– То есть уже до Пасхи она перестала обращать внимание на парней? – уточнил Стив. – Ага. Не могу сказать, что она стала с ними холодна как лед. Нет-нет. Но интерес к ним исчез. – И вы считаете, это произошло потому, что у нее появился парень? – Да, – кивнула Хейди, – именно так я и считаю. Но это мое личное мнение. Я уже сказала, что Мюриэль никогда не упоминала о своем молодом человеке. Я просто сложила два плюс два – вот, собственно, и все. – Что вы имеете в виду? – Видите ли, – девушка замялась, – мне немного неловко об этом говорить. – Представьте, что я священник, а вы у меня на исповеди, – предложил детектив и улыбнулся. – Я иудейка, – улыбнулась в ответ Хейди. – Впрочем, даже если бы передо мной и впрямь сидел священник, мне все равно было бы неловко. – И все же давайте попробуем об этом поговорить. – Ладно… Дело было в августе, – когда конкретно, я уже и не вспомню, но точно в начале месяца. Мюриэль подошла к моему столу, долго ходила вокруг да около и наконец спросила, есть ли у меня на примете хороший гинеколог. Не знаю, много ли вам это скажет, – пожала плечами девушка, – но лично мне это говорит о многом. – И о чем же это вам говорит? – поинтересовался Стив. – Судите сами. Девушке семнадцать лет, так? Она живет с теткой, так? И вот у девушки возникает проблема, требующая помощи гинеколога. Так почему же она обращается за советом ко мне, чужому человеку, а не к родной тете? Вот я и решила, что вариантов два: либо она не хочет залететь, либо уже беременна. Понимаете, к чему я клоню? – Думаю, да. – Могу сказать вам прямым текстом, – промолвила Хейди, – но только мне неловко. – Она объяснила, зачем ей понадобился хороший гинеколог? – Мюриэль сказала, что у нее началось нечто вроде зуда в… господи боже! – всплеснула девушка руками. – Вы ведь всего-навсего полицейский! Я не должна говорить с вами о таких вещах. – Мюриэль убили, – тихо промолвил Карелла. Хейди посмотрела полицейскому прямо в глаза, кивнула и спокойным, деловым тоном заговорила: – Если мне не изменяет память, она жаловалась на зуд во влагалище. Или на выделения. Не припоминаю. Я дала ей контактные данные моего гинеколога и между делом упомянула, что он мне ставил мой первый противозачаточный колпачок. Я не лезла к ней с расспросами, зачем ей врач, но тогда мне подумалось, что, если упомяну о противозачаточных средствах, ей будет проще. Еще я ей сказала, что, если ей нужны таблетки, мой гинеколог может ей и о них рассказать. Поймите простую вещь – девушке всего семнадцать, она еще сущий ребенок, и вдруг ей понадобился гинеколог до такой степени, что она готова идти на прием к совершенно незнакомому врачу. Лично я решила, что она беременна. Знаете почему? Мне ни к чему вам это говорить, вы ведь детектив и наверняка догадались уже сами. Она спросила, есть ли у меня на примете хороший гинеколог. Хороший! Понимаете? – Да, – кивнул Карелла. – Если девушке нужен всего-навсего противозачаточный колпачок или таблетки, она пойдет на прием к первому попавшемуся шлепперу[11]. Правильно я говорю? Ей для этого нужно только раскрыть телефонную книгу – такого добра там вагон и маленькая тележка. Но Мюриэль требовался хороший гинеколог, а это значит, что она хотела обратиться к нему с чем-то важным, куда более серьезным, чем зуд во влагалище. Я решила, что она залетела. – Хейди пристально посмотрела на детектива. – Она была беременна? – В протоколе с результатами вскрытия об этом не было ни слова, – ответил Карелла, – однако наши судмедэксперты, как правило, ищут только то, о чем их просят. – Имело бы смысл их об этом попросить, – промолвила Хейди