Его мозолистые руки заскользили от ее лодыжек к бедрам. Фрайни затаила дыхание. – Я могу сделать тебе больно, – проговорил он. – Прошло много времени, как… – Потому что клоуны несчастны? – Да. Лицо его блестело от пота и краски. Отчаявшийся клоун, трепетавший от ее прикосновений, от того, что она рядом, от ее женского запаха. – Я рискну. Каков твой ответ? – Да. Одним движением Фрайни сбросила халатик, и вот он уже над ней, покрывая ее страстными быстрыми поцелуями. Его сильные руки поднимают ее и кладут на лоскутное одеяло. Краска стирается, пока он прижимает лицо к ее животу; рот его ищет самое сладкое место, где все ее нервные окончания, вся ее сексуальность сходятся в один узел. Мышцы ее расслабились, ноги раздвинулись… Над ее грудью появляется его лицо. Волосы его падают каскадом, и Фрайни закусывает губу, чтобы подавить крик. Рот его нежен и умел; он нашел самое чувствительное место. Ей не дотянуться, чтобы приласкать его. Кажется, он и не хочет, чтобы до него дотрагивались. Его шершавые руки нащупали ее соски и крепко сжали. Она задыхается на грани удовольствия и сладостной боли. В этом клоуне столько скрытой силы, что Фрайни оказалась в такой близости к страху, в какой никогда не бывала. Его губы приблизились к ее губам, и рты их слились в поглотившем их обоих, горьком от краски поцелуе. Она обвила ногами его бедра, и первый вход был так силен, что пригвоздил ее к кровати. Маска клоуна, стоявшая у нее перед глазами, стала расплывчатой. Она крепко обхватила его и начала отвечать, но тогда его руки легли ей на плечи и остановили ее движения. – Пожалуйста, не двигайся. Я не смогу… ждать… если ты будешь отвечать. – А я не убегу, – сказала Фрайни, ерзая под ограничивающими ее свободу руками. – Я останусь на всю ночь. Отпусти. Не хочу быть прикованной. Он заморгал и выпустил ее. Охладевшая к этому моменту Фрайни, по мере того, как движения их становились размеренными и четкими, вновь загорелась желанием. Он нагнулся, чтобы поцеловать ее соски. Из-за скользкого от краски тела звук поцелуя прозвучал удивительно громко в темноте ночи. Волосы упали ему на глаза, закрыв их странный блеск. Фрайни обхватила его за плечи, стараясь, чтобы он был как можно ближе, вошел как можно глубже. Он застонал и застыл, затем упал в ее объятия, забившись в экстазе. Это падение ее так удивило, что она лежала без движения минут пять под весом его тела. Только потом она почувствовала его тяжесть. Она толкнула его в грудь, но он вцепился в нее. Мускулистые руки быстро обхватили ее крепким объятием. – Ты сказала, что останешься на всю ночь, – прошептал он, и в голосе его опять прозвучала эта странная нотка. Фрайни решилась задать вопрос. Кроме того, она еще не насытилась, а в этом мужчине она чувствовала такой эротический потенциал, который нужно было подстегнуть. – Что с тобой, Маттиас? Почему ты так… во мне не уверен? Он оперся на один локоть и отбросил ароматно сладкие волосы с глаз. Большая часть грима с его лица оказалась на теле Фрайни. Она теперь увидела, что лицо у него из тех, что в Париже назвали бы jolie laide[5]. Уродливое лицо с высокими скулами, длинным носом, большим ртом и мягкими полными губами, бровями вразлет. Клоун смело вынес ее изучающий взгляд и сказал: – Есть, конечно, некоторые женщины – они не из среды циркачей, – которые любят… любят маски. Время от времени, они хотят… меня испробовать, узнать, каков я. Но они никогда не хотят оставаться. Видишь ли, для них это просто эксперимент. – И ты подумал, что я одна из них? – Голос Фрайни звучал холодно. Он приложился щекой к ее груди и нежно ее погладил. – Ты же сказала, что любопытна. – Да, я любопытна. Но ты милый. Ты хороший любовник. Тебе этого никто не говорил? И ты