– Сожалею, Евгения, но нет, мне это неизвестно. Я пробыл вампиром уже триста пятьдесят четыре года, однако ни Господь, ни кто-либо из Его ангелов не удосужился явиться мне и сообщить, проклят я или, напротив, спасен, в силах ли переменить свою участь и даже есть ли им до меня или еще кого-либо хоть какое-то дело. Для любого из нас нет иного пути, кроме пути вперед, и никому – ни живому, ни Неупокоенному – не заглянуть за очередные врата, не преступив их порога. Необычайно легкие холодные словно лед пальцы коснулись лба Лидии. Мало-помалу она поняла, что лежит опершись плечами и шеей на что-то мягкое – свернутое пальто? – а затылок ее (пусть не в буквальном смысле, но все же) покоится на узком бедре Исидро. Потянувшись к его пальцам, Лидия вновь услышала шепот Евгении. Голос девочки звучал вяло, словно ее вот-вот сморит сон: – А тот, кого вы убили? Он теперь где? В Аду? – Госпожа? Ладони Исидро легонько стиснули кончики ее пальцев. «Серебро, – вспомнилось Лидии. – Цепочки на запястьях… или я их сняла?» – Ты ошибаешься, дитя мое, – продолжал Исидро. – Он не убит. Моих сил довольно, чтоб сломать нашему другу шею, но не оторвать ему голову – по крайней мере так быстро. Однако со сломанной шеей он лишился способности двигаться, и его коллеги оказались перед лицом непростого выбора: нести ли его в укрытие – притом что до зари оставались считаные минуты – или же бросить, обрекая на гибель в пламени и… Осекшись, Исидро умолк. Повернув голову (казалось, у нее самой сломана шея, да и сдержать новый приступ тошноты стоило немалых трудов), Лидия обнаружила, что Евгения спит в углу тесного чуланчика, где они едва смогли поместиться втроем. Смежившая веки, слегка приоткрывшая рот, она ничем не отличалась бы от любой другой спящей девчонки пятнадцати лет, если бы не клыки. – Сон вампира настолько подобен настоящему сну? – негромко пробормотала Лидия. – Нет, госпожа, – ответил Исидро, качнув свечой. – Сколько вы видите огоньков? Лидия, съежившись, отвернулась: казалось, свет иглой вонзился в глаза. – Больше, чем хотелось бы. – Тогда сколько пальцев? – Откуда мне знать? – Язык ворочался во рту будто чужой. – Я без очков. Голова болит сильно. – Нисколько в этом не сомневаюсь, госпожа, и, будь у меня при себе, в кармане, лишняя, я, безусловно, поделился бы ею с вами. В остальном вы целы? – Не знаю. Лидия принялась припоминать последние минуты схватки. Стоило поднять руку, все тело – как, впрочем, и на любое движение – откликнулось жуткой болью, однако она, нащупав распоротый ворот английской блузки, дотянулась до шеи. Цепочка оказалась на месте. – Меня ведь не укусили, если не ошибаюсь? – Нет. – А с Джейми все в порядке? Исидро ненадолго умолк. – Он тоже был с вами, здесь? Причину вопроса Лидия поняла отнюдь не сразу. О чем он? Казалось, мысли в голове еле шевелятся, память никак не желала расставаться с последним образом: сильные бледные пальцы Исидро, будто щупальца какого-то хваткого моллюска, оплетают лицо худощавого вампира с холодным взглядом, назвавшего ее vyedyma, что бы это ни означало… надо будет при случае спросить Разумовского. Будто подбирая слова по одному из нескольких разных блокнотов, разложенных на столе, она наконец сумела составить внятную фразу: – Разве вы с ним не вместе? «Может, я что-либо упустила?» Вновь долгая пауза, а затем… – Я не считал его человеком, склонным предать меня, но знал, что у него имеются свои планы. Проснулся я в доме, арендованном для себя в Берлине, но, отправившись к нему, на месте его не нашел. И чемоданы, кажется, были сложены не так, как их обычно складывал он. И записки при них не нашлось. Я искал его по всему Берлину почти до рассвета, но нигде – даже в тюрьме или в канцелярии германского министерства внешних сношений на Вильгельмштрассе – не нашел ни следа. Таким образом, что с ним сталось, мне неизвестно. – Джейми… Голова раскалывалась от боли, кружилась так, что чулан словно качался из стороны в сторону, описывая над землей широкие дуги. Едва сдерживая тошноту, подкатившую к горлу, Лидия крепко вцепилась в тонкую руку Исидро и безутешно расплакалась. Сочувствовать и утешать у Исидро было не в обычае – очевидно, за триста пятьдесят четыре года его способность к состраданию сошла на нет заодно с мимикой и большей частью жестов. Вероятно, за это время он окончательно убедился, что, вопреки обычным в подобных случаях заверениям, кончится все отнюдь не благополучно. Однако вампир нежно провел ладонью вдоль прядей ее упавших на лоб волос. Когти Исидро коснулись кожи легонько, точно лапки мотылька, голос прозвучал не громче дуновения ветра: – Полноте, полноте, госпожа… – Зачем вы убили ее? – всхлипнув, спросила Лидия. – Отчего просто не отпустили? Снова молчание – столь продолжительное, что Лидия пришла в ужас: не сморил ли вампирский сон и его? Не придется ли ей лежать здесь, погребенной с ним в одном склепе, до самого… «Судного дня?» – И куда бы она пошла, госпожа? – наконец отозвался Исидро, как будто не только понял, о ком идет речь, но и ждал этого вопроса при первой же встрече уже полтора года. – Сказать откровенно, – медленно, после еще одной долгой паузы продолжал он, – по-моему, ее лишил жизни один из вампиров, обитающих во дворце, в старом Гареме, видевший Маргарет, а может, и говоривший с ней, когда она заблудилась там в ночь беспорядков, охвативших Армянский квартал. Не стану утверждать, будто в свое время не покончил бы с нею сам, – добавил он, в то время как Лидия, крепче прежнего стиснув его ладонь, безутешно рыдала, вздрагивая всем телом, словно все беды, постигшие ее с тех пор, – и смерть не родившегося ребенка, и мучительное ощущение, что она предана, только не миром, а собственным сердцем, – трескались, распадались на части. – Однако меня опередили… ну, ну, госпожа, что вы? Так не годится. Джеймс – человек недюжинный, опытный… – Так зачем вы солгали мне? – Затем, – объяснил Исидро, – что дружба живого с мертвым ни к чему хорошему не приведет. Лидия заморгала, сощурилась, вглядываясь в его лицо. Заношенная, грязная рубашка с распахнутым, обнажившим ключицы и жилы на шее воротом рассказывала о тяготах его тайного путешествия в Петербург красноречивее всяких слов. Как же он добирался сюда без бдительного присмотра живого? Или при помощи сновидений, или значительной суммы, или шантажа, или любого из прочих методов, что в ходу у вампиров, склонил кого-либо в Берлине охранять его и распоряжаться багажом, пока в спутнике не минует надобность? Узкое, обрамленное длинными прядями белых волос лицо вампира оставалось спокойным, но его взгляд словно бы исполнился бесконечного сожаления. – Уж лучше пусть тот и другой держатся своего пути. Когда кто-то из них пробует переступить эту черту, все неизменно заканчивается болью, а порой и куда худшими бедами. Госпожа, госпожа… Лидия, вздрогнув, открыла глаза и поняла, что ее едва не унесло во тьму гораздо глубже, чем сон, в бездну, откуда уже не вынырнуть на поверхность. – Потерпите, не засыпайте, – мягко сказал Исидро. – Сюда вскоре придут. – Который час? – Начало пятого. – У меня сотрясение мозга, не так ли? Поэтому со сном и нужно подождать? – спросила Лидия. – Какое-то время. Исидро вновь погладил ее по лбу. Ледяная ладонь, когти – словно из стекла и стали… – Я бы оставил вас в доме, наверху, однако мне не понравилось, как вы дышите, да и вообще за вами следовало присмотреть. Оба князя-вампира покинули Петербург, а оставшиеся – сущий сброд. Студенты, бывший священник, бывший сотрудник Третьего отделения… «птенцы», ненавидящие и хозяина, сотворившего