– Пепел был обнаружен вон там. Знаком велев смотрителю, впустившему их в ворота, отворить ставни, Зуданевский отвел Эшера в дальний угол сарая. – Как видите, он собрал в кучу все пледы, попоны и полсти, какие смог отыскать, и устроил себе постель… Остатки всего этого, уцелевшие уголки и закраины, разворошенные теми, кто собирал пепел в жестяной ящик с замком, кольцом окружали жуткий – от жара растрескался даже кирпич – обугленный кратер в полу. Оглядев их, Эшер поднял взгляд к потолочной лантерне. Не прикрытые ставнями стекла ее прекрасно пропускали бы внутрь лунный свет, если б не вечная санкт-петербургская хмарь в небесах… И тут ему поневоле пришлось подобрать челюсть, отвисшую при первой же пришедшей в голову мысли. «Спать в таком месте ни один вампир не рискнет». – Что? – спросил Зуданевский, словно услышав отзвук невысказанных слов. – А? Нет, ничего. Ничего. В памяти Эшера промелькнули потайная комната под особняком леди Ирен, средневековый склеп, где Лидия некогда разыскала Исидро, темные сводчатые подземелья логова константинопольского вампира, и дорожные гробы о двух крышках, и запертые на замки, на засовы, на крючья тайные убежища всех прочих вампиров, с какими ему довелось повстречаться… Не говоря уж о скрытности, замкнутости, осторожности, развивающейся у вампира со временем, об одержимости каждого из них стремлением к абсолютной власти над всем, что его окружает. Ведь для вампиров все, не касающееся охоты, сводится к заботам о том, чтоб их ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не коснулся даже тончайший луч солнца, способный воспламенить уязвимую плоть Неупокоенного, оборвать его неустойчивое бессмертие в один-единственный миг. Двадцать лет службы в Департаменте избавили Эшера от мальчишеской веры в Господа подчистую, однако, вспомнив оксфордские дискуссии о Боге и загробном мире, он невольно задался вопросом: уж не позволил ли себе Тот-кто-там-правит-Вселенной шутки, легкого озорства, устроив так, что ради вечной жизни вампирам надлежит отказаться от всех жизненных радостей? Случайно ли бессмертие вампиров мало-помалу сужает круг их интересов, вытесняя из него все, кроме крови да несокрушимого гроба? В Департаменте Эшер встречал немало людей – не вампиров, чья жизнь целиком превратилась в хитросплетение всевозможных мер предосторожности, в высматривание всюду врагов, либо вероятных врагов, либо возможных прорех в воздвигнутой обороне, которыми вероятный враг, может быть, сумеет воспользоваться… Приподняв подбитую мехом шляпу, он провел ладонью по наголо выбритому темени. Одним из таких был он сам. И именно поэтому, оглядев огромный каретный сарай (разбитое стекло в ближайшем окне наглядно демонстрировало, каким образом мальчишка забрался внутрь), сразу же понял: мальчишка этот – кто угодно, но не вампир. Или вампир, ничему не обученный хозяином. Однако какой смысл обзаводиться «птенцом» только затем, чтоб он погиб, едва выйдя за порог? Особенно если хозяин – среди хозяев такое не редкость – способен чувствовать муки гибнущего в огне? Тем временем смотритель распахнул ставни на первом из окон. После царившего внутри полумрака серый, неяркий, ослабленный ливнем свет, хлынувший в каретный сарай со двора, казался просто-таки ослепительным. «Спонтанная мутация?» Эта мысль заставила Эшера содрогнуться. Однако как еще мог появиться на свет вампир, незнакомый даже с ужасной Первоосновой собственного существования? Быть может, это работа Тайса? Быть может, вампиров создает он? Но чего ради, если у него есть союзник-вампир? Или чужак, подобно Исидро, отказался