единственный человек в цирке, которому я понравилась, если не считать мистера Бертона и медведя Бруно. И потом, мое любопытство не так-то просто удовлетворить. Улыбка осветила его лицо, придав иные очертания его мягким губам. – Что мне сделать, чтобы удовлетворить твое любопытство, Ферн? – спросил он, дыша ей в ухо. Она приблизилась к нему и притянула его к себе, получая удовольствие от ощущения упругости его спины, силы его ягодиц. – Что ж, удовлетворяй, – с легкостью сказала она. Элси Ящерица предложила свою бутылку женщине, лежавшей ничком на соседней кровати. – Отхлебни глоточек веселого пойла, – сказала она надтреснутым голосом. – Давай, детка. Какого черта так убиваться?! Миссис Паркс посмотрела с удивлением вверх, на источник странного голоса, и незаметно спрятала нож под матрас. – Ну давай, – подначивала Элси Ящерица, – что уж такое с тобой могло стрястись? – Я убийца, – сказала миссис Паркс безучастно. – Ну и ну. Кто это так говорит? – Они так говорят. – Что ж, они могут быть чертовски не правы. Скажешь, нет? Вот, сделай глоток. Только один глоток. Офигенный бренди! Миссис Паркс села и приняла из рук Элси бутылку. – Вы кто? – спросила она. – Я Элси. Они зовут меня Элси Ящерица из-за моего поганого синего языка. Я рано усвоила эту привычку и не собираюсь, мать твою, от нее отказываться. Вот так-то лучше. Миссис Паркс сделала большой глоток бренди и прислонилась спиной к стене. Она ничего не ела уже два дня, поэтому алкоголь сразу ударил в голову и парализовал ее волю. – А теперь, – сказала Элси, восстанавливая свое право на бутылку, – а теперь рассказывай, как это тебя угораздило, мать твою, стать убийцей? – Один мужчина, – сказала миссис Паркс. – Он был моим мужем. – Вот всегда так! – сплюнула Элси. – И что, ты его убила? – Да. – Почему? – спросила Элси, усевшись и приготовившись к долгой беседе. – Я… Он плохо ко мне относился, сделал меня бесплодной, бил меня, а потом хотел сделать из меня проститутку. – Ему чертовски повезло, что ты всего лишь его укокошила, – заметила Элси. – И когда это было? – Десять лет назад. – Десять лет назад? И они только теперь это выяснили? – Нет, они думают, что я убила и другого человека. Циркача, который жил со мной в одном доме. Его звали мистер Кристофер. Заколот насмерть. – И это ты его? – спросила, заинтересовавшись, Элси. – Не думаю. Но, видите ли, я вышла из тюрьмы, и они подумали, что раз я убила одного, то я могла убить снова. – Мерзкие копы! На, глотни еще. Тряхнув головой, миссис Паркс отбросила назад свои короткие волосы. Они были давно не мыты. Одета она была в тот же самый костюм, в котором вытаскивала констебля Харриса с крыши. Она заметила, что вся грязная, что у нее черные, обломанные ногти. Элси окинула ее оценивающим взглядом. – Эй там! – закричала Элси. – Дежурный полицейский! – Да, мадам? – с едким сарказмом ответил дежурный полицейский. – Что мадам требует? Икру, шампанское? – Мадам требует, чтобы ты предоставил мне и этой бедолаге возможность принять ванну и переодеться в какую-то чистую одежду. А потом уже поговорим о ланче, – сказала Элси безразличным тоном. – Но она не хочет принимать ванну, – ответил полицейский. – Да и есть она тоже не будет. – А это оставь старой Элси, – сказала она с хитрецой. – Дай нам только помыться, причесаться, позавтракать, и мы будем как огурчики. И, черт побери, давай по-быстрому! – прокричала она вслед его удаляющейся спине. – Я не принимала ванну и не ела всю эту поганую неделю! – Я и так это понял, – пробурчал дежурный офицер и отправился воздвигать перегородку, отделяющую мужскую душевую от женской. Глава 12 Нет более в жизни моей Надежды, что других питает. Не пристало лгать мне сердцу своему, что нечто хорошо Иль будет хорошо.