их, и хозяина, рвущегося к власти над этим несносным городом, где ищут убежища только самые слабые. Тело Лидии сделалось странно легким, будто во сне. – А вы сделали бы меня «птенцом», чтобы спасти от смерти? – спросила она. – Нет, – отвечал дон Симон, взвешивая на ладони прядь ее рыжих, как обожженная глина, волос и словно смакуя их прикосновение. – За это мне не сказал бы спасибо ни Джеймс, ни вы сами. – Потому что вампиры не любят? – Нет, отчего же, знавал я и тех, кто любил, – проговорил Исидро. – Дело не в том, госпожа. Я не творю «птенцов» вот по какой причине: рука их – твоя рука, сердце их – твое сердце. Что бы ни пережил, что бы ни испытал «птенец» в жизни – радости, беды, соития, измены, охлаждение сердца, – все это хозяин воспринимает словно переживаемое им самим, снова и снова. Кое-кто из хозяев наслаждается этим. Для них это триумф сродни человекоубийству. Я же нахожу отвратительной и власть, и… осведомленность подобного сорта. Чувствуя, как слипаются веки, Лидия снова, уже не впервые за ночь, вступила в борьбу со сном – только на сей раз усыпляли ее не вампиры, а бархатная тяжесть боли. Голова болела так, будто в черепе трещина, и, зная, что любое движение вызовет новый приступ тошноты, Лидия боялась даже пошевелиться. «Как хорошо, – думала она, обводя взглядом крохотные отсветы пламени на круглых боках стеклянных банок и глиняных горшков, аккуратно расставленных на узких полках хозяйственной Риной, – что Исидро со мной, когда мне так страшно, так больно, так холодно…» – Мне не хватало вас. – А мне – вас, госпожа. – Я часто о вас вспоминала, – прошептала Лидия. – В прошлом году, когда была больна. Когда скинула… Мне очень хотелось… в первые несколько дней я думала, что вот-вот умру, и мне очень хотелось поговорить с вами… потому что после моей смерти сказанное уже не будет иметь никакого значения. Глупо, конечно… – Отнюдь не глупо, госпожа. Вот только вашей болезнью я глубоко огорчен. – Джейми, – начала было Лидия, однако, осекшись, умолкла и не сразу сумела продолжить. – От него нет вестей уже трое суток. Сегодня пойдут четвертые. Вы ведь вернетесь сюда – вечером, когда сядет солнце? Нам нужно… Почувствовав, как обмякли в руке его пальцы, она – ценой мучительной боли, клещами впившейся в виски, – самую малость повернула голову и увидела, что Исидро, привалившись спиной к стене, смежил веки. Во сне лицо вампира утратило обычную жесткость, словно стершаяся с него тяжесть невзгод и печалей минувшего дня навсегда канула в прошлое, и Исидро, подобно Евгении, сделался настолько похожим на человека, что Лидия невольно задумалась: не осталось ли в нем – пусть даже прошло столько времени – толики живой души? «Хотя ЧТО же такое душа?» Потерянный ею ребенок; ребенок, которого она, возможно (как ни старалась не питать на сие особых надежд), носит под сердцем сейчас, дитя Джейми… КТО они таковы? А кем, каким был он, юноша, погибший еще до того, как на английский трон взошла королева Елизавета? Тот, кого Лидия, не будь он Неупокоенным, осужденным на вечные муки, никогда бы не встретила, никогда не узнала, никогда не… Сверху донесся скрип половиц под ногами. Сердце Лидии затрепетало в груди. «Иов? Иван? Рина?» – Мы здесь! – крикнула она. Голову даже от малейшего напряжения голоса заломило так, будто череп лопнул под колесом паровоза. – Закройте дверь! Закройте дверь в подвал!.. Шаги приближались. Кто-то спускался вниз. «Так, ладно, – подумала Лидия, чувствуя, как сгущается туман в голове. – Каким образом ты собираешься объяснить, кто эти двое спящих и отчего их нужно оставить здесь? И как собираешься искать им другое убежище, с этакой-то головной болью?.. Нет, засыпать рано. Для начала нужно, чтоб Рина и Иов мне поверили… если они решат, что я брежу, я…»