– Частенько оказывается, что мужчин больше, чем женщин. Тогда почти всегда начинается драка. – Да, если они не заняты сексом, то им нужно заняться чем-то другим. – Пия кладет руку Калле на плечо: – Так где ты теперь работаешь? Чем занимаешься? Калле смотрит удивленно. Думает, что она хорошо притворяется. Но потом понимает, что она действительно не знает. Они так и не дошли до этого момента в переписке. Говорили в основном о Винсенте, и он здесь, чтобы рассказать. – Я теперь ландшафтный архитектор. Калле немного сомневается, хорошо ли это звучит. Пока он не привык еще так себя называть. Каждый раз, входя в элегантный офис на Сканстулл, он чувствует себя немного самозванцем. – Значит, занимаешься цветами и тому подобным? – Не совсем. Я разрабатываю проект, как архитектор, всего, что окружает дома. Что-то в тоне Калле звучит фальшиво. Не слишком ли высокомерно у него получилось? – Вот как? – Пия кажется удивленной. – Я проектирую ландшафт. Все, начиная от того, какое дерево нужно посадить в парке, до того, как выглядит площадь… – Никогда не думала, что кто-то этим занимается. – Ничего удивительного. Обычный человек не думает об этом. Такая это работа. Если наша работа сделана хорошо, то ее не видно. Калле думает, понятно ли он выразился, потому что ему самому речь кажется запутанной и замысловатой. – Звучит очень здорово. Я всегда знала, что из тебя выйдет толк. – А ты как? – Калле хочет сменить тему. – Твои дети, должно быть, уже взрослые. – Им двадцать и двадцать один. Калле недоверчиво качает головой. Он видел их один раз. Когда ночевал в доме Пии на Аландских островах. Ее дети были подростками, и Калле как будто оказался в низкопробной пародии на фильм «Изгоняющий дьявола»[5] – с хлопающими дверями, постоянным топотом и жуткими криками. Пия тогда только что развелась. И все же у нее были силы слушать о его проблемах, а он был такой молодой… – Вы заказывали что-то особенное на борту? – спрашивает Пия. – Я надеюсь на экскурсию сегодня вечером, – отвечает Винсент. – А на завтра Калле заказал посещение спа. – Здорово. – Пия оборачивается к Калле: – Но если ты действительно хочешь что-то показать Винсенту, то вам нужно после ужина сходить на капитанский мостик. Это прозвучало так естественно, словно Пия только что об этом подумала. Калле посмотрел на нее с благодарностью: – Ты думаешь, это возможно? – Конечно же возможно. Сегодня посудиной командует Берггрен, а его ты знаешь. После теракта одиннадцатого сентября в Нью-Йорке, конечно, запретили туда пускать посторонних, но я думаю, что для вас сделают исключение. – Вот это было бы здорово, – радуется Винсент. – Надеюсь, мы там не помешаем. – Не думаю, что сильно помешаете. Я зайду за вами сюда чуть позже. – Спасибо огромное, – говорит Калле. – Не за что. Кстати, Филип передает привет. Когда Пия ушла, Калле осушил свой бокал шампанского, и Винсент снова налил обоим: – Кажется, она хороший человек. – Да, очень, – кивнул Калле. – Это она убедила меня уволиться и пойти в вечернюю школу. «А я отблагодарил ее тем, что исчез с горизонта», – подумал он про себя. – Что она имела в виду, когда сказала, что ты был «неприкаянный»? – Винсент положил на тарелку краба. – Вы много пили… или что-то другое? – Да, думаю, что именно это. Я напивался почти каждый вечер после работы. Пару раз Калле попался на контроле алкогольных промилле в медпункте. Медсестра Раили с сожалением сообщила, что ей придется об этом доложить. Калле вызвали на беседу с капитаном Берггреном и старшим администратором. Он получил предупреждение до следующего раза и пообещал, что это больше не повторится. Но, конечно, все равно продолжал пить. – Но не только это, – добавляет Калле. – Это трудно объяснить. – А ты попробуй. Я любопытный. – Понимаешь, я думал, что работаю здесь временно. Но шли годы. Это как бы… Я зарабатывал здесь намного больше, чем мог бы в другом месте. Со всеми надбавками я получал двадцать пять тысяч в месяц. И я почти ничего не тратил, только на выпивку. Но и ее мы могли покупать недорого. Есть здесь понятие «чарка». Это порция алкоголя, которую персонал может получить почти бесплатно. И мой друг Филип постоянно угощал меня в баре. Калле делает паузу, чтобы подумать. Как ему объяснить, как это было на самом деле? – Это странный мир, он как пузырь. И все, что за его пределами, через какое-то время начинает казаться нереальным. – Ты не скучаешь по людям, оставшимся здесь? Калле задумывается. Достает мясо омара из панциря, чтобы выиграть секунду-другую. Он не припомнит, чтобы ему где-либо еще было так же весело, как на пароме. Пия и Филип были лучшими друзьями в его жизни. Но он всегда знал, что нужно двигаться дальше, пока не застрял здесь навсегда. Он только не знал, как это сделать. И еще были вещи, которые Калле выносил с трудом. Но понял он это позже, и, только оказавшись в реальном мире, ему стало ясно, насколько он привык к этой дикости. На пароме процветала культура мачо. Финны утверждали, что все шведы геи. Шведы из всех сил пытались доказать обратное. И еще расцветал банальный расизм. Директор магазина беспошлинной торговли запросто мог с многозначительным видом сказать, что сегодня черно на сходнях. Или продавщица парфюмерии Лилль бесстыдно жаловалась, что африканцам трудно подобрать аромат, потому что они по-другому пахнут. Или этот упорно тиражируемый миф, что арабы возят с собой электроплитки и готовят в каютах, потому что они слишком жадные, чтобы есть в ресторанах. И Калле ненавидел сам себя за то, что он почти не возражал, не спрашивал, кто своими глазами видел арабов с электроплитками. Но тогда он был молод. И слишком труслив. Вместо этого Калле играл роль «веселого гея». Спешил отпустить «голубую» шутку, пока его кто-то не опередил. Становился неопасным для мачо. Влился в роль женоподобного друга-гея у девушек, которого можно попросить застегнуть сзади платье. Это оказалось просто. Слишком просто. Под конец Калле уже сам не знал, кто он на самом деле. Только Пия и Филип видели другие стороны его характера. И его собственный цинизм рос на пароме с каждым днем. Пьянство этому способствовало не в последнюю очередь. Каждый день Калле видел людей в самом неприглядном состоянии. Но хуже всех были пассажиры, которые отправлялись в круиз, как в зоопарк, чтобы поглазеть на других. Или как на сафари. Они останавливались, показывали пальцем на собратьев и смеялись. Если бы Калле остался, то полностью потерял бы веру в людей. Мясо омара во рту становится поперек горла, когда он думает о том, что Пия выглядела очень естественно, изображая радость встречи. Почему он перестал звонить и писать им всем? Потом в жизни Калле были годы обучения в вечерней школе для взрослых в Анарпе. И каждый раз, приезжая в Стокгольм, он только хотел быть с Винсентом, и больше ничего. Они быстро поняли, что не являются исключением из правила, которое гласит, что отношения на расстоянии – это очень тяжело. Потом наступили первые месяцы работы в бюро. Забыть Пию и Филипа оказалось легко, просто надо было поверить в то, что их связывала только работа. Работа и пьянство. Калле понимает, что Винсент все еще ждет ответа на вопрос, скучает ли он по старым друзьям. – Мы продолжали общаться в Фейсбуке, – отвечает он, жуя. – Но ты знаешь сам, это нелегко. Его телефон пищит, и Калле тщательно вытирает руки о льняную салфетку на коленях. Смотрит на экран так, чтобы Винсент не увидел написанного. «Он 10 баллов из 10! В каюте все готово. Увидимся. Пия». Мадде С ламинированной афиши у центральной лестницы на Мадде смотрит Дан Аппельгрен. Одетый в красивый костюм в стиле мафиози, он смеется, положа руку на затылок, словно немного стесняется того, насколько он красив. И настолько же сексуален. Судя по изображению, Дан знает толк в женщинах и что с ними делать. Можно даже подумать, что он знает, чего хочет, и может это получить. – Мама тоже по тебе скучает, – воркует Сандра по телефону. – Очень-очень. Дан сейчас где-то на корабле. Мысль об этом заставляет Мадде трепетать. Она оглядывается через плечо и смотрит в коридор, откуда они только что вышли. Она слышала, что где-то здесь на девятой палубе есть двухэтажная каюта люкс. Наверное, там он и живет. Мадде бросает на афишу прощальный взгляд и спускается по лестнице. – А завтра вечером в это же время я приеду к папе и заберу тебя, – продолжает Сандра. Мадде надеялась, что Сандра завтра вечером поедет с ней. Они могли бы повеселиться на пароме по дороге из Финляндии в Стокгольм, а потом продолжить в городе. Сандра жаловалась, что бывший муж не хочет сдвинуть свои дни по уходу за ребенком, но Мадде подозревает, что она не очень-то старалась его уговорить. Все подружки стали старыми и скучными. Иногда у них нет сил выходить из дому, даже если есть возможность. Как будто бы они уже пенсионерки. И Мадде пытается представить, как она будет жить без работы и общения со знакомыми днем. «Не буду об этом думать», – напоминает она себе. Нельзя портить этот вечер с Сандрой, когда он еще даже не начался. – Вы замечательно проведете вечер, – щебечет Сандра по телефону. И Мадде уже ждет, когда она наконец замолчит. Подруги спускаются на восьмую палубу, ко входу в ресторан «Буфет „Харизма"». – Передавай папе большой привет. Думаю, что сегодня уже не получится позвонить, но я обещаю, что буду думать о тебе перед сном. Да, моя дорогая. Не грусти. Целую-обнимаю. Люблю тебя. Пока. Целую крепко, все будет хорошо. Целую. Пока. – Что там у них происходит? – Мадде проходит в ресторан. – Надеюсь, я смогла ее успокоить, – отвечает Сандра. – Ей приснился про меня кошмарный сон.