– Спасибо, – сказал мистер Бертон, ставя пустую чашку в нишу, очевидно, именно для этого и предназначенную. – Почему бы вам теперь не попить чайку и даже не выкурить сигарету? Моей самой любимой частью путешествия всегда было его начало. Кто знает, что там впереди? Пока Фрайти потягивала свой чай и зажигала сигарету, маленький человечек, не изменив голоса, продолжал: – И что же это вы делаете в цирке Фаррела, мисс Фишер? Глава 10 Разве песни лета не для меня и моей милой, Когда мы лежим, веселясь, в стогу сена… Уильям Шекспир. «Зимняя сказка». Акт II сцена 3 – Что вас гнетет? – вопрошал инспектор по уголовным делам Робинсон, которого в восемь часов утра сержант Гроссмит вытащил из его берлоги в офисе. Сержант казался очень взволнованным по какой-то непонятной причине. – И что это вы ходите на цыпочках? – Утренние часы всегда не нравились Робинсону. – Решили заняться балетом в вашем-то возрасте? Сержант Гроссмит открыл дверь головного офиса полицейского управления на Рассел-стрит и жестом предложил шефу войти. Там, оскорбляя своим присутствием чистоту линолеума цвета грязи, сидела старая знакомая Элси Ящерица, подруга моряков, сжимая в руках бутылку, как оказалось при ближайшем рассмотрении, бренди. Ее помятое платье было все в темных пятнах, а боа – потрепаннее, чем обычно. Она крепко спала и улыбалась во сне. В этом факте как таковом не было ничего необычного. Причиной, заставившей Робинсона отступить назад, прямо на ногу Гроссмита, был вид человека, на котором покоилась ее голова. А голова этой имевшей дурную славу гарпии покоилась на облаченном в твид плече констебля Харриса. Он сидел с закрытыми глазами, прислонившись к стене и обнимая Элси рукой за талию. – Ну-ну, – сказал Робинсон, – дети природы. Ждут, когда слетятся птички и забросают их листочками. – Как давно они уже здесь, дежурный сержант? – Они пришли, сэр, около десяти минут назад, шлепнулись на пол, да так и остались, сэр. – Спасибо за эту небольшую комическую интерлюдию, Терри, – сказал Робинсон. – А теперь не лучше ли тебе разбудить констебля и спросить, что, черт его побери, он думает по этому поводу? Гроссмит подошел к паре и гаркнул: – Проснулись! Проснулись! Элси Ящерица прыжком вскочила на ноги, выставив руки, как когтисные лапы, и потом только разглядела, кто с ней говорит. – Привет, Терри, – сказала она, – возвращаю тебе твоего копа. – Как это? А что с ним стряслось? – Гроссмит согнулся над Харрисом. Он потряс его за плечо. Молодой человек застонал и постарался собраться. – Харрис, что с тобой? – проревел Гроссмит. Робинсон отошел от двери и осмотрел лежавшего офицера. – Терри, открой пошире глаза. Посмотри на его куртку. И на рубашку. Никакой пьянки не было. Он не пьян. Это кровь. Его ранили. – Хоть у одного из вас есть глаза, черт бы вас побрал! – с сарказмом заметила Элси Ящерица. – Конечно, он ранен. Его подстрелили! Этот сучий выродок, Оптовик Луис. Если вас это интересует. – Это Рой-Бойз, – сказал Гроссмит. – Вызывай полицейского хирурга! – прокричал он изумленному дежурному офицеру полиции. – Не стой же, как идиот! Как думаешь, Джек, мы можем положить его на скамейку? Они вместе подняли констебля Харриса. Элси Ящерица стала бочком пробираться к двери, но Робинсон поймал ее за руку. – Оставайся с нами, Элси, – сказал он. – Как я понимаю, мы твои должники. – Разве что для разнообразия, – ответила она. – А он хороший парень, – добавила Элси. – Правда, хороший. В поганое дело я влипла вчера вечером в этом «Синем бриллианте». А он во все это влез и спас меня. Потом