А Эшер, целую жизнь использовавший именно эти деликатные навыки во имя королевы и родины, давным-давно понял: внимание к слухам, к сплетням, к случайным обмолвкам, а также своевременный взгляд в финансовые документы нужного человека обычно приносят гораздо лучшие результаты, чем драматическое, на волосок от гибели бегство с похищенными секретными бумагами под полой. Долго ли чужак намерен пробыть в Петербурге, куда собирается отправиться после, Эшер даже не подозревал, но нимало не сомневался: быть может, другой возможности расстроить союз вампира и кайзера им не представится, и все-таки… Всякий раз, как Лидия начинала вникать в коммерческие дела Неупокоенных, он чувствовал себя так, точно жена на его глазах бежит через вольер со спящими львами. – Разумовский добудет ей любые банковские книги, какие потребуются, – сказал он, оторвав взгляд от телеграфного бланка и взглянув на Исидро, умостившегося на уголке малахитового с позолотой письменного стола в крохотной библиотеке особняка. Время близилось к шести утра, к первым робким отсветам утренней зари. Из оставленной дома копии адресной книжки Лидия выяснит, что человек, упомянутый под фамилией «Айзексон», – Разумовский, а любое упоминание о железнодорожных акциях дядюшки Уильяма – метка, означающая: «Следующей фразой надлежит пренебречь, она здесь только для виду». – Если наш чужак – германец, дела он ведет через германские банки. А счесть Лидию хоть сколько-нибудь опасной петербургским претендентам на власть даже в голову не придет, я уверен. Такие тонкости выше их понимания. – Русские… В бесцветном тоне Исидро блеснула одинокой неяркой звездой целая бездна конкистадорского презрения к туземцам. Сам он, узнав, как Лидия сопоставила завещания, акты о передаче имущества, переводы средств со счета на счет и тайные операции с акциями и облигациями на предъявителя и что из этого извлекла, немедля сменил образ жизни, надежно исключив возможность подобных расследований в его отношении. Для человека, умершего в 1555-м, он на удивление хорошо освоил современные новшества наподобие телеграфа, счетов в зарубежных банках и консолидированных частных холдинговых компаний со штаб-квартирой в Нью-Йорке. – Более того, они скоро разъедутся, отправившись в Крым, в Киев или в Одессу. Еще месяц, и наш чужак получит столицу в полное свое распоряжение, хотя какая ему от этого выгода, мне неизвестно. Сам он без малого на два месяца окажется взаперти, а петербургские подвалы неглубоки и изрядно сыры. Но, думаю, с вашей леди вам лучше не видеться иначе как при свете дня. – И насчет этого я также спорить с вами не стану. Наутро оба отбыли из Москвы десятичасовым поездом, экспрессом, с ревом понесшимся через плоские равнины полей, где из-под снега едва-едва начинала проглядывать сырая земля. Запершись в выкупленном целиком купе первого класса, Эшер забылся легким, чутким сном Заграницы. Снился ему бесконечно огромный железнодорожный вокзал с золотыми, как в Адмиралтейском зале Зимнего дворца, колоннами меж платформ. Там Эшер с Лидией искали друг друга, прыгали с поезда на поезд, спасаясь от какой-то жуткой опасности, ехали до конечной и возвращались назад в надежде встретиться, прежде чем их настигнет безликая, безмолвная, насквозь пропахшая гниющей кровью тварь. В девять тридцать вечера того же дня он взошел вверх по лестнице, ведущей к дверям «Императрицы Екатерины», и тут dvornik вручил ему письмо. Как ни странно, клей на конверте оказался нетронутым. «Джулу Пламмеру, “L’lmperatrice Catherine”, Набережная Мойки, 26 Новый случай возгорания. Зуданевский» – А что я вам говорила! – Голос Эллен дрожал от неподдельной муки. – Я же предупреждала, мэм, разве нет? И вот, пожалте! Отправился мистер Джеймс на поиски этого своего кузена по такой ужасной погоде, да еще в Россию, будто нету на свете языческих стран потеплей, и на тебе, захворал! А я разве не предупреждала, что этим все и закончится, как в прошлый раз? – В самом деле, предупреждала, – согласилась Лидия, свернув полученную телеграмму. Сердце ее застучало как бешеное, и, разумеется, вовсе не потому, что она хоть на миг поверила, будто Джейми действительно болен. «Дон Симон… Исидро…» Зная, что бумага немедля выдаст дрожь пальцев, она отложила желтый листок в сторонку. Эллен, не сводившая с нее глаз, сдвинула густые, неопрятно косматые брови. – Полноте, мэм, не волнуйтесь вы так, – сказала она, мигом отринув собственные