— Ну так вот. Их семья переехала сюда, потому что они мечтали жить за городом и владеть гостиницей. Они замахнулись на «Фредериксмине», были полны воодушевления и имели неплохой стартовый капитал. Женщина наполнила водой собачьи миски на полу с такой проворностью, какой трудно было ожидать от человека ее возраста. — Их старшей дочери Луизе было не больше двух-трех лет, когда они купили отель, младшая родилась вскоре. То есть они обустраивали отель, имея двух маленьких детей на руках. Это было нелегко. Господи боже, как они вкалывали! И были так счастливы вместе! Преодолели все трудности. В том числе проблемы с деньгами. Она разрезала пирог, но оставила куски в форме для выпечки. Затем подула на нож и обтерла его о свой фартук. — А через шесть лет взяли к себе шеф-поваром Ларса. До этого он работал в хорошем ресторане в Копенгагене и призван был усовершенствовать гастрономию в отеле. На него была сделана огромная ставка. На его зарплату уходило много денег, к тому же он привел с собой столь же дорогого помощника, но владельцы стремились получить мишленовскую звезду. Довольно скоро всем бросились в глаза перемены, произошедшие в Кристине. Она расцвела. Сбросила вес, сделала новую стрижку, снова стала носить короткие юбки. Каждому было ясно, что они влюблены друг в друга. Она взяла из раковины тряпку и продолжала говорить, держа ее в руке. Хозяйка не собиралась ничего вытирать, она просто складывала и снова расправляла тряпку и всячески теребила ее в руках. — За исключением мужа. Кристина словно сбросила на него бомбу, когда наконец сказала ему обо всем. А именно — что она не хочет сохранять их брак. Что они вместе с Ларсом будут дальше владеть отелем, а он — третий лишний. Йеппе представил себе ситуацию. Одно дело — потерять семью, но потерять к тому же еще и средства к существованию?! — Вы в курсе, что Кристина обратилась в программу «Мэдс и Монополия», чтобы спросить совета, как поступить? Дама подняла одну бровь, демонстрируя, насколько глупым был этот вопрос. Естественно, эти подробности не ускользнули от внимания локального сообщества. — Но мне не кажется, что это имело какое-то значение. Все-таки обычно настолько важные решения не принимаются исходя из совета посторонних. — И чем все закончилось? — Положить вам еще пирога? Йеппе покачал головой и предоставил ей время подобрать нужные для ответа слова. — Ну, для начала Кристина переехала к Ларсу, в дом на Адельгэде. Они пытались управлять отелем все вместе, втроем. Естественно, из этого ничего не вышло. О, господи боже мой, как трагично все получилось! Ларс был моложе Кристины и, наверное, чересчур ловкий и ушлый. Он не поладил с бывшим мужем Кристины, и это еще мягко сказано. Женщина отложила тряпку и грузно опустилась за столик рядом с Йеппе. — Ну, семья распалась, денег ни у кого не осталось. Дела пребывали в плачевном состоянии. Так продолжалось полгода. — А что с детьми? — Луиза уже почти съехала из родительского дома к моменту разрыва, но ее младшей сестре было всего тринадцать, и она так и моталась туда-сюда между родителями. До аварии. — Аварии? — Йеппе написал это слово на пустой строчке и посмотрел на него. — Ох, это было так глупо. Так нелепо. Они были в гостях, а на обратном пути сбили оленя. Совсем недалеко от города. Она сновь встала и подошла к раковине, чтобы наполнить электрический чайник, а затем отработанными движениями засыпала во френч-пресс новую порцию кофе. Йеппе дал ей возможность немного повозиться с кухонной утварью, прежде чем задал вопрос: — И они погибли? — Все трое умерли на месте. Кристина, Ларс и олень. Просто… жуткая трагедия! Еще кофе? Она налила ему кофе, не дожидаясь ответа. — Кто был за рулем? — Йеппе уже напился кофе, но