Девушка и мужчина, удерживаясь согнутыми коленями за перекладины, начали раскачиваться. Они добились точной противофазы. Движение одного казалось неверным и уродливым, так как оно не отражало другое. Фрайни начала уже кусать губы, сдирая с них краску, когда девушка отпустила опору и, как мяч, закрутилась в воздухе. Раз, два, три – и ее руки вытянулись в воздух из последнего переворота. Ловивший поймал ее целой и невредимой, если можно назвать так состояние, в котором она висела, держась за его запястья высоко над непрощающими промаха опилками. С такой высоты, подумала Фрайни, натянутая внизу сеть, наверно, кажется размером с носовой платок. Толпа ревела от радости и восторга. Мисс Биван была аккуратно водворена на стойку, и воздушные гимнасты Бивансы соскользнули вниз по канатам для завершающего поклона. – Пока будут сворачивать сеть, выходят жонглеры, – сказала Дульчи. – И, только представь себе, я одна из них. Она выбежала на арену, ловя на бегу мячи, которые бросал ей высокий симпатичный партнер. Он улыбался ей, а она тем временем отбрасывала ему предметы разного веса и размера. Это были мячи, спичечные коробки, дубинка и апельсин. Дульчи управлялась со всем этим легко, без малейшего напряжения. Пара вышла за пределы арены, перебрасываясь предметами и шутками, а рабочие тем временем свернули страховочную сеть и унесли ее. Тогда жонглеры вышли в центр арены. Выбежал мальчик с охапкой горящих керосиновых факелов. Дульчи и Том взяли по одному и начали перебрасываться ими. Затем по два и наконец по три. Пламя развевалось и струилось, пока они с точностью перекидывали факелы из руки в руку. У Фрайни все замелькало перед глазами. Она подумала, сколько же раз они обожглись, отрабатывая этот опасный трюк. В конце концов они поймали по три каждый и стояли, размахивая ими. Минуя Дульчи и Тома, вышли Берни и, под его руководством, Бруно. Медведь отобрал у клоуна самокат и забрался на него. Оттолкнувшись, он с достоинством проехал вокруг арены, затем встал на четвереньки и получил имбирное печенье. После этого он сел, встал и перекувырнулся. А потом музыканты заиграли вальс, мишка поклонился Берни и уверенно провальсировал с ним по арене под звуки нестареющего «Голубого Дуная». Берни наградил его еще одним имбирным печеньем, а Фрайни вдруг подумала, что устраивать такое с диким зверем очень жестоко. Султан и Раджа медленно забрались на подставки на тумбах, заслужив восхищение аудитории своими огромными размерами, и Фрайни вспомнила, что скоро ее выход. Пора было идти за Мисси. Искать Мисси не пришлось: она спокойно стояла среди других лошадей. Между ушами у нее покачивались перья, а сбруя блестела камнями. Слоны ушли, и появился фокусник, мистер Шеридан. Он был в безупречном вечернем костюме, а в руках у него была только маленькая палочка. Фрайни смотрела, когда он проходил мимо; его манеры ей определенно не нравились. Она постаралась понять, в чем причина. Он был выскочка: изо всех сил старался подняться по социальной лестнице. Она вспомнила, что ходили слухи, будто отец его был бакалейщиком и что он хотел, чтобы его сын остался работать за прилавком, где ему было место. Дульчи в трико и костюме с блестками шла за ним, неся складной стол. За ней следовали двое рабочих арены с коробками для фокусов с исчезновениями. Фрайни погладила Мисси и дала ей морковку. В темном коридоре было полно девушек и лошадей. Было душно: в горячем воздухе стоял сладкий запах грима. Фрайни опять вошла в помещение и посмотрела в смотровое окошко. – Заклинаю: кинжал, появись! – проговорил Шеридан. Откуда-то из воздуха вылетел кинжал и поплыл прямо к нему. Фрайни была достаточно близко, чтобы рассмотреть, что кинжал приплыл на едва видимой леске. Прямо как у Шекспира, подумала Фрайни. Драматургия фокусника. Мистер Шеридан не интересовал Фрайни. Аудитория, однако, была полна энтузиазма. – Наш выход, – проговорил голос мисс Янгер. – По коням! Фрайни провела рукой по спине Мисси, и лошадь дернулась и брыкнулась. – Что случилось, Мисси, – спросила Фрайни. Она завернула назад расшитую попону и почувствовала, как что-то укололо ей палец. Фрайни вынула колючку. Это была щепка, не меньше двух дюймов в длину. Если бы Фрайни, не