– Он весьма добросердечен. С этими словами Эшер упрямо двинул вперед пешку. Со временем он запомнил кое-какие излюбленные ходы соперника и, мало этого, начал понимать, как вампир ведет игру. Сомнений быть не могло: вся партия от начала до конца, все множество вариантов возможного развития событий складывались в голове Исидро еще до того, как его тонкие пальцы коснутся первой фигуры. – Будучи добросердечным, барон Молчанов вряд ли сумел бы пережить французское нашествие и сожжение города, сохранив власть над Москвой. Однако он понимает то, что, очевидно, ускользнуло от вашего мистера Стокера во время работы над тем столь интересным романом: что владыка-вампир, охотящийся на собственных крестьян, обрекает себя на скорое разоблачение и гибель. Прятаться в сельской местности нам, вампирам, весьма нелегко. Даже Голенищев, отродясь не ступавший на свои земли, неуклонно заботится о благополучии собственных крестьян, дабы те чувствовали себя в долгу перед ним, на случай, если в один прекрасный солнечный день ему потребуется, чтоб кто-то из них забрал со станции телегу ящиков и переправил их в темную комнату под графским особняком, не задавая лишних вопросов. Шах. Желание запустить в лоб сопернику подвернувшимся под руку слоном оказалось на удивление сильным. Под утро Исидро исчез, предоставив Эшеру возможность поспать, пока поезд катит сквозь унылую тьму бескрайних равнин. Вдали от моря облака поредели, свет ущербной луны окрашивал серебром и луковки куполов деревенских церквей, и снег, толстым слоем укрывавший поля. Долгое время где-то вдали словно бы горел одинокий огонек лампы в окне. «Кому, отчего не спится в этакий поздний час?» Поезд остановился в Твери, а после в Клину. Сквозь мрак едва виднелись приземистые бревенчатые постройки, по скованным стужей улицам то тут, то там шагали куда-то пышнобородые крестьяне, на горизонте нехотя занималась утренняя заря. Проснувшись, Эшер выпил еще стакан чаю и принялся вспоминать все, что слышал о Неупокоенных от Исидро и узнал сам, изучая фольклор и легенды. Что мог предложить кайзер вампиру, ради чего тот рискует спровоцировать население, убедившееся в существовании Неупокоенных, на организованные поиски их тайных пристанищ? «Чтобы вампир погубил либо способствовал гибели другого вампира – дело практически неслыханное», – утверждал Исидро… Однако Эшер был почти уверен: уж если лондонские вампиры скорее прикончили бы его, Эшера, чем позволили ему помогать Исидро в поисках существа, убивающего их самих, то вполне могли бы убить и вампира, поставившего под угрозу надежнейший их «щит» – тайну. Не так ли и вышло минувшей осенью? Не приехала ли эта девушка, кем бы она ни была, в Петербург вместе с Тайсом? Но в таком случае отчего они, узнав обо всем, покончили с девушкой, а не с Тайсом? Крепко задумавшись, Эшер полез в карман за письмом Лидии, однако вместо него вытащил то, что нашел в доме леди Ирен. «Миледи! Письмо ваше я получил…» Отчего после гибели хозяина Петербурга она не вернулась в Лондон? Постыдилась взглянуть в глаза Исидро? Или попросту не сумела найти спутника для поездки? А может, ее память об Англии – о ветрах, о луговых жаворонках над вершинами дюн, о переливчатом звоне оксфордских колоколов – заржавела, подобно струнам арфы? Рассохлась, как переплеты трудов по математике на полках ее библиотеки, не оставив ей иных интересов, кроме охоты? «Дражайший мой Симон! Простите мне затянувшееся молчание… подробнейшая эпистола о балете и опере, о скандалах светских и политических, мало-помалу движущаяся к завершению, ждет своего часа вон там, в углу секретера…» Будет ли он скучать по ним, по обстоятельным, подробнейшим эпистолам о балете и опере, о скандалах светских и политических? Эшеру живо вспомнилось, как Исидро рассовывал толстые связки своих ответов на ее письма по карманам пиджака и пальто… Зачем? Чтоб сжечь? Или чтоб перечитать? Станет ли тот, кто утратил всякую способность к заботе, тот, для кого весь мир свелся к охотничьему азарту, заботиться о написанном некогда той, кто больше ему не напишет? Эшер прикрыл глаза… и, вздрогнув, очнулся от стука вагонных колес на стыках и резкого