творить «птенцов»? В таком случае зачем ему партнерство с Тайсом? И при чем тут кайзер с герром Текселем? Зуданевский, припав на колено по ту сторону кучи обгорелого тряпья, принялся по кусочку собирать закопченные клочья попон и пледов и бережно складывать их в заплечный вещмешок. – Когда обнаружили тело? – спросил Эшер. – В субботу, под вечер, – отвечал полицейский. – Смотритель нашел. Пепел к тому времени уже остыл. А я, рассудив, что вам непременно захочется осмотреть место происшествия в нетронутом виде, распорядился оставить все как есть, кроме собственно пепла. – Благодарю вас. С каждым новым открытым ставнем в сарае становилось все светлей и светлей. Оглядев просторный зал, Эшер отметил и блеск ухоженных полозьев саней, и искрящуюся серебром отделку в салоне брогама. Ни цепей, ни веревок, которыми могли связать обреченного вампира, нигде вокруг нет… правда, веревки Неупокоенного не удержат. И цепи, собственно, тоже – разве что дьявольски толстые либо посеребренные… – Помещение вы обыскали? – Времени не было. Разве что наскоро… как бы это выразиться… прошелся по верхам. Как горничная, вытряхивающая хотя бы салфетки с кресел, не успевая выбить половики. Во-первых, добрался я сюда незадолго до темноты, а во-вторых, рассудил, что все равно вернусь вместе с вами. Вернусь… и, возможно, вы объясните, что все это может значить. Эшер тоже принялся перебирать, встряхивать, складывать обгоревшую шерсть и ссохшиеся шкуры, а полицейский, выпрямившись, перенес вес тела на пятки. – Что вы рассчитываете найти, господин? Что обо всем этом известно вам, раз уж вы даже нисколько не удивлены? – Прошу простить меня, – ровно ответил Эшер по-французски, хотя полицейский завершил тираду на русском, – мой русский не настолько хорош. «Ну уж нет, господин, МЕНЯ на такой бородатый трюк ловить даже не думай». – Пф-ф-ф! – Зуданевский взмахнул кукольной ладонью в серой перчатке. – Жена, мсье «Орлофф», его сестрица… и это все, что вы готовы мне рассказать? Сложив руки на поднятом кверху колене, Эшер взглянул на полицейского поверх растрескавшегося, почерневшего кирпича. – Это все, что известно мне. Неужто вам ни разу в жизни не встречался американец, искренне убежденный, что на земле и в небе найдется множество вещей, даже не снившихся так называемым «просвещенным умам»? – Отчего же, встречались такие, и не раз. И упаси меня впредь святой Иисус Навин, заступник и покровитель таких, как мы с вами, от американцев, верящих в эктоплазму и телепортацию… Вот только американца, сколотившего состояние на железных дорогах и бойнях, среди них не было ни единого. – Приезжайте в Чикаго, господин, – осклабившись, парировал Эшер, – и я познакомлю вас с целой сотней. Уж не намерены ли вы меня за это арестовать? – Ох, надо бы, – осклабившись в ответ, отчего его серая, неприметная физиономия вдруг сделалась очень похожа на мордочку крохотного злобного эльфа, вздохнул Зуданевский и поправил очки на носу. – Хотя бы затем, чтоб поглядеть, к какому консулу вы обратитесь. Однако я – после трех-то десятков лет в погоне за революционерами да анархистами, на поверку оказывавшимися полицейскими филерами, – нутром чую, что вам известна правда о таких вещах, в которые никто другой попросту не поверит, и, вышвырнув вас из страны, я ничего полезного не узнаю… а эти злосчастные мальчишки с девчонками так и будут пропадать неизвестно куда. С этими словами полицейский откинул в сторону край попоны, прикрывавшей кучку позабытого пепла и косточек. – И это, полагаю, еще не самое худшее. Взгляните, – неожиданно резко добавил он. Выпрямив