все-таки подвинул к себе чашку и подул на горячий напиток. Женщина несколько раз моргнула. — Ларс. Он выпил слишком много для того, чтобы вести машину. От этого еще больше… — Она грустно вздохнула. — Я хоронила их обоих. Они лежат на кладбище рядом с отелем. Не вместе, но рядом. — Какая трагическая история… — Йеппе ощутил эмоциональную скованность, свойственную ему при встрече с чужим горем. Произнесенные вслух слова казались ему чересчур скупыми для ситуации. — Ужасно! Просто кошмарно для всех участников этих событий, для всего нашего города! Отель удалось продать только сейчас, так что семья потерпела настоящий экономический крах. Уж я не говорю про эмоциональную сторону. Отец совсем опустился за годы, последующие за развалом брака и гибелью Кристины. Начал пить. Девочки оказались предоставлены сами себе. Ситуация, видимо, немного улучшилась после того, как они втроем переехали в Копенгаген. Я старалась не оставлять их в беде, насколько у меня получалось, но в конце концов потеряла с ними контакт. Йеппе закрыл блокнот. Здесь с полным основанием можно было говорить о семейной трагедии, которая вполне могла пробудить желание мести. Он поблагодарил хозяйку за кофе и надел куртку. Женщина проводила Йеппе до выхода, а у самой двери схватила его за рукав. — Это было ужасно для всей семьи, но Кристина страдала особенно сильно. Она была так отчаянно влюблена, но в то же время глубоко несчастна в связи с разводом, испытывала чувство вины невероятной силы. Между ними возникли скандалы, надо было исхитриться принять во внимание интересы всех сторон, и за все это она чувствовала свою ответственность. Последний раз, когда мы с ней виделись, я уверила ее, что скоро все наладится, станет гораздо проще и они с Ларсом получат возможность наслаждаться своими чувствами. И тогда она ответила мне фразой, которая все это время звучит у меня в ушах. Наверное, это строка из какой-то песни: Я свободна, сказала она, свободна настолько, что даже не понимаю, падаю я или лечу. * * * Из-за того, что Грегерс вышел из дома, когда уже стемнело, ему пришлось пролежать в снегу у озера не меньше четверти часа, прежде чем случайный прохожий обнаружил его и помог ему подняться. Если бы он упал в любое другое время года, за эти пятнадцать минут тут успело бы пробежать не менее пяти десятков любителей вечернего моциона, однако темень и гололед, очевидно, поумерили в людях спортивный дух. Бедняга Грегерс потерял почву под ногами как раз в тот момент, когда собирался перейти Баггесенсгэде, а оказавшись на земле, он уже не сумел подняться без посторонней помощи. Слава богу, падая, он лишь ушиб себе колено, а бедра, его чрезвычайно хрупкие бедра остались целы и невредимы. И все-таки Грегерс был изнурен. Шоком, болью в колене, тем, что лежал и мерз так долго. Приветливый бегун, к счастью, вовремя обнаружил его и предпринял необходимые шаги: позвонил «112», прикрыл его своей спортивной курткой и поддерживал в нем боевой настрой вплоть до прибытия «Скорой помощи». Милая медсестра из Королевской больницы позвонила Эстер ровно в тот момент, когда та уже начала переживать, что Грегерс так долго не возвращается с прогулки. Теперь Грегерс сидел в каминном кресле Эстер с заключенной в шину коленкой, покоящейся на пуфике и обложенной множеством подушек, как королевская корона в музейной витрине. У него была повреждена передняя крестообразная связка коленного сустава, но, слава богу, не разорвана. Врачи дали предварительный прогноз, что покой, правильная поза с приподнятой ногой и регулярное охлаждение поврежденного места приведут к полному выздоровлению через пару месяцев. А пока что Грегерс был совершенно беспомощен и требовал носить ему мешки со льдом, кофе, подушки, в