на охоте. Она никогда на них не смотрела, она считала себя куда выше этого юношеского уровня. В целом отношение матери жизнь Патрисии не омрачало. Ее жизнь не омрачало ничего. У нее был Фрэнк Делука. Лежа в объятиях Фрэнка, голая и измученная, Патрисия не раз пыталась набраться храбрости рассказать ему воспоминание об отце в ту ночь, когда ей приснился кошмар. К тому времени все воспоминания о Гасе Латини и конфетном грузовике покоились где-то глубоко в подсознании, и пройдет много лет и много трагических событий, прежде чем монахиня-психолог выудит их оттуда. Даже отношения с Джеком Формаски стали лишь отвратительным воспоминанием. Слишком незрелая, чтобы даже смутно догадываться о таких последствиях, как психологическая и личностная травма, депривация, подсознательная травма, которые в тот момент мог диагностировать у нее психиатр, Патрисия испытывала такие сильные чувства к любовнику, что ей хотелось поделиться с ним всеми жизненными переживаниями – хорошими или плохими. Воспоминание об отце, лежащем у ее голого бедра, было одним из таких переживаний, и она в конце концов собралась с духом и рассказала об этом Делуке. Фрэнк олицетворял житейскую мудрость. Он философствовал о сексуальных влечениях и способах дать им выход, о сексуальном удовольствии, сексуальном удовлетворении и огромном разнообразии желаний, способных зародиться в одном человеке. Он предположил, что в ту ночь, когда ей приснился кошмар, отец мог войти в ее комнату без всякой задней мысли, а потом возбудиться при виде ее туго натянутой ночной рубашки. Возможно, подсознательно он хотел заняться с дочерью сексом, но фактически этого не планировал. Делука ей сказал, что, не пробудись она, отец мог иметь с ней секс в некой форме помимо настоящего полового акта, и она никогда бы об этом не узнала. Патрисия была ошеломлена. Ей не верилось, что такое возможно, но если Фрэнк утверждал, что возможно, значит, так оно и есть. Она, как он ей часто напоминал, очень молода и очень неопытна. Она очень многого не знала о сексе, не знала так много хитрых способов доставить друг другу удовольствие. Каждый новый предлагаемый Фрэнком сценарий доставлял ей удовольствие, она любила шалить с Фрэнком. Предаваться с Фрэнком распутству. Ей нравилась разнузданность их с Фрэнком интимной жизни. Последним из усвоенных ею уроков был анальный половой акт, на чем ее половое воспитание, как ей представлялось, должно было практически завершиться. Ей просто в голову не приходило, что еще могут сделать в постели двое. Несколько месяцев спустя после начала романа Патрисия наблюдала, как один из дистрибьюторов косметики, красивый молодой афроамериканец по имени Андре, пополняет за прилавком запасы помады, когда из аптеки вышел Фрэнк и заговорил с ним. – Андре, заглянешь ко мне перед уходом из магазина? – Конечно, Фрэнк, – улыбаясь, откликнулся молодой чернокожий. – Тебе влетит, – пошутила Патрисия, когда Делука ушел. – Это босс, ты же знаешь. – Мы с Фрэнком старые друзья, – уверенно сказал Андре. Теперь он улыбнулся Патрисии: улыбка была ослепительна – ровный ряд белых зубов за очень тонкими и чувственными губами. Кожа Андре сияла, волосы были красиво уложены, ногти ухоженные и блестящие, как перламутровая ракушка. Патрисии он показался весьма привлекательным. Патрисия смотрела, как Фрэнк отвел Андре в маленькую кухню-столовую для тех сотрудников, которые не хотели ходить в «Коркиз», отметила, что пробыли они там минут пятнадцать, и когда они вышли, Андре ушел. Позже в тот же день, когда Конни была на перерыве, Делука зашел в «Центр красоты». – Что ты думаешь об Андре? – спросил он. – Вроде милый, – ответила Патрисия. – Как по-твоему, симпатичный? – Да, наверное, – уклончиво ответила Патрисия. «Что это было? – подумала она. – Ее мужчина ее ревновал? Боже, как здорово!» – Я рад, что он тебе понравился, – сказал Делука. – Сегодня вечером он придет в мотель. – Что ты имеешь в виду? Для чего? – Мы собираемся устроить с ним вечеринку, – небрежно сказал ей Делука почти безразличным