тревоги. – Я уверена, дела не так скверны, как мистеру Симону кажется. Все будет в порядке. – Да, разумеется. Улыбнувшись толстухе-служанке, Лидия отметила, как холодны ее кисти и ступни, и поняла, что, должно быть, не на шутку бледна. – Наверное, он всего-навсего простудился. – Скорее всего, – согласилась Лидия и неторопливо перевела дух. – Не велишь ли ты Мику снести вниз, из кладовой, мои чемоданы? Кажется, сегодня вечером есть поезд в Лондон. – А после что? – удивилась служанка. – Приедем туда среди ночи, да пока еще отель найдем… Беззвучно разинув рот, Лидия поджала губы, нахмурилась и лишь после этого кое-как проговорила: – Да. Да, конечно. «Приедем»… Куда же деваться от этого табу, настрого запрещающего юным леди путешествовать в одиночку? Из глубин памяти само собой всплыло лицо Маргарет Поттон – огромные голубые глаза, слегка испуганный взгляд из-за толстых стекол очков под сенью полей неописуемо старомодной шляпки. «Дон Симон сказал мне, что я смогу найти вас здесь…» А Исидро объявил: «Коль скоро мы собираемся странствовать вместе, я просто не могу допустить, чтобы вы путешествовали подобно гулящей девке», – и, несмотря на все возражения Лидии, хладнокровно нанял ей почтенного вида спутницу. Компаньонку. Компаньонку, которую после убил, так как к концу путешествия Маргарет Поттон узнала непозволительно многое – и о нем самом, и о вампирах вообще. «А еще просто ему надоела». Стоило осознать, что это чистая правда, сердце мучительно защемило от угрызений совести. Невольно зажмурившись, Лидия тут же опомнилась, открыла глаза, однако Эллен успела это заметить и, истолковав гримасу хозяйки по-своему, потрепала ее по плечу со словами: – Ну, полноте, полноте, мэм, все обойдется. Снова переведя дух, Лидия накрыла горстью мясистую, шероховатую ладонь Эллен, прижала ее к кружеву «чайного» платья. – Спасибо тебе, – прошептала она. Исидро она пришлась по душе («По сердцу», – шепнуло сознание, однако от этой мысли Лидия с яростью отмахнулась: подобные существа любить неспособны!), кроме прочего, из-за того, что ее интеллект не уступал его собственному. А Маргарет он выбрал из-за ее непроходимой глупости. Внушил ей, одинокой, любовь к себе… а после избавился от нее, словно от перчатки с чернильным пятном, поскольку она оказалась прилипчивой, неинтересной ему, неуклюжей в своей ревнивой влюбленности. То есть полной противоположностью Лидии. И Маргарет это понимала. Их путешествие пунктиром пронизывали сцены ревности, числом около дюжины, неизменно доводившие несчастную, ничтожную гувернантку до слез. И после всего этого Исидро убил ее… – Да, ты совершенно права, – надеясь, что голос ее звучит нормально, обыденно, продолжила Лидия. – Сегодня вечером соберем вещи, а завтра с утра ты проводишь меня до Лондона. Там, в Лондоне, есть бюро, где можно нанять респектабельную компаньонку – ведь я ни за что не подумала бы увозить тебя так далеко от родных, да еще навстречу опасности захворать… – Ничего со мной не сделается, мэм, – заверила ее Эллен, хотя перспектива поездки в края, где не говорят по-английски, явно внушала ей нешуточные сомнения. – Может, лучше уж мне с вами?.. – Нет-нет, дорогая, не стоит, – твердо ответила Лидия, вновь стиснув ее ладонь и улыбнувшись как можно наивнее. – Кроме того, если я увезу тебя в такую даль, мистер Херли мне в жизни этого не простит. Мистер Херли, вдовец с роскошными усами, содержал паб неподалеку, на углу. Эллен вскинула голову, точно жеманничающий першерон[31]. – Да ну вас, мэм, скажете тоже! Не без труда выставив служанку из кабинета, Лидия наконец получила возможность взглянуть, кто, черт возьми, таков этот Айзексон, которого ей следует разыскать в Санкт-Петербурге. Обнаружив, что это князь Разумовский, она изрядно обрадовалась, словно случайно увидела симпатичное, располагающее к себе лицо и золотистую бородку русского дипломата в толпе, и с легким сердцем приступила к сборам в дорогу. Чайные платья, дневные платья, вечерние туалеты, наряды для прогулок… Белые с зеленью башмачки прекрасно подходят к бледно-лиловому дорожному костюму, но не к синему с белым, значит, надо бы не забыть и синие полусапожки… А не замерзнет ли она в пальто из верблюжьей шерсти или лучше взять серое, на меху? Пожалуй, оба – для верности… «Интересно, насколько холоден апрель в Санкт-Петербурге?» О, и шляпки… и труд Фишера о химии белка… и этот поразительный трактат о радиографии за авторством супругов