том числе одну под поясницу, а прежде всего настаивал на том, чтобы его развлекали. Эстер попыталась было отделаться от него кроссвордом, чтобы самой в это время заняться прослушиванием подкастов, однако Грегерс то и дело звал ее подсказать, как пишется то или иное слово, или спрашивал названия немецких рек. В конце концов она сдалась и села на стул рядом с ним. — Как там мешок со льдом? Коленка не слишком переохладилась? — Коленка отлично, если не считать того, что в ней скопилось не меньше литра моей крови. А кто играл главную роль в «Эйвиэйторе»? Актриса получила «Оскара». Фамилия начинается на Б-Л-А. — «Эйвиэйтор»? Ну-ка дай посмотреть. А, понятно, Кейт Бланшетт. «Авиатор». Про миллиардера, который построил самолет. Неужели не смотрел? Грегерс бросил на нее разъяренный взгляд, и Эстер поспешила продиктовать фамилию, чтобы он наконец заполнил пустые клеточки корявыми печатными буквами. Написав слово, он устало отложил кроссворд, как будто последняя буква оказалась каплей, переполнившей чашу. — Знаешь, что самое ужасное в старости? — Он говорил, не поднимая головы. — Нет, расскажи-ка! — Самое ужасное — то, что ты начинаешь ощущать себя стариком. Одно дело — как тебя воспринимают окружающие — господи боже мой, да если обращать внимание на это, можно повеситься уже к шестидесяти годам. Но когда дряхлеешь физически, сложно не ощущать себя дряхлым. Эстер, которой шел шестьдесят девятый год, прекрасно понимала, что значит ощущать собственную дряхлость. Она погладила руку Грегерса. Ответить на его слова ей было нечего. Старость — это счет, который предъявляется избранным в качестве оплаты за долгую жизнь. Если кто-то считает, что финал столь же забавен, как все, что ему предшествует, он будет глубоко разочарован. Лучшее, что можно сделать, чтобы не подпустить к себе близко скуку и чувство переизбытка отпущенного тебе времени, это продолжать принимать активное участие в окружающей жизни. Как можно дольше. Кажется, Джулиан Барнс сказал, что смысл жизни заключается в примирении с ее завершением; жизнь постепенно изнашивает нас и заставляет понять, что в старости все обстоит совсем не так, как мы себе представляли всю жизнь. Немного грустно, но от этого не менее справедливо. Эстер подняла взгляд и заметила, что Грегерс заснул. Прекрасно! Он нуждался в отдыхе, да и она, если честно, тоже. Заботливо прикрыв его пледом, она унесла мешок со льдом на кухню. Вообще-то Грегерсу была не свойственна рефлексия. Но, возможно, вполне естественно, что даже самые черствые «сухари» начинают задаваться экзистенциальными вопросами, оказавшись на носилках. Достиг ли ты самого важного? Простил все дурное окружающим? Избегал ли всеми силами поводов для последующего раскаяния? Разумеется, нет. Кто может сказать о себе, что он достаточно любил в жизни? Достаточно действовал? Что вообще жил в полную силу? Большинство из нас увиливают, врут, проявляют нерешительность или прячутся от ошеломляющих возможностей, которые предоставляет нам жизнь. Быть человеком трудно. Как и лошадью, подумала Эстер, с нежностью вспомнив о любимом дуэте комиков «Конница», чья абсурдная вселенная то и дело пробуждала в ней ощущение, иногда совсем ненадолго, что во всем скрыт какой-то искаженный смысл. Нет-нет, лошадью тоже быть непросто. У нас, людей, у самых счастливых из нас, по крайней мере есть возможность заглушить боль всевозможными средствами, дарованными нам самим фактом существования. Эстер отрезала кусок свежего ржаного хлеба, намазала толстым слоем масла и посыпала сверху морской солью. В ее возрасте можно уже было не бояться перебить себе аппетит перед ужином. Она отнесла тарелку с хлебом на свой любимый подоконник, села, свесив ноги в комнату, и