тоном. Патрисия насторожилась. – Вечеринка с ним? Ты имеешь в виду нас с тобой и… – Его, – закончил за нее Делука. – Разве я тебе не говорил, что готовлю тебе сюрприз? Это он. – Это настоящий сюрприз, – признала Патрисия. – Тебе понравится. Поверь мне. Делука обычно держал в машине пинту «Канадиан клаб», и за несколько недель поездок в мотель Патрисия постепенно приобщилась к удовольствию от выпивки за компанию. В тот вечер, когда Андре присоединился к ним в номере, вместо пинты была квинта, а также дополнительные стаканы и лед. Вечер начался с того, что они сидели и пили, разговаривали, привыкали к ситуации. Делука дискомфорта не испытывал, Патрисии он казался вполне раскованным, говорил легко, манеры были спокойными, уверенными – как обычно. Избавиться от неловкости требовалось Андре и Патрисии, но не прошло и часа, как виски подействовало. Когда все они расслабились, Делука приступил к делу. – Андре, у Патриш никогда раньше не было чернокожих, – сказал он. – Правда? – одарил ее легкой улыбкой Андре. – Никогда, – покачала головой она. Она заметила, что рука Андре опустилась вниз, туда, где на его узких штанах появилась выпуклость. – По дороге я сказал ей, что ее ждет угощение, – сказал Делука. Он встал и начал расстегивать рубашку. – Давайте устроимся поудобнее. Пока Патрисия просто смотрела, Делука и Андре разделись до трусов. У обоих была эрекция, требующая разрядки. – Давай, детка, ты не хочешь устроиться поудобнее? – спросил Делука. Это был скорее призыв, чем вопрос. Патрисия увидела ленивую, почти глупую улыбку на его лице. – Конечно, Фрэнк, – сказала она, – я хочу устроиться поудобнее. К тому времени, как Патрисия дошла до своих трусиков и бюстгальтера, Андре безудержно мастурбировал, а Делука стягивал с кровати покрывала. Делука подвел Патрисию к кровати. – Я собираюсь хорошенько подготовить ее для тебя, приятель, – сказал Делука Андре и опустил лицо между ног Патрисии. Когда Патрисия ощутила, как от языка любовника по телу разливается сладострастная нега, она расстегнула и отбросила бюстгальтер. – О да, – сказал Андре, увидев, как высвободились ее упругие груди, ореолы покрылись мурашками, а соски напряглись, как жала огромных пчел. Делука лизал Патрисии, пока не почувствовал, как ее тело напряглось, таз выгнулся, отчаянно прижимаясь к его рту, в момент дрожащего апофеоза. Обмякнув, Патрисия увидела, как Делука отвернулся от нее и заговорщически подмигнул Андре. Мужчина с черным цветом кожи уже без улыбки встал и двинулся на нее. Патрисия увидела, как Делука достал из верхнего ящика комода фотоаппарат и прикрепил к нему вспышку. Когда в тот вечер Делука высадил ее в паре кварталов от дома, Патрисия подождала, пока он уедет, а потом села на тротуар. Любовь втроем ее не огорчила, честно говоря, она ею наслаждалась – она была очень чувственной молодой девушкой, чьи плотские наклонности теперь умело направлял Фрэнк Делука. В этот вечер ее беспокоило не собственное удовольствие, а удовольствие Делуки. Казалось, сегодня вечером он по-настоящему расцвел. Когда Андре занимался с ней сексом, Патрисия смотрела на лицо Делуки, и оно было точно такое же, как когда он сам был на ней, когда он сам был в ней. Когда он поочередно фотографировал ее и Андре, на мгновение прекращая мастурбировать, наблюдал за ними, делал еще один снимок, снова начинал мастурбировать и снова смотрел, ей казалось, – по крайней мере, настолько, насколько она соображала в алкогольном дурмане, – что он наслаждается их соитием. То, что ей это нравилось, и что это нравилось Делуке, должно было, как она догадывалась, изменить ее представления о сексе. Однако этого не произошло. Делука, видя ее с другим мужчиной, испытывал наслаждение, но увидь она Делуку с другой женщиной, это привело бы ее в ярость. Ей не нравилось, когда он с другими женщинами даже просто разговаривал. Удовольствие для нее не отменяло ревности. – Я не понимаю, как ты испытал такое возбуждение от наблюдения, – сказала она, когда он вез ее домой. Вопрос был нешуточный.