Автобусы еле-еле ползли по грязной жиже, улицы постепенно заполнялись пешеходами под зонтиками, они спешили, меся ногами кашу из льда. Совершено очередное покушение, другого предположения и быть не могло. Мысли Йеппе продолжали крутиться по кругу, когда секретарь на восьмом этаже Королевской больницы поздоровался с ним и указал в направлении обтянутого войлоком стула, на который он мог присесть в ожидании перевода Йоханнеса из отделения интенсивной терапии в Клинику лор-хирургии. Пока что приехал только он. Словно самый близкий родственник. Но скоро ему придется позвонить КП и сообщить ей о произошедшем, ведь тут прослеживалась явная связь с текущим расследованием. Прибудет главный следователь, к палате приставят полицейскую охрану, криминалисты отправятся в квартиру на Скюдебэнегэде, весь механизм будет приведен в действие. Через пять минут объявится первый фотокорреспондент; сначала в квартире, затем и в больнице. Разыщут Родриго, обнаружат старые нелестные снимки Йоханнеса, опросят знакомых. И вся грязь, весь компромат, который до сих пор таился под спудом, вылезет теперь наружу. Йеппе больше не сможет защитить товарища. С характерным пиканием открылись двери одного из лифтов. Йеппе поднялся со стула. Врачи и медбратья в халатах провезли мимо кровать-каталку с Йоханнесом, Йеппе проследовал за ними в отделение. — Как он? — А вы кто? — на ходу поинтересовалась женщина-врач. — Йеппе Кернер, следователь отдела убийств. И самый близкий друг Йоханнеса Ледмарка. Вы мне звонили. Она остановилась, отпустив каталку, которую провезли вперед по коридору и закатили в палату. — К счастью, он успел набрать «112» накануне поздно вечером, когда плохо себя почувствовал. — Значит, он… — Пока я не могу ничего утверждать. Мы обследуем его на предмет изъязвлений слизистых оболочек в результате проглатывания разъедающего раствора. Ожоги гортани и пищевода, иными словами. К сожалению, пока что я больше ничего не знаю. — Она профессионально похлопала его по плечу. — Ваш друг находится в хороших руках. Мой друг, подумал Йеппе. Друг, жертва, подозреваемый… Скоро он совсем перестанет понимать, кем Йоханнес является на самом деле. — Врачи, выехавшие на вызов, забрали стакан и бутылку, из которой он пил, так что жидкость будет исследована в ближайшее время. Лабораторное исследование еще не окончено, но уже установлено, что PH-баланс раствора сильнощелочной. — Разумно. — Йеппе кивнул. Снова средство для прочистки труб. — Один из лаборантов сказал, что эта жидкость пахнет лимоном. — Она улыбнулась такой профессиональной улыбкой, что ее вполне можно было не замечать. — Он сейчас спит — может, зайдете попозже? — Врач прошла по коридору и свернула в палату, куда мгновение назад доставили Йоханнеса. Лимон? Наверняка лимончелло, любимый ликер Йоханнеса. Они с Родриго обычно делали его сами. Лимонный вкус придавала цедра, а не сок, и потому ликер получался совсем не кислым. Значит, щелочь, содержащаяся в чистящем средстве, не будет нейтрализована кислотой. Преступник прекрасно знает химию. Вопрос заключался лишь в том, каким образом он мог подлить отраву в бутылку с лимончелло, стоявшую в хододильнике Йоханнеса и Родриго. Йеппе подошел к большим окнам, выходящим на Тагенсвай. То ли они были настолько грязными, то ли туман был настолько густым, но Институт Панума на противоположной стороне улицы был еле различим. В Институте Панума Йеппе видел своего отца в последний раз. Именно здесь отец выполнил свой последний долг гражданина, позволив препарировать собственное тело после смерти на благо медицинской науки. Этот дар медицинско-научному факультету был оформлен в обход Йеппе; до самой смерти отец так ничего и не сказал ему об этом. Но вряд ли можно было придумать нечто более уместное, чем после смерти отдать свое столь бесполезное при жизни тело на службу науке. Так оно по крайней мере хоть как-то пригодилось. Впоследствии тело отца кремировали и в соответствии с особым указанием умершего урну с прахом поместили в анонимную общую могилу на кладбище Сёндермарк. Он не хотел никакой напыщенности и до последнего момента не желал быть никому в тягость. Даже посмертно. Тогда Йеппе остался один на один со своим шоком, необходимостью уладить все дела и глубоким разочарованием; ему некуда было пойти и выплеснуть свое горе. Мать любезно попросила его ей помочь, но он отказался. В отцовской квартире его ожидал мученический крест в виде запылившихся стопок книг и неоплаченных счетов. И он водрузил этот крест себе на плечи с большим пафосом. На самом деле, зародыш