и тут же добавила: – Слушайте, да кто я такая, чтобы объяснять вам, как выполнять свою работу? Я вообще могу ошибаться. Они держали ее в таких ежовых рукавицах, что шансов залететь у нее… – Кто держал ее в ежовых рукавицах? – не понял Карелла. – Тетя с дядей, – ответила Хейди как о само собой разумеющемся. – Вздохнуть спокойно бедной девушке не давали. – Это она сама вам рассказала? – Нет, я сама догадалась. – Каким образом, Хейди? – поинтересовался Стив. – Каждый раз в конце рабочего дня он ждал ее у входа в бизнес-центр, чтобы отвезти домой. – Кто? – не понял Карелла. – Ее дядя? – Нет, – помотала головой девушка, – двоюродный брат. Эндрю Лоури. Тот самый, который потом ее и убил. – Я пекся о ней больше, чем о родной дочери, – промолвил Фрэнк Лоури. – Никто не сможет попрекнуть меня в том, что я плохо заботился о Мюриэль. Часы показывали половину четвертого. Карелла и Фрэнк сидели в маленьком тесном офисе при автомастерской Лоури. Из окна Карелла видел, как техники возились с машинами. В воздухе висел резкий запах политуры и эмали. Время от времени до собеседников доносился стук молотка по металлу. – Думаете, нам было легко принять в семью еще одного человека? – спросил Лоури. – С тех пор прошло уже два года. В те времена мастерская еще мне не принадлежала, и я вкалывал как проклятый, чтобы свести концы с концами. Но Мюриэль приходилась племянницей моей жене. Что прикажете делать? Выставить ее вон? Куда девчонке было деваться? Кроме нас, больше родственников у нее не имелось. Раз ты мужчина, значит, ты должен уметь брать на себя ответственность. Раз ты любишь жену, изволь любить и ее родню. Знаете, что я вам скажу? Если бы я знал, чем все закончится, я бы ее сдал в детский дом. Ни за что бы ее не приютил. Видите, как оно получается? Пытаешься поступать по-христиански, а в результате… – Фрэнк покачал головой. – Мистер Лоури, я пытаюсь выяснить одну вещь, – промолвил Карелла. – Можно ли было предположить подобное развитие событий? Вы ничего не замечали? Может, у ребят были напряженные отношения? Может, они ссорились, может… – Они чудесно ладили друг с другом, – ответил Лоури. – Слушайте, они были словно родные брат и сестра. Так у себя и запишите. Они были как родные брат и сестра. Именно так я их воспитывал, именно так они и относились друг к другу. Я им ни в чем никогда не отказывал. Они все для меня были родными детьми. Энди чего-то хочет – пожалуйста. Мюриэль? Да ради бога! То же самое с Патрицией. Я ко всем им относился как к родным детям, так было с того самого первого дня, когда Мюриэль переступила порог моего дома. Не буду врать, она звала меня дядей Фрэнком, но с тем же успехом она могла называть меня и папой – потому что я и был ей отцом. Причем, я считаю, хорошим отцом. Ни в чем отказа не знала. Но и порядки я установил строгие. Отцу без этого нельзя. Согласны со мной? Строг я был не только с Мюриэль, но и с Патрицией. В этом смысле я тоже различий между детьми не делал. – В каком смысле вы установили строгие порядки? – спросил Карелла. – Ну, например, свиданки с парнями. Я, между прочим, до сих пор не разрешаю Патриции ходить на свидания с молодыми людьми – я считаю, что она еще для этого маленькая. Знаете, какая сейчас молодежь пошла? Тринадцать, а то и двенадцать лет исполнилось – всё, понеслась душа в рай. Нет, сэр, я такого своим детям не позволю. Я разрешил Мюриэль бегать на свиданки, только когда ей исполнилось семнадцать лет, да и то поставил ей условие – чтоб она предварительно знакомила меня со своими парнями. Хочешь, чтоб Мюриэль пошла с тобой гулять, – изволь зайти за ней ко мне