голоса женщины, на скверном провинциальном французском воскликнувшей в коридоре: – …И если его кучер опять пьян, клянусь, так и скажу ему: гони этого типа взашей! Полученные от Исидро указания вели на окраину Москвы, к небольшому особнячку на Рогожской заставе, выстроенному в самом начале столетия поверх развалин здания наподобие монастыря и обнесенному высокой оградой. Крохотные ворота стерегли каменные львы величиной с овчарку, и Эшер, пожалуй, нисколько не удивился бы, если б за ними, в сумерках, косматой тенью мелькнул Dvorovoi – славянский дух, мифологический хозяин двора. Если Исидро потребуется переводчик, пожалуй, московские вампиры куда охотнее согласятся прийти в обособленное строение, чем в дом с террасой или на арендованную квартиру. Однако после того, как испанский вампир, дождавшись темноты, выбрался из запертого на замок гробоподобного чемодана о двух крышках, умылся, переоделся и скрылся в ночи, Эшер распаковал обшитые тонкой сеткой гирлянды сушеного чеснока и шиповника, прихваченные с собой в изобилии, и, памятуя о том, с кем имеет дело, оплел ими спальню, обращенную окнами к воротам, сверху донизу. Покончив с этим, он вложил в чехол на предплечье тонкий серебряный нож, проверил, легко ли он выскальзывает в ладонь, если встряхнуть кистью, и на том успокоился. Приходящая прислуга оставила ему ужин – суп и pirozhki. Ужиная при свете лампы (трубопроводы Московской газовой компании так далеко не дотягивались, а электричества в доме не имелось тем более), в столовой, выходившей окнами в оголенный сад, Эшер гадал, набухли ли на ветвях ив в его саду первые почки и чем сейчас может быть занята Лидия. Невзирая на снег и лютый мороз, дни становились длиннее, а весна, как известно, наступает с такой быстротой – глазом моргнуть не успеешь. С причудливыми, рваными ритмами Заграницы – пара часов сна тут, пара часов сна там, быстрое пробуждение, ешь где придется и что придется, однако голода в промежутках почти не чувствуешь – тело вновь свыклось без промедления. Отнеся в спальню небольшой самовар, Эшер при тусклом янтарном мерцании лампы приготовил чай, а после прикрутил огонек до отказа, полюбовался пламенем в самоварной топке, крохотной, ничего не освещающей звездочкой пронзавшим воцарившийся в комнате мрак, подсел к окну и устремил взгляд в ночь. Шло время, однако в сон не клонило ничуть. И вот наконец около двух пополуночи за окном появились они. Без малого дюжина, вампиры широким, летящим шагом мчались к дому со стороны остановки трамвая, бледнолицые, словно призраки, в лунных лучах, пробивавшихся сквозь прорехи меж облаков. Эшеру в голову не приходило, что их окажется так много. На ворота ни один даже не взглянул: все по-кошачьи взлетели на стену. Пара студентов наподобие злополучного Иппо и Марьи из Санкт-Петербурга, пара безукоризненно одетых джентльменов… Последними во двор спрыгнули несколько молодых с виду дам в темных платьях по моде прошлого года: пышные шелковые юбки вздулись пузырями, длинные волосы взметнулись кверху, словно облака, гонимые вдаль сильным ветром, глаза сверкнули огнем даже в скудном, изрядно ослабленном тучами свете звезд. А вот Исидро, должно быть, вошел во двор сквозь ворота, хотя Эшер его появления не заметил… «Интересно, хотя бы другим вампирам он в движении виден?» Остановившийся на посыпанной щебнем дорожке, напротив плечистого незнакомца в простонародном грубошерстном сукне под стать персонажу Толстого, бородатого, медведеобразного, однако отнюдь не казавшегося неуклюжим, Исидро выглядел сущим пигмеем. Между ними, обращаясь поочередно то к одному, то к другому, стояла бледная, точно фигурка из слоновой кости, девушка в бесцветном атласном платье, с волосами, свободно, на школьный манер, распущенными по плечам. Очевидно, Исидро нашел переводчика, и Эшер ничуть о том не пожалел. Конечно, устойчивые речевые обороты и выговор хозяина Москвы были ему весьма и весьма интересны – языковед Эшер отдал бы почти что угодно, лишь бы послушать, как звучит русский семнадцатого века, однако сейчас научное любопытство вполне могло стоить ему жизни. Посему разговор пришлось наблюдать из-за окна. Время