– Миссис Эшер, – нисколько не удивившись, сказал он и мертвой хваткой ухватил бросившуюся бежать Лидию за локоть. – Вот вы-то мне и нужны. Глава двадцать пятая – Очень кстати, – только и заметил Тексель, услышав от охваченной ужасом Лидии, что мадам Эренберг, насколько она способна судить, убила доктора Тайса. – После убийства она успокаивается часа на два-три. – То есть она все это время охотилась на людей? Тексель взглянул на Лидию, точно на невероятно наивную девчонку лет четырех: – Неужели вы полагаете, будто я так же глуп, как старина Тайс? Герр готт![74] Крайне болезненно заломив ей руку за спину, а другой рукой ухватив за волосы, Тексель проволок Лидию вдоль расписанного аляповатыми фресками вестибюля и впихнул в довольно длинную, беленную известью комнату, служившую Тайсу лабораторией. Оборудование – все то же, что и в лаборатории клиники, только масштаб изрядно крупней, – Лидия опознала сразу. Фильтры, сепараторы, голубое пламя бунзеновских горелок, длинные змеевики дистилляторов, огромный стеллаж с реагентами и еще один, с множеством склянок какой-то темной жидкости, снабженных аккуратно надписанными ярлыками. Еще в лаборатории имелся сейф, а поверх него лежала пара разноцветных, ярких жестянок из-под конфет – таких же, как та, в которой, по словам Джейми, хранились отсеченные пальцы несчастной леди Ирен. Возле сейфа в крохотной, не больше чулана, забранной серебряной решеткой нише стояло приспособление, называемое специалистами по нервным болезням «креслом-транквилизатором», с цепями в дополнение к привязным ремням. – Значит, несчастный доктор Тайс даже не подозревал, зачем ей все это нужно? Тексель негромко хмыкнул: – Если вас интересует, лгала ли она ему с самого начала, то – да. Распахнув тускло поблескивающую серебром решетку, он втолкнул Лидию в нишу и усадил в кресло, а стоило ей заворочаться в попытках освободиться, сжал ее горло, отшвырнул назад и, с неожиданной ловкостью оседлав ее бедра, гнусно осклабился. – Сидите смирно, мадам, – угрожающе сказал он. – В таком наряде вам вряд ли очень уж хочется состязаться со мной во французской борьбе… или я ошибаюсь? Блеснув глазами, он сдернул с ее плеча разорванную ночную сорочку. – Какая жалость, что у нас так мало времени… Спокойно усидеть на месте стоило Лидии немалых трудов. – Что вы намерены делать? – Все то же, что делал с самого начала. Спрыгнув с колен Лидии, точно с лошади, Тексель вновь встал с ней рядом, пристегнул к креслу ее запястья и плечи и туго, в четыре рывка, затянул ремни. – Служить родине, – пояснил он и, ущипнув грудь Лидии сквозь тонкую ткань, извлек из выдвижного ящика неподалеку шприц с турникетом. – Что это? Жидкость в шприце оказалась прозрачной, ничуть не похожей на коричневатое содержимое склянок на стеллаже у стены. – Препарат, который непременно умертвит вас. Иглу в вену под локтем Тексель вогнал с такой быстротой, что Лидия не успела даже вскрикнуть. – Да, непременно… если в надлежащий срок не принять определенных контрмер. Отстегнув ремни, он вновь поднял Лидию на ноги. – Вы ведь не думаете, будто я так глуп, что отвечу, не правда ли? Это ведь все равно что подписать себе смертный приговор. Сюда. В таких обстоятельствах бежать от него было бы чистым безумием, и посему Лидия с бешено бьющимся от страха и безысходности сердцем последовала за ним. Дверь в дальнем углу лаборатории вывела их к округлой площадке винтовой лестницы. Взяв со стола керосиновую лампу, Тексель зажег ее от газового рожка. Долгие сумерки за окнами наконец-то сменились ночной темнотой, но зарево над Сталелитейным заводом выхватывало из мрака силуэты башенок монастырской стены. Тексель толкнул Лидию вперед, к черному зеву лестничного проема. Казалось, навстречу ей ринулась сама Ночь. – Вы тоже биохимик? – спросила Лидия, старательно сдерживая дрожь в голосе. – Оттого вас к нему и приставили? Тексель пожал плечами: – В химии я разбираюсь ровно настолько, чтоб отличить нечто достойное внимания от пустяков. А сюда послан главным образом благодаря знанию русского. Изначально о Тайсе было известно немногое: что его труд обеспечит человеку бессмертие… и способность незамеченным миновать любую, самую строгую охрану. И что все это как-то связано со свойствами крови. Ну а мадам Эренберг я сам не верил, пока не повидал ее в деле… и не увидел собственными глазами, что произошло с ее подругой, леди Итон, когда мадам, после того как мы с нею закончили, вытащила ее тело на свет. Мадам хитра, – добавил он, отворяя дощатую дверь у подножия лестницы, обитую сеткой из серебряной проволоки. – Вампирами делает только тех, кто послабее… сюда, живо. – Значит, сыворотка