Кюри, и четыре последних номера «Британского медицинского журнала», и миниатюрный набор отмычек – тот, что раздобыл для нее и заставил освоить Джеймс… А какого цвета перчатки подойдут к прогулочному костюму оттенка коричного дерева? «О боже мой, похоже, тут нужен еще один чемодан…» Но всякий раз, стоило ей ненадолго прерваться, раскладывая среди пенных кружев постели нижние юбки и блузы, чулки и корсеты, тишина заполняла комнату, подобно мертвенно-черной воде. Вечер едва начался, однако Лидия задернула шторы, как будто из страха, выглянув в темноту за окном, увидеть в сгущающемся тумане по ту сторону улицы мутную бледную тень, не сводящую с нее глаз, отражающих огоньки светильников в спальне. – А этого где обнаружили? Эшер поворошил прах в жестяном ящике длинным пинцетом, предупредительно одолженным ему Зуданевским, опознавая в уме припорошенные серым пеплом фрагменты. Зуб, еще зуб, ссохшееся в огне «крылышко» подвздошной кости, лопнувший, съежившийся до величины апельсина череп… а вот суставы пальцев ног и рук сохранились намного лучше, как будто огонь вспыхнул внутри, в животе и груди, а оттуда устремился наружу. Ни косточек от корсета, ни наконечников шнурков – только оплавленные комочки стальных пуговиц с брюк и рубашки: очевидно, на сей раз жертвой стал юноша. Запах пепла, наполнивший тесную комнатку, поглощал миазмы огромного здания почти без остатка. – В старом каретном сарае на Каменном острове, – ответил Зуданевский, пометив нужное место на карте желтой булавкой. От трущоб Выборгской стороны сарай отделял только один из узких рукавов Невы. До палевого кирпичного монолита штаб-квартиры Охранного – меньше мили… пешком несложно дойти. – Сами взглянуть на место желаете? – Да, разумеется. И на мансарду, где прошлой осенью нашли ту девушку, если вас не затруднит. – Нисколько! – отрицательно покачал головой полицейский. – Рад услужить, господин. Вижу, вернулись вы раньше срока – стало быть, нашли в Москве, что искали? – Нет, ничего. Однако, – добавил Эшер, вовремя вспомнив о маске американца в погоне за беглой женой, – думаю, кое-какая связь тут имеется. Этот Орлофф – или как его там на самом деле – обмолвился, будто думает, что сестру его кто-то убил, подстроив этакий несчастный случай… вот только ума не приложу, каким образом и зачем. Блеснув толстыми линзами очков, Зуданевский перевел взгляд на него. В водянистых, обрамленных множеством мелких морщинок, мутноватых, словно от недосыпа, глазах полицейского мелькнуло нечто странное. – С этим делом, мистер Пламмер, загадок связано множество. Некоторые меня не касаются. Ряд прочих, как полагает начальство, касаются меня лишь постольку, поскольку могут разозлить и перепугать бедноту из трущоб… и еще потому, что князь счел уместным отдать приказ оказывать вам любую потребную помощь. Льщу себя надеждой, что вы отыщете во всех этих исчезновениях и возгораниях некий смысл… и сможете поделиться выясненным со мной. – Ну, разумеется, всенепременнейше! – с истинно американским пылом заверил его Эшер. – Вот и прекрасно. Идемте, поглядим, что там да как. От Кронверкского проспекта до Каменного острова оказалось значительно меньше мили. Несмотря на хмурое небо и затяжной дождь пополам со снегом, на улицах Аптекарского острова, через который лежал их путь, оказалось довольно людно: укутанные в лохмотья нищенки, лоточники, торгующие вразнос кто чаем, кто куклами, кто жареными каштанами, солдаты из казарм неподалеку… Обнесенное высокой стеной, тихое, словно поблизости нет ни заводов, ни верфи, ни множества грязных улочек, застроенных обветшавшими, неухоженными доходными домами, имение, к которому принадлежал каретный сарай, ничем не выделялось среди соседних. Невысокий, бледно-голубой на сером фоне ненастного дня особняк в итальянском стиле пустовал с крещенского сочельника, после того как овдовевшая владелица переехала к зятю, в Москву. На кирпичном полу излишне вычурно украшенного каретного сарая не нашлось ни соломинки. В сером свете, сочившемся внутрь сквозь фигурные прорези в оконных ставнях и проемы высокого фонаря-лантерны над сводчатым потолком, отзывавшимся гулким эхом на каждый звук, Эшер смог разглядеть низко сидящую на рессорах двухместную коляску – открытую, дабы все вокруг лучше видели платье хозяйки, выехавшей прокатиться по Ботаническому саду летним деньком, а рядом с ней – симпатичный, блещущий лаком брогам[32] германской работы и крытые сани.