мы сбежали, а этот мерзавец Луис подстрелил его. Поэтому я прятала его всю ночь, а на первом трамвае мы приехали сюда. Его не страшно ранили. Просто он устал и крови много потерял. – Элси, ты исключительная женщина! – сказал Робинсон. – Ты прав, черт тебя дери! – согласилась Элси. Спустя час констебль Харрис пришел в себя настолько, что ему можно было задавать вопросы. Рана оказалась несерьезной, она походила на глубокий длинный порез в боку, который доставлял боль при движении. Столбняк он не подхватил, по заключению полицейского хирурга, благодаря тому, что Элси обильно залила рану коньяком. – Лучший напиток, который я когда-либо пила, – с грустью заметила Элси. – Так жалко было тратить его понапрасну. – Это не напрасная трата, – сказал врач. – А теперь, парень, следи, чтоб рана была сухой, и завтра снова перевяжем, – заключил он и ушел. – Ну теперь, Харрис, расскажи мне точно, что произошло, – потребовал Гроссмит. – Только медленно. Констебль Харрис, которому разрешено было помыться и вновь облачиться в форму полицейского, чувствовал себя спокойным и уверенным. Он сел прямо и собрался с мыслями. После этого он во всех подробностях рассказал все, что мог вспомнить о событиях вчерашнего вечера. – Потом я заполз в это укрытие, а дальше уже ничего не помню до тех пор, как Элси тащила меня по булыжнику, и мы приплелись на улицу и залезли в трамвай. Нас не хотели впускать. Видок, наверно, у нас был еще тот. – Я его укутала и оставалась с ним, чтоб согревать, – медленно проговорила Элси. – Ты бы копыта откинул от холода и шока, если б я тебя не согревала. А потом я его притащила, как он и говорит… Но что я хочу, черт побери, понять, – голос ее зазвенел от гнева, – почему эти собаки Рой-Бойз ко мне прицепились. Почему захотели разделаться со мной? Я ж им ничего плохого не сделала. Почему ж, мать их… – Ах да. Теперь расскажи-ка нам, почему ты сказала, что Альберт Эллис должен тебе десять бутылок? – медленно проговорил Гроссмит. Элси Ящерица уставилась мимо него, в стену. Губы плотно сжаты. – Давай же, Элси! Ты серьезно попала. И беда грозит тебе не от меня. Я не собираюсь выдвигать против тебя никаких обвинений, если ты всего лишь зашла в «Провинциал» и затеяла там драку с хозяином для того, чтобы Ройз смогли застрелить старину Реффо. Моего шефа тоже не опасайся. – Элси посмотрела на Робинсона. Он кивнул. – Но ты спасла Харриса, – продолжал Гроссмит, – у которого просто талант подстраивать все так, чтобы женщины его спасали, – и теперь Ройз будут охотиться за тобой. Ты никогда не делала ничего по-настоящему плохого, Элси, кроме твоих злосчастных ругательств. У нас против тебя ничего нет. Но, бьюсь об заклад, Ройз смотрят на тебя другими глазами. – И что ты, черт возьми, можешь сделать? – спросила Элси. – Я вывернусь тут для тебя наизнанку, и потом я выйду на улицу, а там меня, черт их дери, поджидают эти козлы. Оптовик Луис со своей чертовой пушкой. – Мы можем подержать тебя, для твоей же безопасности, в камере предварительного заключения, пока с ними разберемся, – сказал Гроссмит. – Ты сможешь выйти, как только захочешь, – добавил он, так как Элси судорожно бросилась к двери. Гроссмит схватил Элси. – Подожди минутку, Элси. Ты и я, мы давно знаем друг друга, точно? Я никогда не причинял тебе зла, правда, Элси? Не хочу увидеть твой труп. Элси не сопротивлялась. Она позволила Гроссмиту усадить себя обратно на стул. – Ну да. Черт побери, ты прав. Я заварила ту потасовку. Альберт Эллис должен мне десять сраных бутылок портвейна, подлый, старый пес! А