от времени Молчанов, повернув косматую голову, бросал взгляд в его сторону, как будто прекрасно знал, что Исидро не смог бы добраться из Лондона в Санкт-Петербург, а затем и в Москву без помощи человека… … а люди любопытны до такой степени, что не преминут сунуть нос даже в двери самой Преисподней. Часы внизу пробили четверть третьего. Точно услышав их бой, вампиры снова взвились на ограждавшую двор стену и – всколыхнув плащами, юбками, прядями длинных волос – спрыгнули вниз, на улицу. Озаренный барахтающейся среди туч, будто утопающий пловец, луной сад оказался пуст. Хозяин Москвы, красавица с бледным лицом, Исидро… всех их и след простыл. Сидя у окна, Эшер вслушивался в тишину, хотя знал, что шагов не услышит, пока из-за двери спальни не донесся голос Исидро: – Джеймс? Лишь после этого Эшер поднялся на ноги, убрал защитные гирлянды из чеснока и шиповника, сложил их в чемодан и отпер дверь. И только тогда понял, что жутко дрожит. Дрова в очаге прогорели, а он этого и не заметил. – Да вы совсем замерзли. Подойдя к самовару, вампир наполнил стакан в серебряном подстаканнике горячим, обильно источающим пар крепким чаем. Эшер зажег лампу. – Рад, что вам удалось подыскать для переговоров с друзьями кого-то еще. – Я также. Присев у очага, Исидро отодвинул блестящую решетку, добавил в огонь полено и разворошил угли. Игра оранжевых отсветов пламени на тонких чертах лица придала ему некое подобие жизни. – Я был приглашен поохотиться до утра. Меня спросили, не отужинаю ли я с ними. Я ответил, что с ужином потерплю до возвращения в Петербург. Этим они и удовольствовались, хотя Молчанов предложил подыскать мне сопровождающего для возвращения, буде вас постигнет несчастье. Какое-то время Эшер стоял у окна, нянча стакан в ладонях и тщетно гадая, что произошло бы, если б Исидро отправился с «птенцами» на охоту, а Молчанов остался здесь. Пусть даже вампиры ушли, охватившая его дрожь все никак не унималась. – Что вы ему сказали? – Что мне требуется тот, кто владеет и английским, и русским. Тогда он предостерег меня, посоветовав не нанимать человека с мозгами в голове. «Подыщите простачка-крестьянина поглупее, – сказал он… при посредстве красавицы Ксении, определенно глупой, как пробка, а значит, подходящей ему во всех отношениях. – Такие верны и не задают вопросов. А человеку городскому доверять нельзя. Эти, как ласки, вечно думают, будто хитрее всех». Спрашивать, откуда он знает, о чем думают ласки, я не стал. В жизни еще не встречал хозяина, не считающего себя умнее любого из живущих. Придвинув к очагу кресло, Исидро оглянулся на Эшера, молча подошел к креслу, из которого Эшер наблюдал за двором, отнес к очагу и его, подсел к огню, сцепил перед грудью длинные тонкие пальцы. – Теперь я знаю все, что только можно почерпнуть из сплетен о петербургских вампирах, – сказал он. – Достижение немаловажное, если вспомнить, сколь мало ночного времени можно занять охотой и сколь долги годы, в течение коих человеческим умам – с обретением бессмертия отнюдь не становящимся менее человеческими – нечем занять себя, кроме сплетен. Пряча улыбку, Эшер уселся в кресло напротив, словно рядом с обычным, живым другом. – Как видите, я сгораю от любопытства. – Боюсь, оно значительно поубавится, – учтиво ответил вампир, – после того как вы узнаете, что нам с вами придется попутешествовать по Европе вдвоем еще этак две-три недели. Похоже, соперничество меж графом Голенищевым и его братом-«птенцом», князем Даргомыжским… оба – «птенцы» одного и того же хозяина, обратившего в вампира и леди Ирен… осложнено присутствием постороннего, вампира, прибывшего в Петербург около двух лет назад. Многие годы граф с князем, каждый со своей стороны, пытались заручиться поддержкой леди Ирен, но она, полагая того и другого сущими идиотами… оценка, с которой трудно не согласиться… держалась в стороне от обоих. Ну а незваный гость – его Молчанов называл просто «немцем», что на старорусском означает любого иностранца вообще, и вас он, кстати, также зачислил в немцы – заодно то с одним, то с другим… – А теперь – с настоящими немцами? – Вот этого ни Молчанов, ни кто-либо из его «птенцов» сказать