Олеандр. У меня нет с собой телефона, протокол такого рода миссии, и я стараюсь не показаться паникером или отчаявшимся, когда говорю Грифону: — Свяжись с Олеандр. Скажи мне, где она сейчас. Его глаза переходят на мои, хмурый взгляд все еще на месте, и есть небольшая пауза, прежде чем он проклинает, и его глаза вспыхивают белым, когда он призывает свой дар для дополнительного усиления. Это все, что мне нужно увидеть, чтобы понять, что я не ошибаюсь, что что-то происходит прямо сейчас, что даже несмотря на сотни миль между нами, я чувствую ее под своей кожей. Мы можем быть не Привязанными, но это не имеет значения, она в моей крови и в самых глубоких, самых темных уголках моей души. Паника усиливается. Нокс внимательно наблюдает за нами обоими, не притворяясь своим обычным безразличием, когда нас только трое, и когда Грифон снова ругается, он говорит: — Где она? Неужели мы снова собираемся бежать за нашей маленькой ядовитой Связной? Грифон игнорирует его, хватаясь за свой коммуникатор, и это подвиг, потому что даже мне хочется огрызаться на его уколы, и я уверен, что статус Привязанного, только усугубляет это чувство в миллион раз. Не получив ответа на звонок, он отстегивает ремень безопасности и бросается в переднюю часть грузовика, возвращаясь с телефоном и смутно больным выражением лица. Я делаю глубокий вдох и отсчитываю от десяти, чтобы держать себя в руках, заставляя свои узы не выходить из себя. — Киран мне не отвечает, — говорит Грифон, нахмурившись еще больше, и мне хочется протянуть руку через заднее сиденье и выбить из него ответ — еще один признак того, что что-то пошло не так с тех пор, как мы покинули особняк. Мои узы корчатся от жажды крови. — Она мне тоже не отвечает. Позвони Гейбу, позвони и Бэссинджеру, — огрызается Грифон, бросая мне телефон и прижимая обе ладони к вискам, словно ему больно. Глаза Нокса встречаются с моими, он выглядит так, будто вот-вот сорвет водителя из сиденья и перевернет этот грузовик. — Что случилось? Почему ты выглядишь так, будто тебя сейчас стошнит? — Потому что я пытался заставить ее ответить, а она… не отвечает. Она не игнорирует меня, что-то мешает. Что-то не так, соединись с Гейбом, немедленно. Вот только мы оставили за ней присматривать не только других Связных. Когда я начинаю набирать номер, глаза Нокса становятся черными, а Грифон смотрит, как он проверяет… Брута, как будто это единственный спасательный круг посреди океана, пока мы все тонем. — Она жива. Дышит, больше я ничего не вижу, но он с ней, так что никто не подойдет на расстояние плевка без того, чтобы он их не съел. Сделай вдох, Гриф, она жива. Грифон не выглядит лучше от этой новости. — Ну тогда, где она, блядь, находится? Только не говори мне, чтобы я успокоился, когда она снова исчезнет. Когда телефон наконец щелкает, и Гейб отвечает, я слышу, как Бэссинджер рычит на другом конце линии: — Теперь вы хотите позвонить нам? Ну, вы, блядь, опоздали! Глаза Грифона переходят на мои, слишком широкие и остекленевшие, благодаря толчку, который он получил из-за своей попытки связаться с Оли. Я рычу в трубку: — Что, блядь, случилось? Нас не было меньше двенадцати часов… Грифон обрывает меня, рыча: — Где она, мать твою, Бэссинджер? Я вернусь туда и вырву твой гребаный позвоночник из глотки, если ты имеешь к этому отношение! Бэссинджер насмехается над ним, издавая какой-то дикий звук, и рычит в ответ: — Ваш бесполезный, гребаный мудак заместитель забрал ее, и они не вернулись! Я убью вас всех нахрен, если она ранена. И этого долбаного мудака Блэка тоже выпотрошу. Глава 2 Оли Я просыпаюсь привязанной к стулу, в ноздри ударяют запахи дыма, запахи тел и