длинные ноги, Эшер шагнул к нему. В руке Зуданевского блеснула жестяная коробочка вроде тех, в каких продаются английские тянучки с ромом, чуть шире и толще мужской ладони. Полицейский встряхнул ее. Внутри что-то глухо загремело, негромко звякнул металл. Эшер припал на колено рядом, и Зуданевский откинул крышку. На дне коробки лежали два отсеченных под корень пальца с женской руки. Ухожены, чисты, с безупречным маникюром, без единой мозоли, один украшен перстнем с жемчужиной… Все это Эшер успел разглядеть в считаные мгновения. Как только под крышку коробки проник свет из окна, пальцы вспыхнули жарким, неугасимым огнем. Глава одиннадцатая – Перстень с жемчужиной, – задумчиво проговорил Исидро. – Да. Жемчуг барокко[33], в форме крохотной раковины улитки, величиной примерно в две трети горошины, кольцо простого, гладкого золота… С этим Эшер полез в жилетный карман, но вампир вскинул кверху узкую ладонь: – Не нужно. Я сам подарил его ей. В комнате сделалось тихо. Двойные оконные стекла за парчовыми шторами заглушали стук колес экипажей, катящихся вдоль набережной Мойки даже в столь поздний час, так надежно, что гостиная с обитыми красным ворсистым бархатом креслами и темной, ничем не примечательной мебелью казалась отрезанной от всего мира. – Это не обязательно означает, что она мертва, – помолчав, сказал Эшер. – Мертва она с двадцатого года прошлого века, – безмятежно ответил Исидро. – Весьма признателен вам за сочувствие, если то были слова утешения. Подняв голову, вампир устремил взгляд в глаза Эшера. – Однако, – продолжал он, – изучать плоть вампира куда безопаснее, если он мертв дважды, воистину мертв, и, таким образом, уже неспособен, вырвавшись на свободу, поквитаться с исследователем за отрубленные пальцы. Ну а вампир, столкнувшийся с подобным исследователем, не подпустит к нему потенциальную соперницу ни за что. Нет, – подытожил Исидро, – она мертва. Мертва окончательно и бесповоротно. «Интересно, вздохнул бы он в эту минуту, если б еще дышал?» – подумал Эшер, вновь вспомнив запыленные книги и проржавевшие струны арфы. А что же сам он, Джеймс Эшер? Любил бы он Лидию по-прежнему, оставь она манеру перечитывать в постели исследовательские записи и читать свежий «Ланцет», будто Диккенса? Любил бы он Лидию, утратившую привязанность к подругам и умение наслаждаться нелепостями жизни? «Да». Гибель их нерожденного ребенка заставила Лидию на многие месяцы позабыть обо всем этом, удалиться в некое царство скорби, бесцветное, неподвижное, словно лед, сковавший Неву. Понимавший, что это не навсегда, Эшер терпеливо, превозмогая собственную печаль, ждал ее возвращения и не ошибся. Со временем Лидия сделалась прежней… как будто река, взломав лед, унесла его в море. «Да, только сам-то я не вампир. И Лидия – тоже». – Место, где сгорела другая девушка, вам осмотреть удалось? Эшер резко встряхнулся, гоня прочь сторонние мысли. Многое ли сумел «подслушать» вампир? Об этом оставалось только гадать. – Это, как и сказал Зуданевский, мансарда одного из домов в Малом Сампсониевском переулке. От сдачи ее новым жильцам управляющего до сего дня удерживал только страх перед Охранкой: когда мы вышли, на лестнице, с кастрюлями, мисками и постелями, уже дожидались целых три семейства. Смотреть там оказалось практически не на что, однако я клянусь: укрыться там не пришло бы в голову ни одному из вампиров. Оконце невелико, но на нем нет ни ставней, ни занавесей. Всякому ясно: с наступлением дня там станет светло. Исидро, устроившийся в кресле перед камином, облокотился о подлокотники, подпер подбородок ладонями.