не смогли. Сами они за границей, видите ли, не бывают. Подобно всем московитам, они почитают Москву душой и сердцем материальной и духовной вселенной, а Петербург – чем-то сродни буйно разросшемуся гнойнику, необходимому лишь для поддержания связей с западными купцами. К тому же, – добавил Исидро, – и путь туда не так близок. В разгаре зимы вампир без сопровождающих, пожалуй, мог бы добраться из Москвы в Петербург за два дня, если сумеет найти надежное убежище в Бологом, но лично я бы не стал даже пробовать. Неупокоенных в Петербурге всегда проживало исчезающе мало, и хозяевами там обычно становились те, кому не хватало сил утвердиться где-либо еще. – А девушка-вампир, погибшая осенью? – О ней ему ничего не известно. Леди Ксения – наша прекрасная переводчица, состоящая с Голенищевым в переписке, – заверила меня, что Голенищев также не знает о ней ничего. В противном случае граф постарался бы залучить ее в союзники, а не чинить ей зло. Как, разумеется, и Даргомыжский. – Либо все они врут… Сделав паузу, Эшер поставил стакан с чаем на каменный выступ в основании очага. – Либо все они врут, либо… что? Что может правительство кайзера предложить вампиру? Власть? По-моему, с учетом слабости санкт-петербургского хозяина предложение не слишком соблазнительное. Пищу? Бог знает… трущобы обширнее, чем в российской столице, найдутся разве что в Индии и далее на восток, и семьи пропавших даже не смеют жаловаться. Что еще? – Вот чтобы выяснить это, – ответил Исидро, – нам и придется проехаться. Прага – Варшава – Кельн – Франкфурт – Мюнхен… и, наконец, Берлин. «Миссис Л. М. Эшер, Холивелл-стрит, Оксфорд Акции дядюшки Уильяма вполне надежны тчк однако ваш супруг опасно болен приезжайте незамедлительно тчк Петербурге свяжитесь Айзексоном тчк Дон Симон» Глава десятая Телеграмму от имени Исидро Эшер отослал Лидии из Москвы, с Курского вокзала, перед самым отбытием десятичасового поезда. Продолжение полночной беседы лишь укрепило его в убеждении, что отъезд следует перенести на более ранний, утренний час, и Исидро с сим мнением согласился. – «Птенцов» у Молчанова много, – заметил вампир примерно за час до рассвета, укладывая в чемоданы одежду, туалетные принадлежности и свежие рубашки (в аккуратности он не уступал ни единому из знакомых Эшеру денди). – Недоверие Молчанова к западному, как он выражается, «суемудрию» лишает смысла любые попытки предугадать, что он предпримет, буде вампир-иностранец застрянет в Москве, поскольку его слугу постигла беда. Тем более что сам он не мыслит большего счастья, чем вечная жизнь в пределах России. Полагаю, ни вам, ни мне задерживаться в Москве до наступления следующей ночи не стоит. – И я спорить с вами об этом не стану. Согласно подсчетам Эшера, до Петербурга Лидия должна была добраться в три дня. Сколь бы сильно ни тосковал он по ней, мысль о ее приезде сюда – и вмешательстве в дела вампиров, в такие дела, от которых он неизменно оберегал жену дома, в тихом, чопорном Оксфорде, – повергала его в ужас. Однако если они с Исидро возьмутся за поиски санкт-петербургского «чужака» самостоятельно, чтоб выяснить, как он зовется, из какого гнезда, какими связями, какими ресурсами располагает, каковы его планы, искать придется в Германии, а в силу природы Исидро ни ему, ни Эшеру осуществить подобное одному не удастся. А вот Лидия в том, что человек-одиночка мог предпринять для розысков чужака в Санкт-Петербурге, разбиралась прекрасно. Разыскивавшая логова вампиров и прежде, она точно знала, на что обратить внимание, причем не только в банковских книгах, в суммах, датах передачи имущества, именах владельцев счетов, но и в материях куда более тонких – в царстве слухов, сплетен и газетных статей. Возможно, она не отличала Тройственной Антанты от Тройственного Союза[30], не помнила ни имени, ни даже партийной принадлежности премьер-министра, однако девичество в лондонском высшем свете наделило ее талантом вычленять полезную информацию из ни к чему не обязывающих бесед, из ответов на кстати заданные вопросы, из разговоров людей, позабывших, что их могут услышать, и все это – в сочетании с исключительным нюхом на деньги.