позволяет ей переносить не только солнечный свет, но и прикосновение к серебру? Дрожа всем телом, Лидия шагнула в темноту подземелья. Страх уступил место странной отрешенности сродни сонному оцепенению при невероятной ясности мысли. «Ребенок, – думала она. – Мой ребенок. Что бы ни случилось, пусть он останется цел и невредим…» Тут она споткнулась на неровном полу, и Тексель рывком поднял ее на ноги. – Шагайте, шагайте, любезнейшая. Здесь, внизу, бродят по крайней мере две «девы» мадам. Одна из первых опытных партий – в то время Тайс еще не определил верных пропорций… и еще одна, двух-трехнедельной давности; бог знает, что с нею пошло не так. Да, прикосновение к серебру мадам переносит или полагает, будто переносит. На мой взгляд, сыворотка старины Тайса просто замедляет, отсрочивает ожоги, и волдыри появляются совсем в других местах. Он-то все это время делал вид, будто знает, что делает, но, по-моему, в половине случаев попросту действовал наугад… Потому-то и взбесился необычайно, когда мадам прикончила леди Итон – если, конечно, та вправду была мертва, когда мадам велела мне выпустить из нее кровь, а тело нарезать ломтями. Понимал, что по-хорошему подобные вещи нужно испытывать на настоящем вампире, а не на этих облапошенных личинках, которых мадам до сих пор печет, как пирожки… Следить за его мыслью становилось все трудней и трудней. – Для этого доктору Тайсу и нужен дон Симон? – Дон Симон? То есть ваш друг сердца? Лидия закусила губу: – Он мне не друг сердца… – Я слышал, о чем вы говорили во сне. Мерзко осклабившись в желтых отсветах керосиновой лампы, Тексель ухватил Лидию за левую руку, поднес к губам массивный золотой ободок обручального кольца. – Интересно, он… он знает? Лидия потянула руку к себе, и Тексель, со смехом стиснув ее плечо, снова толкнул пленницу вперед, к короткому, прямому лестничному пролету под ногами. Небольшое подземелье внизу сохраняло промозглый осенний холод даже жарким летом. Посреди пола зияло отверстие – колодец, накрытый решеткой из серебра. Тексель сунул в руки Лидии лампу: – Держите, да не выроните… и не вздумайте со мной шутки шутить. Я знаю, что вам введено. Вы – нет. Нагнувшись, он отпер замок и сдвинул решетку в сторону. Дышать стало заметно труднее. Чувствуя, как ее все сильней клонит в сон («Что-то из опиатов?»), Лидия придвинулась ближе. До дна колодца свет лампы не доставал, но снизу явственно веяло холодом и сыростью. Может, это и есть одна из затапливаемых Невой во время прилива келий, о которых рассказывала мадам Муремская? – Что там, внизу? Забрав лампу и осторожно поставив ее на пол, Тексель с неожиданной быстротой ухватил Лидию за запястья, подсек ее ноги, так что она едва не упала, и перекинул ее через край колодца. – Сейчас увидите. Падая, Лидия с визгом взбрыкнула ногами в попытке нащупать кромку провала, но Тексель встряхнул ее что было сил. – Не дергайся, сука безмозглая… – Не надо! Прошу вас, не надо! Я ведь ношу ребенка… – Здесь всего около десяти футов, а глубина воды – дюймов шесть. Давай, давай, лапушка… Удерживая Лидию за запястья, Тексель припал на колени у края колодца и опустил ее как можно ниже. – Оп-па! Падение оказалось довольно жестким. Не устояв на ногах, Лидия с плеском рухнула на колени. Сверху донесся лязг водруженной на место решетки и скрежет замков. Свет лампы заслонила тень Текселя. – Одиннадцать тридцать, шатци[75]. Хочешь – не стесняйся, кричи. Твой дружок наверняка уже пробудился. Появится – передай ему: не выполнит моих требований, к рассвету ты впадешь в кому, а к полудню умрешь. Готов держать пари, даже отыскав ключ и сдвинув решетку, вовремя догадаться, что я вам ввел, он не сумеет… а значит, ни тебя, ни маленькой булочки, зреющей в твоей печи, ни от чего не спасет. Лидия, прислонившись спиной к стенке колодца, бессильно осела вниз. Вода оказалась просто-таки ледяной – да и как знать, что за живность может в ней обитать, но устоять на ногах ей при всем желании не удалось. Дыхание замедлилось сильнее прежнего, головокружение накатывало волна за волной, но дышать глубже или чаще не удавалось тоже. Холод пробирал до мозга костей, до самого сердца. «Симон, – подумала Лидия. – Отдавать им Симона нельзя ни за что. Если им воспользуются для… Джейми. Где же Джейми?» Этого не знал даже дон Симон. «Возможно, он мертв. Возможно, они мертвы оба… Впрочем, Симон действительно мертв – давно, с 1555-го…» Вспомнив об этом, Лидия вновь принялась размышлять, каким он был при жизни. «Дружба живого с мертвым, – сказал он, – ни к чему хорошему не приведет…» Отчего? Оттого что другие вампиры этого не потерпят? Оттого что подобная дружба для обоих опасна?