обнаружив ее, запрыгнула на спину Мисси, то своим весом она бы загнала ее лошади в спину, что той, по всей видимости, не понравилось бы. Она положила щепку в пояс, разгладила помятый костюм и вскочила на лошадь. Мисси не шелохнулась. – Наш выход. Один круг – на коленях. Потом по сигналу встаем. Еще три круга – стоя. Затем опускаемся, выезжаем и замыкаем парад. Пошли! – сказала мисс Янгер и вывела Белл на арену. Фрайни на Мисси была третьей в ряду, нос за хвостом предыдущей лошади, вперед под наклоном. Арена ярче солнца. Фрайни заморгала. Лошади пошли шагом, потом легким плавным галопом. Мисс Янгер щелкнула кнутом. Десять девушек с перьями на шляпах послушно встали на колени. Кнут щелкнул еще раз, и Фрайни уже стояла вместе с другими, а арена и лица зрителей проплывали мимо. Мисси двигалась мягко, как по маслу, не допуская ошибок. Фрайни почувствовала, что не может сдержать улыбку. Она ощущала ту неведомую силу, которая подняла ее и не давала упасть. Вот так чувствует себя ведерко с чаем, когда ты вращаешь его над головой, подумала Фрайни и, завершив свой последний круг, плавно села на лошадь верхом и выехала сначала с арены, потом из шатра, чтобы развернуться и встать в конец процессии. Из толпы Томми Харрис определил, что третья девушка в выездке мисс Фрайни Фишер только по той причине, что ему заранее сказали, что это и есть Ферн Уильямс. Он был в своей собственной одежде, рабочих ботинках с эластичными вставками по бокам, чистой белой рубашке, джинсах «Молескинс», короткой куртке и светлой фетровой шляпе с большими полями. Зрелище его заворожило. Он всегда любил цирк. Инспектор по уголовным делам Робинсон тоже был где-то в толпе. Его трудно было заметить в любом сборище, потому что он умел раствориться в нем, смешаться с толпой, поэтому даже друзьям его трудно было вспомнить, как же он в точности выглядит. У него не было особых примет. Сержант Гроссмит, бывший под началом Робинсона и чувствовавший себя не в своей тарелке вне его обожаемой Брансвик-стрит, в это время в Рокбэнке будил местного констебля. Джек Робинсон хотел, чтобы цирк прочесали как следует. Он уже приметил одного человека, которого знал: маленького мужчину с пластырем на руках, рьяно убирающего лошадиный навоз. – Рональд Смит, – проговорил он, – иными словами, я – голландец. Так как он определенно родился в Ричмонде, сомнений в его идентификации быть не могло. Гранд-парад только начинался, когда чья-то рука потащила констебля Харриса за белый рукав его чистой рубашки. – Вы ищете Ферн? – спросил голос, раздавшийся откуда-то с задних, плохо освещенных сидений. – Тогда спускайтесь сюда. Она хочет поговорить с вами с глазу на глаз. Констебль Харрис служил в полиции еще только восемь месяцев. Он спокойно нырнул в темноту. Внезапная резкая боль – и больше он уже ничего не помнил. Фрайни выехала на Мисси из шатра и отдала ее встретившему их помощнику. Она огляделась в поисках Дульчи и Маттиаса, но никого из них не увидела. После огней в главном шатре ей было совсем ничего не видно, и она ждала, пока глаза ее привыкнут. Скоро потоки людей польются из цирка, чтобы поиграть в игры на ярмарке и поесть еще мороженого. Это всего лишь зрители. А она теперь часть шоу. Она вытащила перья и провела рукой по волосам, надеясь немного остыть после выступления. В этот самый момент кто-то накинул ей на голову мешок и сбил с ног. Она была настолько ошеломлена, что даже не закричала. Когда она попыталась сопротивляться, кто-то прорезал мешок острой бритвой. Холодное острие полоснуло ее по спине. – Одно слово, – прохрипел чей-то голос, – и оно будет для тебя последним. Глава 15 Словно бог, на своем алтаре себя заклавший, Смерть мертва. Алджернон Суинберн. Заброшенный сад Инспектор по уголовным делам Робинсон после неудачной попытки определить, где же Фрайни, направился к балаганам в поисках человека, которого Дот упоминала в качестве друга Фрайни. Карусельная музыка ревела вовсю, бесстыдная и громкая. Джек Робинсон запрыгнул на карусель и проехал круг с лошадками. Посейдон, Артиллерист, Карбайн и Спэафелт подскакивали и раскачивались. Робинсон уселся на лошадку под именем Уиндбэг. Похоже, Алан Ли был неравнодушен к призерам Мельбурнского