Мысли о предстоящем объяснении с прислугой – и о любых других предстоящих хлопотах – породили новый, уже не столь сильный приступ тошноты и неодолимое желание просто уснуть, предоставив событиям разворачиваться своим чередом. Казалось, золотистый свет лампы, проникший внутрь сквозь щели в двери чулана, заструившись вдоль зрительных нервов, прожег мозг насквозь. – Нужно спешить. В доме вот-вот проснутся. Голос за дверью принадлежал женщине. «Кто это? Рина?» Огонек лампы на миг заслонила тень. – Верхняя дверь закрыта? – из последних сил крикнула Лидия. Дверца чулана распахнулась настежь. Свет лампы выхватил из темноты троих, сгрудившихся в узком дверном проеме. Дверь наверху, ведущую к лестнице, они затворили: ни один отблеск занимающейся зари внутрь не проник. В золотистом сиянии пламени Лидия разглядела и озабоченно наморщенный лоб доктора Тайса, и гримасу тревоги на бесцветном костлявом лице Гуго Текселя в обрамлении нелепых бакенбард… и триумфальную улыбку Петрониллы Эренберг, державшей лампу над головой. Глава двадцать вторая «Во всяком случае, то, что я делал, я делал с благими намерениями». Так сказал Хорис Блейдон, когда Эшер упрекнул его в том, что он выпускает сотворенного им вампира кормиться на задворках Лондона и Манчестера – городов той самой страны, защите коей, по собственным же словам, посвящает труды. А сам он, Эшер, чем лучше? «Все убийства, совершенные им отныне, падут на твою голову…» В бескрайней тьме подземелья Эшер едва мог понять, где кончаются воспоминания и начинается сон. Все мысли, все чувства вытеснил страх перед тем, что на уме у Бенедикта Тайса и во что могут вылиться его замыслы во время и после войны. Неужто он, да и все прочие, всерьез полагает, будто подобное живое оружие со временем не заживет собственной жизнью? «Я делал то, что должен был делать, – и делаю – для общего блага…» В попытке сосредоточиться Эшер перевел дух и прислонился затылком к камню колонны за спиной. Все они так говорят. «Я знаю, что делаю», – утверждал Блейдон. Так тоже говорят все до единого. «Храни нас Бог, – устало подумал Эшер, – от “знающих, что они делают”. Включая сюда и меня самого». В подземелье стоял такой холод, будто здесь, внизу, скопилась стужа всех зим, минувших со времени постройки дома. Несмотря на поношенную куртку, Эшер неудержимо дрожал и никак не мог уснуть. Между тем каждый час бодрствования подтачивал силы, а через двое суток, если он не ошибся в расчетах, когда они с Якобой приедут в Берлин, силы и ясность мыслей понадобятся настоятельно. Догадываясь, отчего она не опасается упустить его днем, Эшер понимал: действовать придется как можно быстрее, иначе ему конец. Шарлоттенштрассе… Это со стороны Потсдама, одна из элегантных кирпичных вилл, резиденций владык загородных земель, юнкеров, наезжающих в столицу, чтоб посещать оперу да устраивать браки меж сыновьями и дочерьми; феодальной знати, живущей на прежний манер за парламентской ширмой Рейхстага; воинов, и душу, и сердце вложивших в Армию. Солдат, с нетерпением ждущих Войны, ни секунды не сомневающихся в славной победе… …и ни на миг не задумывающихся, во что Война, завершившись, превратит мир. Правящие германской деревней помещики полагают единственным достойным уважения занятием военную службу – подобно французам, считающим, что даме приличествует сойти с тротуара, уступая дорогу офицеру в блестящем мундире. Разумеется, им не по силам вообразить себе мир, где войны стали слишком опустошительными, слишком жестокими, чтоб продолжать их. «Мужество, мужество!» – вот он, единственный ответ, вполне понятный чистокровной германской душе… Что делать, явившись к полковнику фон Брюльсбуттелю на порог, Эшер даже не представлял. Однако как бы там ни обернулось (а он был практически уверен, что полковника придется убить, если с ним еще не покончил Исидро), проделать все это нужно как можно быстрее и сразу же, с полуденным поездом, покинуть Берлин. – Не бросайте их на погибель, – прошептала Лидия. Гоночное авто мадам Эренберг шло на удивление ровно, но и от этого голова кружилась так, что Лидия опасалась потери сознания. – На погибель? – Петронилла Эренберг приподняла безупречно изящную бровь. – Дитя мое, доктор Тайс будет стеречь их как родных детей, пока Тексель не вернется с гробами и экипажем. Хвала Небесам, он прихватил с собой докторский саквояж и слуги в доме не проснутся раньше времени. Мадам покосилась на Лидию, блеснув зеленью глаз в свете раннего утра. – Что же там произошло? И как вы, фрау Эшер, сумели свести знакомство не только со зрелым вампиром… кстати, кто он такой?.. но и с одной из моих дев? Но Лидия сочла самым разумным откинуть голову на элегантный ворсистый