тебе, думаю, я могу доверять, Терри. Думаю, что да, – неохотно сказала она. – И для тебя мы, возможно, сможем организовать бутылочку пива в день, – добавил он. – Знаешь, тебе нужно слезать с этой красной курочки, Элси. Она и быка свалит. Неделю по бутылке пива в день, и ты запрыгаешь как молодая козочка. Но для хорошего начала я дам тебе бутылку бренди из аптечки первой помощи. – Что на это скажешь, морячок? – Элси подтолкнула констебля Харриса в здоровый бок. – Это ж ты меня вынес из пекла. – Отсидись здесь какое-то время, Элси, – сказал констебль Харрис. – А мы тем временем побеседуем с мистером Эллисом и его мальчиками. Мне невтерпеж с ними снова встретиться. Элси смерила его быстрым взглядом ярких черных глаз. А потом ее морщинистое лицо озарилось потрясающей улыбкой, нежной и привлекательной, от которой констебль Харрис еще быстрее пошел на поправку. – Хорошо, морячок, – погладила она его по щеке. – Я так и сделаю. Идем, Терри, – рассмеялась она, глядя на большого полицейского. – Одевай свои сраные наручники. Я буду вести себя тихо. По причине того, что для женщин не было дополнительного помещения, дежурный офицер поместил Элси Ящерицу в одну камеру с миссис Паркс. Фрайни Фишер удалось не расплескать чай. Она уставилась на маленького человечка, управляющего лошадью и сохраняющего совершенно невозмутимое выражение лица. – Извините, что вы сказали? – Я узнал вас, когда Раджа стащила с вас шарф, – объяснил он. – Но, похоже, больше никто здесь о вас не слышал. – А вы слышали? – Фрайни не видела смысла полностью все отрицать. Инициатива перешла к ее собеседнику. Тот слегка улыбнулся молчаливому признанию установления ее личности. – Да, я читаю модные газетки. – Что именно? – Книжные обзоры, – спокойно отозвался карлик. – После окончания Оксфорда я не забросил чтение. Моя область – литература. Мне также нравится наблюдать, что творится в обществе. Tempora mutantur et nos mutamur in illis. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. После войны началось общее падение нравов, вы не согласны? Никто теперь не верит, что впереди нас ждет золотой век. Даже мистер Уэллс. – Вы учились в Оксфордском университете, – восторженно проговорила Фрайни. – Так почему же вы у Фаррела? – А где еще мое… уродство будет оценено? В любом другом месте – я уродец. Здесь – я уродец, но уродец выступающий. Цирк – единственное место, где карлик может заслужить в какой-то мере уважение. И даже при этом вы слышали, что сказал механик. «С ним вы в безопасности», – сказал он и рассмеялся. – Сказал так только потому, что видит в вас джентльмена, – сказала Фрайни. – Если вам не будет неприятен мой вопрос, мистер Бертон, скажите, сколько вам лет? – Мне тридцать, – ответил он, глядя ей прямо в глаза. – Я рано поседел – это хорошо. Старый карлик ценится выше, потому что очевидно, что это не ребенок. Я никогда не вырасту выше, чем есть сейчас, и если я не найду соответствующую моему росту даму-карлика, я никогда не женюсь. – А что, если… любовь? – спросила Фрайни. Мистер Бертон рассмеялся. – Многие женщины хотят выяснить этот вопрос с карликами, – сказал он чопорно. – Их интересуют… мои размеры. Но я не иду на компромисс. Любовь или ничего. Пока это ничего. А теперь расскажите мне, что вы делаете в цирке? Это просто ваш каприз, мисс Фишер? Вы заскучали? – Да, пока не стала каждое утро падать со скачущей лошади. И вот теперь я вся в синяках. Не знаю, что и рассказать вам, мистер Бертон. Разве что заверить вас, что намерения у меня хорошие, и попросить вас не выдавать меня.