кубка. Робинсону особенно нравился Уиндбэг. Он пришел первым в 1925 году, обойдя любимца публики Манфреда. Алан Ли проверял билеты у детей. Робинсон обосновался на Уиндбэге и ждал. Фрайни извлекли из мешка, связанную, с кляпом во рту, и бросили в какое-то помещение, по ощущениям напоминающее палатку. Внутри было жарко и пахло потом. Под ней была сухая трава, похрустывающая при каждом ее движении. Она попробовала веревки: они были крепкими, и завязывал их профессионал. Она прокатилась кубарем и села. В темноте что-то поднялось и издало сдавленный звук, похожий на звук приглушенного гобоя. Фрайни всматривалась в темноту. Она различила чьи-то сгорбленные очертания, и что-то коснулось ее. Потом она различила чью-то грудь и мужской подбородок, который начал тереться о ее лицо. Он продолжал до тех пор, пока чьи-то зубы не ухватили кляп, затыкающий ее рот, и не вытащили его, чуть было не свернув ей челюсть. – Ух, – вырвалось у нее. – Ты кто? Мужчина снова замычал. Фрайни догадалась почему, встала на колено, нащупала кляп у него во рту и вытащила его зубами. Она все еще не видела как следует, но у нее уже сложилось общее представление: это был мужчина, молодой и довольно крупный. – Ты кто? – снова спросила она. Фигура откашлялась, сплюнула и прошептала: – Я констебль Харрис, Томми Харрис. А вы мисс Фишер? – Да, но они знают меня как Ферн. Джек Робинсон здесь? – Да. – Это хорошо. Он меня найдет. Нас найдет. Кто тебя скрутил? – Я не видел. Было слишком темно. – Я тоже. Ты не можешь развернуться и развязать мне руки? – Сейчас попробую. Он с трудом сменил положение так, чтобы его пальцы дотянулись до узлов. Какое-то время они скреблись по узлам, но потом он сказал: – Невозможно. У меня пальцы онемели. – Не страшно. В данной ситуации для нас главное – спокойствие. – Сама Фрайни спокойной себя не чувствовала. – Нам нужно скоротать время. Поговори со мной, – сказала она, удобно оперевшись о его широкую спину. – О чем? – Расскажи мне об этом «Выходе» и мистере Кристофере. Томми почувствовал, как вскипевшая в нем ярость стала утихать. Хотя он готов был, если б это только помогло делу, выйти из себя, но его старания разорвать оковы только травмировало руки. Поэтому он начал мягким голосом спокойного сельского жителя, так тихо, что его слышала только Фрайни Фишер, рассказывать ей все, что знал и о том, и о другом. А надо заметить, он от природы наделен был свойством запоминать мельчайшие детали, будь то убранство комнаты мистера Кристофера, состояние миссис Паркс, Элси Ящерицу, и как он уснул у нее на плече в полицейском участке, и стрельбу, после которой на Брансвик-стрит осталась лужа крови. Фрайни не прерывала. Когда Томми дошел до настоящего момента, она сказала: – Интересно. Теперь я расскажу тебе, что я все это время делала. – Фрайни вспомнила о том, как трудно ей было научиться стоять у Мисси на спине. Она рассказала о социальной структуре цирка, балаганщиков и цыган, о клоуне Маттиасе и его брате Тобби. Не упустила она и разные номера, которые составляли шоу. Описала грацию воздушных гимнастов и значение ответственных за оборудование, объяснила, какую невосполнимую утрату понесла мисс Янгер, потеряв мистера Кристофера. Отрывки их рассказов начали собираться, как пазлы. Две истории дополняли друг друга и подходили абсолютно точно – такой работой гордился бы мастер, изготовлявший мебель «Чиппендель». В конце своего повествования Фрайни уже понимала, кто убил мистера Кристофера и почему. Она легонько подтолкнула молодого констебля. – Слушай! – уверенно проговорила она. – Если ты отсюда выйдешь, ты все это должен рассказать Джеку и проследить, чтобы виновные были пойманы. Думаю, они скоро за нами придут. Придерживайся версии, что ты меня разыскивал, потому что кто-то сказал тебе, что я шлюха. – У Томми вырвался негодующий возглас, но она резко его оборвала: – Говорю тебе еще раз, для тебя это шанс. По стандартам цирка, я шлюха. Они так считают. И теперь это сыграет. Она внимательно пересказала констеблю Харрису все, что необходимо было знать Джеку Робинсону, чтобы решить все стоявшие перед ним проблемы. В конце рассказа Фрайни остановилась. – Ты что-нибудь слышишь? – прошептала она. – Нет.