отчаяния, а желудок переворачивается, когда я плотнее зажмуриваю глаза. На месте раздается шорох и тихое бормотание двух женщин, эти звуки говорят о том, что они что-то убирают здесь, в палатке, и я не хочу, чтобы они знали, что я уже проснулась. Трудно сдержать отвращение на моем лице. Вонь здесь знакомая, особая смесь мерзости, с которой я надеялась никогда больше не столкнуться, и мне приходится подавлять желчь, подступающую к горлу. Нас с Кираном разделили сразу же, но не раньше, чем мне пришлось наблюдать, как трое охранников выбивают из него все дерьмо. Никто и пальца не поднял на меня, но я уже знала, что они этого не сделают. После того, как у него пошла кровь примерно из десяти разных мест, а в груди раздался хрип, что свидетельствовало о серьезных внутренних повреждениях, Киран был бесцеремонно оттащен в одну из палаток для задержанных парой головорезов низшего уровня. Меня сопроводили в палатку приоритетов, где я провела слишком много времени. — Какого хрена мы ждем какую-то овцу-сучку? Это унизительно, она должна жрать помои в клетках вместе с остальными. Раздается тихое ворчание, а затем другая женщина отвечает, тихо, но более грубым, старческим голосом: — Она VIP. Ее дар означает, что она получает настоящую еду, ванну, когда ей это нужно, и ее не пускают к мужчинам, чтобы немного развлечься. Не беспокойся об этом, она будет хорошо измотана Дэвисом, как и все они. Мерзость. Во-первых, я не хочу слышать его фамилию, но есть еще что-то в том, что женщины так непринужденно говорят об ужасах, которые здесь происходят, как будто для них не имеет значения, что происходит здесь после наступления темноты и в тесных помещениях, что заставляет мою кровь холодеть. Думаю, мне не придется испытывать чувство вины за то, что я убью их всех, когда придет время. Это делает меня такой же плохой, как и они? Надеюсь, что нет, но я приму это, если это так. — VIP… что это вообще значит? Она Нейро? Дэвис обычно не держит таких долго. Конечно, нет, они для него конкуренты. Ладно, не конкуренты, потому что я никогда не слышала о другом Нейро, который может делать такое дерьмо, как он, за исключением Грифона. Как бы ни был силен мой Привязанный, он не сравнится с этим человеком. Я тоже ему не ровня. Это ужасно. Я знаю, сколько силы течет по моим венам, так много, что мое тело все еще не может использовать ее без трехдневного сна, чтобы восстановиться, а он может покончить с моим миром, не задумываясь. Может быть, наши дары и разнятся на много веков, но слишком много параллелей в разрушении, на которое мы оба способны. Женщина с грубым голосом бормочет, неохотно и несколько благоговейно: — Эта девочка, эта маленькая беловолосая сучка, которая не выглядит ничем особенным, она — Бесконечное оружие. Они собираются использовать ее, чтобы закончить войну и, наконец, позволить нам, Одаренным, взять эту страну под контроль, как мы того заслуживаем. Больше не нужно мириться с неодаренными. Больше не нужно жить в кандалах законов, которые не должны применяться к нам, потому что мы выше их. Нет больше овец, контролирующих ситуацию, живущих в своих особняках, пока остальные борются за выживание. Черт возьми. Я почти забыла, как они все заблуждаются, как будто им понравится жить в антиутопии Дикого Запада, за которую они все ратуют, хотя на самом деле… они все, вероятно, умрут за это дело. Этот человек без колебаний пожертвует ими всеми, чтобы получить то, что хочет. Высшую власть. Еще какое-то движение, а потом я слышу, как одна из женщин уходит, как шуршит заслонка палатки, и тут до моего носа доносится запах горячей курицы с подливкой. Мой желудок урчит, и меня охватывает