неверности Терезы и их последующего развода лежал именно здесь — в затянувшемся дольше, чем надо, глубоком и так до конца и не переосмысленном горе Йеппе, которое охватывало его все больше и больше с каждым днем, в то время как он пытался игнорировать это чувство. Тереза отдалилась не по своей воле, он сам ее оттолкнул. Так отвергает ласку обиженный ребенок, хотя нежность больше всего требуется ему в данный момент. А он так ничего и не заметил, пока ее взгляд на стал отстраненным, пока она не пропиталась ароматом другого мужчины. Йеппе смотрел на машины, которые проносились внизу в обоих направлениях. Он взял телефон и набрал номер КП. * * * — Как он, твой товарищ? Он держится? Вопросы прозвучали с такой неподдельной тревогой, что поначалу Йеппе решил, что он ослышался. Обычно Томас Ларсен не выказывал подобной эмпатии. — Да, спасибо. Он проснулся. Состояние стабильное. Учитывая обстоятельства, все не так уж плохо. — Длительное воздействие яда? — Не похоже. Он сразу заметил, что с ликером что-то не так, по-видимому, потому что на тот момент не находился под действием алкоголя или наркотиков. Так что чистящее средство не успело причинить существенный вред. — Рад слышать. — Ларсен одарил Йеппе таким сердечным объятием, какие в изобилии можно наблюдать в фильмах про летчиков и автогонщиков, популярных в конце восьмидесятых годов. Затем Ларсен, к счастью, сел на свое рабочее место. Вопреки добрым намерениям коллеги Йеппе не был сейчас настроен на сопереживание. Его уже начали беспокоить звонки с незнакомых номеров, а значит, пресса вышла на охоту. — Кернер, я разговаривал с представителямии Института Нильса Бора. У Торбена Хансена имеется железное алиби на вечер среды. Пока все лекторы и слушатели подтверждают, что он весь вечер находился в аудитории и помогал закрывать помещение после лекции. Он сидел у кафедры рядом с директором института и ни на миг не выходил наружу. Он никак не мог убить Альфу Бартольди. — Та-ак… — Йеппе сильно потер руками лицо и попытался окончательно проснуться. У Торбена Хансена есть алиби. А вот у Лулу Суй алиби нет. — Если на Йоханнеса совершено покушение, а Торбен Хансен отсеялся, выдвинем Сёрена Вести в качестве главного подозреваемого? — Ларсен снял крышку с пластикового стаканчика с йогуртом и мюсли и принялся есть, медленно и аккуратно. — Извини, это мой завтрак. Дома не успел съесть. — Он подмигнул Йеппе, словно упоминание о факте недоеденного дома завтрака являлось неким условным знаком. — Я все пытаюсь идентифицировать инвестора, но управляющего фондом голыми руками не возьмешь. Он постоянно на каких-то встречах — то с официальными лицами, то с вышестоящими директорами. Йеппе выдвинул стул и сел. Он вспомнил, что и сам сегодня не завтракал и даже не пил кофе. Причем совершенно не по той причине, что Ларсен. Голова без кофеина отяжелела, телу не хватало энергии. — Ларсен, мне кажется, тебе стоит умерить пыл. — Ларсен застыл с набитым ртом. — Пойми меня правильно: я не сомневаюсь в том, что Вести обвел вокруг пальца и Альфу Бартольди, и тайного инвестора. Только я не вижу, каким образом это может быть связано с покушением и убийствами, с которыми мы имеем дело. — Йеппе помотал головой из стороны в сторону, так что в шее хрустнуло. С утра у него болела спина. — Мотив преступлений связан с проявлением сильных эмоций или с экономической выгодой. И как сюда вписывается убийство Кристель Тофт? А покушение на Йоханнеса? — Но ведь Вести и Кристель были любовниками… — Это не значит, что их связывали чувства. Нет никаких свидетельств этого. Ничего не стыкуется. Ларсен медленно доел, выскреб дно стаканчика пластиковой ложкой и выбросил отходы в корзину. Вздохнул. — Ну ладно, я передам все материалы отделу экономических преступлений и прерву собственное расследование. Ну и что дальше? Вот именно — что дальше? Лулу Суй объявлена в официальный розыск. Пока что никаких сведений о ее местонахождении получено не было, позвонили только несколько ее шокированных знакомых, которые понятия не имели, где она находилась, но очень хотели бы это знать. В том числе ее отец утверждал, что не видел и не слышал свою старшую дочь в течение недели. На бесчисленных медиаплатформах наблюдалось нетипичное затишье с ее стороны, телефон был отключен, а единственная имевшаяся у нее кредитная карта не использовалась с середины января. За последнее время Луиза Сёборг Хансен оставила удивительно мало виртуальных следов, что было совсем не характерно для представительницы молодого поколения начала XXI века. А теперь она и