плюш автомобильного сиденья (тем более что притворяться, изображая жуткую головную боль, ей не требовалось) и вновь прошептать: – Не бросайте их на погибель… Автомобиль, на полном ходу свернув за угол, накренился набок. От толчка Лидию охватил новый приступ тошноты, и, хотя рвота, когда ты затянута в корсет, – сущая пытка, сдерживаться она не стала. Прегрешение стоило ей полудюжины сильных пощечин, но убедило мадам в том, что для расспросов Лидия еще слишком слаба и дезориентирована – тем более что пощечины, нанесенные с чудовищной силой вампира, действительно оглушили ее не на шутку. В результате она почти не заметила, как авто въехало во двор обители святого Иова и шофер, заперев ворота, понес ее к часовне сбоку от главной монастырской церкви. Позднее приведенная в чувство Лидия обнаружила рядом доктора Тайса. Неяркий луч света, падавший внутрь сквозь единственное арчатое окно, отклонялся от вертикали всего градусов на двадцать. Свет дня озарял мадам Эренберг во всем ее великолепии, блиставшую полудюжиной оттенков розового и с хищным нетерпением наблюдавшую, как Тайс, светя в глаза Лидии крохотным зеркальцем, осторожно ощупывает ее затылок и шею. – Сколько? – спросил он, подняв кверху два пальца – изрядно расплывчатых, так как очки Лидии остались в izba, но, несомненно, два. Лидия заморгала, сощурилась. Удастся ли одурачить доктора так же просто, как тетушку Фейт? – Три? Нет, нет, – неуверенно пробормотала она и неуклюже, так, чтоб наверняка промахнуться, потянулась к его руке. Голова до сих пор болела, словно из черепа позабыли выдернуть лезвие топора, и попытка нащупать руку Тайса завершилась новым приступом слабости, и Лидия, негромко, жалобно ахнув, уронила приподнятую голову на подушку – похоже, ровесницу обители, верой и правдой служившую еще кому-то из первых монахов. Со стены за спиной Тайса на Лидию взирала целая шеренга заплесневелых византийских святых – будто хор, готовящийся грянуть: «Притворщица! Притворщица!» – Мне нужен Джейми, – пролепетала она и заплакала. Притворяться подавленной практически не пришлось, и слезы навернулись на глазах сами собой, без усилий. – Дайте ей что-нибудь, – прорычала Петронилла Эренберг. – Мне нужно выяснить, кто этот вампир и что здесь делает. – Мадам, мне нечего ей дать, – терпеливо, похоже уже в третий, если не в четвертый раз объяснил Тайс. – У нее серьезное сотрясение мозга, и… – И скоро ли она сможет говорить? – Не знаю, мадам. В случае травм головы сказать что-либо определенное невозможно. Эренберг с быстротой атакующей змеи подступила к доктору, склонилась над ним, схватила за лацканы, привлекла вплотную к себе. Разглядеть выражения ее лица во всех подробностях Лидия, не отрывая головы от подушки, не смогла, однако внезапная ярость, охватившая хозяйку, заклубилась над нею, как пар надо льдом. – Да что вы за врач, если не знаете этого? Если вы так же невежественны, как и… – Петронилла… Отложив зеркальце, Тайс взглянул прямо в ее полыхающие огнем глаза. Ни в манере держаться, ни в звучном, спокойном голосе доктора не чувствовалось ни малейшего страха. – Петронилла, красавица моя, этого не знает ни один врач на свете. И вам это, вне всяких сомнений, известно… Отпустив его, Петронилла Эренберг отступила на полшага и прижала ладонь в кружевной перчатке к виску. Поспешно поднявшись, Тайс взял ее за руки: – Вы устали… что и неудивительно. Последние инъекции… – Со мной все замечательно. Выпрямившись, она улыбнулась доктору так, что тепло и очарование ее улыбки почувствовала даже Лидия. «Мы всегда очаровываем, – некогда объяснил Джеймсу Исидро. – Мы так охотимся». И доктор Тайс любил ее всем сердцем. Его влекло к ней, как Джеймса против его собственной воли влекло к одной из вампиров, к графине Эрнчестерской, полтора года назад. «И как меня влечет к Исидро?» Казалось, его когти снова легонько коснулись лба. – Кто таков этот новый вампир, совершенно не важно, – продолжал Тайс. – Каким образом Евгения наткнулась на мадам Эшер, тоже. На свойства их крови все это не влияет. Судя по импровизированному оружию, найденному в доме, мадам Эшер явно сражалась с вампирами – либо с Евгенией и этим незнакомцем, либо с кем-то из петербургских вампиров… он ведь не из местных, не так ли? Знаю, вы не желаете иметь с ними ничего общего, но, может быть, видели его где-либо?.. – Будь он одним из них, убил бы ее немедля, – буркнула мадам Эренберг. – Больше всего я опасаюсь, не наговорил ли он лишнего бедной Жене. Ее нужно держать отдельно, как можно дальше от остальных, пока мне не представится возможности поговорить с ней. Как жаль, что его пришлось поместить сюда же, в часовню… Сделав паузу, мадам Эренберг оглянулась на дверь: