Мадде слушает вполуха. Их встречает молодой блондинистый парень с выпученными глазами, Мадде видит его в первый раз. – Вы опоздали, – объявляет он наглым тоном, найдя их в списке бронирования. – У вас всего час пятнадцать до следующей смены гостей. – Вот как, – хмыкает Мадде. – И что? Тебе какое до этого дело? – Ваш столик номер двадцать пять. – Парень показывает точку на схеме. – Это справа у окна. – Я в курсе. Мы постоянные клиенты. – Господи, какая кислая морда, – комментирует Сандра, идя к столу. – Правда, подумаешь! – соглашается с ней Мадде. – Не на прием же в честь нобелевских лауреатов мы опоздали, в конце концов. Но ей плевать на парня с выпученными глазами. От длинного шведского стола потрясающе пахнет, в зале полно народу. Предвкушение бурлит в груди, как пузырьки шампанского. Мадде берет поднос и тарелку, привычным движением кладет запеченные овощи, мясо, ветчину, яйца с креветками, слабосоленого лосося, она старается максимально эффективно использовать поверхность, будто укладывает кубики тетриса. Она не удостаивает вниманием картошку, хлеб и остальные продукты, которые только набивают живот. Подруги вместе идут к кранам и наполняют до краев по два бокала белым. За столом они сразу чокаются. Вино холодное и сладкое на вкус. Мадде фотографирует еду на тарелке, со второй попытки выкладывает фотографию. Потом начинает есть. Все просто страшно вкусно. Как всегда. Мадде за свою жизнь побывала, наверное, в двадцати круизах на «Харизме». В первый раз она была еще ребенком. Всей семьей они ездили в отпуск в Стокгольм, поездка включала круиз. Мадде была в восторге. Она сидела в этом же ресторане и думала, вот оно как это – быть богатым, как герои кинофильмов. В первый раз тогда девочка поняла, что есть другой мир за пределами их городка на Крайнем Севере и что она тоже может стать частью этого мира. Только нужно сделать туда шаг. То, что Мадде переехала в Стокгольм, в некотором роде заслуга «Харизмы». К счастью, Сандра переехала тоже. Сейчас Мадде уже знает, что по-настоящему богатые люди вряд ли когда-нибудь ступят ногой на финский паром. Но это уже неважно. Она по-прежнему по-детски радуется, когда может отправиться в такую поездку. Это как вырваться из череды серых будней. На сутки прыгнуть в параллельную реальность. Сандра сегодня очень красива. Она сделала на голове хвостики с перьями такого же розового цвета, как боа, и напоминает Мадде ту далекую Сандру, которую она встретила почти тридцать лет назад. Сандру дразнили в школе, потому что она шепелявила, а ее родители были склонны к гиперопеке. Они еще тогда решили, что Мадде оказывает дурное влияние на их дочь. – Я снова хочу поднять бокал. – Мадде замечает, что уже невнятно произносит слова. – За нас с тобой. Таких распрекрасных. Сандра поднимает бокал: – За нас, богинь! – И осушает его до дна. Мадде следует ее примеру. – Ты все так же моя лучшая подруга, ты это знаешь? – улыбается она. – Конечно знаю, – прыскает со смеху Сандра. – Кто еще бы смог меня терпеть? – Сучка! – Мадде делает глоток из второго стакана. Сандра снова хихикает. Один из ее передних зубов вырос чуть криво и слегка прикрывает соседний. Мадде обожает этот ее зуб. Видимо, она уже пьяна, раз ее потянуло на сентиментальность. – А что касается работы, не волнуйся, все образуется. Ты же знаешь. – Мадде снова делает глоток. – Мы обязательно пойдем потом в караоке. – Конечно, – соглашается Сандра. – Я запишусь в фанатки Дана. – Не, на него уже я глаз положила. Ты можешь облизывать своих четверых итальяшек. – Да, неплохо бы сейчас пиццу «четыре сезона». – Надеюсь, ты не выберешь с грибами. Сандра хохочет так, как может только она. Откидывая голову назад. Грудь в глубоком декольте ходит ходуном. Из открытого рта выглядывает язык. Она смеется так заразительно, что просто невозможно не смеяться следом. Как-то незаметно второй бокал вина тоже кончается. Но в кране его сколько угодно. Еще целый час они могут есть и пить сколько влезет. Мадде на самом деле уже сыта, но столько всего еще нужно попробовать. Она отставляет тарелку в сторону. Встает, чтобы снова пойти за едой. Тарелки – как полотенца. Всегда можно взять новую. И кто-то обязательно уберет эту. Альбин Папа рассказывает об Ирме. Это социальный работник, который помогает ухаживать за мамой, когда он на работе. Она все время сидит за столом на кухне, курит и говорит о своей собаке или своей личной жизни, вместо того чтобы работать. Обычно ее истории папу злят, но сегодня он в хорошем настроении. Поэтому они превратились в анекдоты. Мама и тетя Линда весело смеются. В такие моменты папа прекрасен. Он отлично пародирует Ирму и рассказывает так живо, что сцены стоят перед глазами. Он то и дело подходит к крану и подливает себе красного вина. Бокалы Мамы и Линды стоят почти нетронутыми. Почему папа продолжает пить? Он же знает, чем это кончится. И почему Линда и мама никогда не попросят отца остановиться, а вместо этого сначала подбадривают его своим смехом, а потом унижают упреками, бросая друг на друга красноречивые взгляды, когда уже поздно? – Она напоминает нашу соседку… помнишь, она жила рядом, когда мы были маленькими, – говорит Линда. – Ее звали Йонссон или, что ли, Юханссон. – Кого? – удивляется папа. – Ты же помнишь. Ее сын учился со мной в одном классе. Он всегда был одет в одну и ту же одежду. Кажется, он занимался хоккеем с мячом. – Я не помню твоих одноклассников, я своих-то почти не помню. – Я знаю. Я просто вспомнила эту соседку. Нам она казалась старой теткой, а мы сейчас сами в этом возрасте. Линда пытается посмеяться, но папа смотрит с раздражением. Альбину жалко Линду. – Ее собака однажды поранила челюсть. И она все лето возила ее в детской коляске. – Ах да, – оживляется папа. – Вот это я помню. Тебе следовало с этого начинать, если ты хотела, чтобы я ее вспомнил. Линда совсем растерялась. – И что еще с ней было интересного? – спрашивает папа. – Только это, – отвечает Линда. – То, что она гуляла с собакой, как с ребенком. Эта Ирма тоже вполне могла так сделать. Папа делает большой глоток вина. Его лицо невозмутимо. – Боже мой, – удивляется мама. – Люди просто с ума сходят по своим домашним питомцам. Но это и понятно. Они тоже члены семьи. Она слегка откашливается и кладет в рот кусок шоколадного торта. Альбин тоже начинает есть свой кусок, макая его во взбитые сливки. Торт вкусный, он просто тает во рту. – Какое счастье! – Лу трясет свой телефон. – До чего же мне нравится здесь связь! Замечательно берет! Пара за соседним столиком поворачивается и смотрит на нее. – Убери это, – шипит Линда. – Можно вообще-то и побыть немного с нами. Лу смотрит на Линду, прищурившись. Но телефон все же убирает: – У меня в любом случае нет альтернативы. Линда вздыхает и снова поворачивается к маме с папой: – Иногда мне кажется, что телефон к руке Лу приклеен. У нее настоящая зависимость от соцсетей. – Мы вот Альбину запретили подобное общение. До пятнадцати лет. – Я частенько сама не лучше, – вздыхает Линда. – Но все же… Такое впечатление, что, чем больше у нас средств для общения, тем меньше мы общаемся на самом деле. – Мама, я так горжусь, когда ты высказываешь оригинальные мысли. Правда! Глаза Лу закатились при этом так далеко, что Альбину на секунду кажется, что они уже не смогут вернуться на место. – Но это действительно так. Ты целыми днями сидишь, уставившись в экран. Ты там зависаешь. – Зависаю? – Лу беззвучно смеется. – Да! Тебя ничто другое не интересует. Так мне кажется. – Извини, что я не законспектировала ничего из твоих потрясающе интересных рассказов. – Лу! Теперь уже точно хватит! – Линда почти кричит. – Мне уже до смерти надоело твое отношение ко всему! Я отберу у тебя телефон, если ты его сейчас же не уберешь! – Я уже убрала, – вяло возражает Лу. Пара за соседним столиком с интересом наблюдает за сценой, для них это развлечение. – Однако до чего же вкусный шоколадный торт, – говорит мама и обращается к Альбину, как будто просит о помощи: – Помнишь то лето, когда вы с Лу постоянно пекли такой же? Альбин кивает. Им было по восемь лет. Они лежали на диване перед телевизором или компьютером, смотрели фильмы и ели торт, пока шоколад не начинал лезть из ушей. Мама тогда еще могла ходить. У нее были длинные волосы, и она каждый вечер перед сном долго расчесывала их щеткой. Папины волосы тогда были светлыми, а не седыми, и бабушка была жива, хоть Альбин о ней и не думал, потому что ни разу ее не видел. Папа начал говорить о ней, если выпьет, только после ее смерти.