вовсе исчезла. — Что говорят в НЦК по поводу содержимого бутылки? — Ларсен отвлек Йеппе от размышлений. Йеппе смотрел в эти ясные глаза и снова не замечал ничего, кроме искреннего соучастия коллеги. Возможно, девушка-инвесторша и впрямь положительно влияла на Ларсена. — Только что говорил с Клаусеном из НЦК. Как и предполагали, средство для прочистки труб и лимонный ликер в соотношении один к одному. — Ух, жуть какая! — Ларсен наморщил лоб с выражением отвращения на лице. — Да уж, жуть. Бутылка вполне обычная, с многоразовой пробкой, такую можно купить в любом хозяйственном магазине… — А ликеры вообще разливают в такие бутылки? — Если они домашнего приготовления, то да. — К Рождеству Родриго обычно дарил Йеппе как раз подобную бутылку с лимончелло. — Бутылка новая, на месте оторванного ценника еще сохранились остатки клея. Но на ней обнаружены только отпечатки пальцев Йоханнеса, больше никаких. — А откуда она вообще взялась? Как попала в дом? — Судя по всему, за выходные поклонники и коллеги прислали ему много цветов и подарков — ну, ты понимаешь, чтобы выразить поддержку в сложный для него период. Йоханнес говорит, что эта бутылка с лимончелло находилась в корзине с деликатесами от дома моды «Le Stan». В сопровождении открытки от главного дизайнера. — И что же говорит на это главный дизайнер? — Она не писала никакой открытки, и «Le Stan» вообще не отправлял никакой подарочной корзины. НЦК проверяет информацию. — Вау! Иначе и не скажешь. Йеппе никак не мог избавиться от образа Родриго, представшего перед его внутренним взором — он стоит у раковины и усердно намывает лимоны под горячей водой, чтобы добиться безупречной чистоты фруктов, а затем отделяет цедру и кладет ее в водку. Играет фоновая музыка, Йоханнес лежит с газетой на полу. Счастливые времена. Йеппе встал и зачем-то отправился на кухню. Точнее, он отправился туда, чтобы избежать беседы с Ларсеном и избавиться от охватившего его беспокойства. Однако это чувство не покинуло его, когда он подошел к холодильнику, и глубоко укоренилось, пока он стоял и невидящим взором смотрел на бутербродную намазку и витаминную воду. Ему совсем не помогло сосредоточиться то, что мимо прошла Сара, уклонившись от приветствия. Она даже не притормозила около него, побежала себе дальше, словно он прокаженный. Анетта на работу не пришла, что вызвало у него одновременно удивление и облегчение — он и сам хотел настоять, чтобы она отдохнула дома. Йеппе поймал себя на мысли, что скучает по ней. А это свидетельствовало о немалой степени его уныния и усталости. Обычно присутствие Анетты не вызывало в нем никакого иного желания, кроме как что-нибудь сокрушить. Она не отвечала на его сообщения — стало ли ей лучше, что сказал врач. В теле почему-то засвербило, где-то под корой головного мозга зазвучала песня: «If you’re blue and you don’t know where to go to, why don’t you go where Harlem sits, puttin’ on the Ritz»[47]. Тяжко и монотонно, в такт с биением сердца. Где же он допустил промах? * * * Она прочитала где-то, что людям, которых раздражает чужое чавканье, свойственны, как правило, высокая чувствительность и сообразительность. Конечно, это было лишь сомнительное оправдание собственной раздражительности, однако, стоя у себя в гостиной и наблюдая, как Грегерс тщательно пережевывает намазанный джемом кусок хлеба, Эстер надеялась, что в вычитанной ею мысли есть хотя бы доля истины. Грегерс по-прежнему сидел в каминном кресле, с вытянутой вперед ногой. Точнее, он снова сидел в кресле, потому что накануне вечером Эстер под жалобные стенания помогла ему кое-как доковылять до его собственной постели, чтобы он получил возможность нормально отдохнуть. А теперь он вернулся и снова занял прежнее место посреди гостиной, которое, судя по всему, не собирался покидать в течение многих недель. В дополнение к утренней газете он попросил подать завтрак, и она выполнила его просьбу, а как же иначе, однако уже не с таким энтузиазмом, как накануне. Ей надо было успеть еще погулять с собаками, принять душ, а вообще-то, неплохо было бы и самой позавтракать. Однако вчерашняя благодарность со стороны Грегерса уступила место требованию достойного уровня ухода за ним. В уголке рта Грегерса застряла капля джема, и Эстер упорно смотрела на нее, тишина в комнате нарушалась шуршанием газеты и чавканьем. Она представила себе, как тихонько подходит к нему, берет с дивана подушку, прижимает к его лицу и продолжает держать до тех пор, пока он не замирает. Она уже была готова пойти на что угодно, лишь бы прервать эти звуки.