волна тошноты, как всегда, когда я просыпаюсь после одного из этих снов, связанных с использованием силы. Я несколько раз моргаю, так как глаза слезятся от резкого освещения, и смотрю на обеих женщин. Я не узнаю ни одну из них, но все равно каталогизирую их черты, сохраняя как можно больше информации на случай, если она понадобится мне позже. Это уже не раз спасало мне жизнь. Старшая женщина протягивает тарелку с едой и, наклонившись, говорит: — Я не собираюсь освобождать твои руки, чтобы ты ела, но если ты попытаешься помешать мне накормить тебя, то у меня есть приказ впихнуть это тебе в глотку любым способом. Я пожимаю плечами и открываю рот. Какой бы послушной я ни казалась, ее взгляд говорит о том, что она ни капли в это не верит. Забавно, потому что я слишком голодна, чтобы укусить эту суку или попытаться над ней поиздеваться. Другая женщина, которая выглядит всего на несколько лет старше меня, наблюдает за нами обеими, сжав руки в кулаки, как будто готова подлететь и сломать мне челюсть, как только я покажу себя непокорной «овцой», которой они меня считают. На самом деле они понятия не имеют. Я съедаю всю тарелку без единого слова или жалобы, жуя вкусную курицу с подливкой и сохраняя при этом безучастное выражение лица. Я не хочу, чтобы они знали, как я наслаждаюсь этим, как мне хочется добавки. Как только тарелка становится чистой, женщина подносит к моим губам бутылку с водой и дает мне выпить всю порцию. Это кажется эликсиром жизни для моего пересохшего языка и потрескавшихся губ. Затем обе женщины уходят, не сказав ни слова. Я на секунду оглядываюсь, но палатка голая, совершенно пустая, если не считать меня и стула, к которому я прикована. Это кажется слишком знакомым. Я бы не удивилась, что эти засранцы принесли именно тот стул, на котором я провела два года, просто чтобы еще немного заморочить мне голову. Это своего рода фишка Сайласа Дэвиса. Как будто мои мысли призвали его, клапан палатки распахивается, и человек, этот кошмар, сам входит в пространство вместе со мной. После столь долгого принуждения себя не думать о нем, даже не признавать, что он существует на свете, странно видеть его стоящим там в своем тщательно собранном наряде. Я точно знаю, что он много думает о том, как одевается, много думает о том, какого цвета будет его одежда, потому что я никогда не хотела видеть его в дни, когда он надевает белое. Он наслаждается узорами брызг крови, и в нем всегда было чувство гордости, когда он покидал палатки пыток, покрытые плодами его труда. Я думаю, это также помогало держать других членов Сопротивления в узде, потому что между этим и маниакальной ухмылкой на его лице, он определенно выглядит как сумасшедший мучитель, с которым вы не захотите связываться. — Маленькая Заклинательница душ… Теперь ты уже не такая маленькая, не так ли? Ты сильно повзрослела с тех пор, как сбежала от меня. Его голос низкий и мелодичный. Я не свожу глаз с его ботинок, пока сосредотачиваюсь на том, чтобы мой пульс вернулся к нормальному уровню, а не к тому, на котором он сейчас находится… который колотится у меня в груди. Надеюсь, Грифон этого не чувствует. Сейчас слишком опасно даже думать о нем и моих Связных, хотя я чувствую, как он пытается связаться со мной на краю моего сознания. Конечно, я знаю, что он попытается это сделать, самый быстрый и легкий способ найти меня — просто спросить, но говорить с ним сейчас, когда Сайлас в комнате? Это большое «нет». Также трудно отгородиться от Грифона, не сделав это слишком очевидным. Все в чертовом беспорядке. — Мы действительно собираемся вернуться к молчаливому обращению, Оружие? Я думал, ты уже переросла это.