принялась наблюдать за птичьей драмой, развернувшейся на берегу озера. Зачастую большего ей и не требовалось. И еще немного духовной пищи. Эстер слезла с подоконника и подошла к проигрывателю. Придется надеть наушники, чтобы не разбудить Грегерса. Она с раздражением обнаружила, что забыла убрать пластинку на место. Все никак не привыкнет. Эстер осторожно приподняла пластинку и проверила, насколько та успела запылиться. Не так уж плохо. «Паяцы» — ну да, она слушала эту оперу несколько дней назад. Эстер аккуратно убрала пластинку в футляр. Одно из ее любимых произведений. Столь напряженной и основательной может быть только итальянская опера; еще чуть-чуть, и можно было бы назвать ее жестокой. В ней рассказывалось о неверности и запретной любви, как и во всех самых крупномасштабных человеческих драмах. Паяц — клоун, он смешит людей и забавляет всех своей наивностью. Его жена тайно любит другого, но он раскрывает обман и убивает обоих любовников. Клоуна тоже можно задеть за живое. Клоун тоже может прийти в ярость. Эстер потными руками поставила пластинку в шкаф. В глубине ее сознания зародилась догадка о том, почему убили Альфу Бартольди и Кристель Тофт. Глава 23 Изо дня в день повторялось одно и то же. Ближе к концу дня Сёрен Вести начинал фантазировать на тему еды. Но грезил он вовсе не о той еде, которую мог заказать, сев за зарезервированный столик в «Кафе Европа», и получить блюда французской кухни превосходного качества. Нет-нет, его мысли крутились вокруг нездоровой пищи из худших городских забегаловок. Промышленно произведенная картошка фри с ремуладом, бургеры в бумажках с логотипами заведений, буррито и хот-доги с французским соусом. Он знал — так приближается состояние кокаиновой тяги. В периоды частых вечеринок потребность в картофеле фри просто сбивала его с катушек и раздражала даже больше, чем само пристрастие к кокаину, несмотря на то, что привычка эта была очень вредной и жутко дорогой. Просто подобные пищевые фантазии были последними реминисценциями, оставшимися в его сознании от совсем не гламурного детства в Фарум Мидтпункт[43], от которых Вести изо всех сил старался избавиться. Едва ли нашлось бы какое-то иное место, которое имело бы столь насыщенную ночную жизнь, как Фарум Мидтпункт. Вести смотрел на лежащую перед ним площадь Хойбро и пытался успокоить не на шутку разыгравшееся воображение, предлагавшее его мысленному взору сочные куриные наггетсы с соусом барбекю, которые преследовали его в течение уже нескольких дней. Плюс к тому за последнее время он весь как-то обрюзг. Надо хлебнуть какого-нибудь энергетического напитка и еще пару часов поработать. Он вернулся за компьютер. Недавний поток денежных средств, поступивших от аферы с «A-Skin», следовало направить в верное русло и поскорее вложить в новые проекты, пока инвестор не принялся разбираться в банкротстве и не выяснил, что ни фабрики, ни продукции никогда не существовало. Теряя деньги, инвесторы выражали недовольство. Тем лучше, что ответственным за проект «A-Skin» был назначен Альфа. Творческая, невероятно популярная личность. К большому сожалению, недавно погибший Альфа. Это был во всех смыслах идеальный партнер для той сферы бизнеса, на которой специализировался Вести. Вести сосредоточился на бюджетной смете на производство и поставке военных беспилотников посреднику из Швейцарии, как вдруг дверь приоткрылась. Его кабинет находился на третьем этаже, над банком, и к нему никогда не входили без предупреждения. На пороге стояла Лулу Суй, склонив голову и сверкая невеселым взглядом. Она была одета во все белое, на черных волосах выделялась белая меховая шапка, фигура в целом напоминала статистку из голливудского фильма про Анну Каренину.