в дом, посмотреть мне в глаза и пожать мне руку. Знаете, бывают такие, заедут за девушкой на машине, побибикают внизу, а она уже побежала, задрав хвост. Такого в моем доме отродясь не водилось. Ну и комендантский час ввел – куда ж без этого. Чтоб в полночь была дома – и ни минутой позже. Когда была та проклятая вечеринка, мы сказали девочкам, чтобы вернулись вообще к одиннадцати, – потому что они были одни. Я бы пошел их встретить, но приболел, грипп подхватил, а на улице так и лило. – Лоури, замолчав, посмотрел на свои руки. В мастерской один из работников принялся наносить распылителем на машину зеленую краску. Образовалось зеленоватое облачко, напоминавшее стаю кузнечиков. – Я вот все думаю, а что, если бы я пошел их встречать? Что, если бы я увидел, как мой… мой родной сын творит с девочками такое… Мистер Карелла, случилась самая ужасная вещь, которая только могла со мной произойти. Я знаю, что, даже если проживу тысячу лет, ничего паскудней этого со мной уже не будет. Я потерял Мюриэль, которую любил как родную дочь, а теперь еще потеряю и сына – ведь его закатают в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. И лишь Господь знает, как все это скажется на Патриции. Ей всего пятнадцать лет, а какой кошмар ей довелось пережить. На ее глазах родной брат превратился в бешеное животное. Мистер Карелла, мне кажется, что мы уже никогда не будем такими, как прежде. Никогда. Порой мне начинает казаться, что Мюриэль даже повезло – она уже отмучилась. А нам с этим жить всю оставшуюся жизнь. Получится ли это у меня? Порой мне кажется, что нет. – Мистер Лоури, насколько я понимаю, ваш сын обычно встречал Мюриэль с работы. Это так? – Да, это правда. Было такое дело. – Это вы его об этом попросили? – Нет-нет, – покачал Фрэнк головой. – Да, я пекся о Мюриэль, но в разумных пределах. Зачем перегибать палку? Рабочий день у нее заканчивался в пять. В это время она спокойно могла добраться до дома одна. Чего тут бояться? Верно я говорю? Да, конечно, случается всякое: и убивают среди бела дня, и насилуют, но, если постоянно из-за этого трястись, какая ж это жизнь? Нельзя от рождения до смерти просидеть запершись в кладовке. Нет, в этом смысле я нисколько не переживал за Мюриэль. Я знал, что она спокойно может добраться до дома с работы одна и с ней ничего не случится. Думаю, Энди ходил ее встречать, чтобы всласть наговориться с ней. Знаете о чем? Его приняли в колледж, и он постоянно обсуждал с Мюриэль, на какие курсы лекций ему лучше всего записаться. Всякий раз, когда мы садились кушать, они заводили разговор о колледже. Он очень уважал Мюриэль, всегда считался с ее мнением. Именно поэтому я никак не могу… Я… – То есть вы хотите сказать, что инициатива встречать Мюриэль после работы исходила от Энди? – поспешно спросил Карелла. – Даже не знаю. Думаю, там все было по обоюдному согласию. Это они сами промеж себя договорились. Летом Энди сидел без дела. Наверное, он не имел ничего против того, чтобы сгонять в центр и встретить свою кузину. Ну и Мюриэль не имела ничего против. Ехать домой на машине куда приятней, чем толкаться в метро в самый час пик. Не знаю, что вам ответить, мистер Карелла, но я точно могу сказать, что я не просил Энди встречать Мюриэль. Я считал, что в пять вечера с ней не может случиться ничего страшного. Дергаться я начинал, если она вдруг звонила и сообщала, что задерживается на работе или собирается пойти по магазинам, – такое случалось вечером по четвергам. Вот тогда у меня сердце было не на месте. – И такое случалось часто? – Достаточно часто, – пожал плечами Фрэнк. – Я ей говорил, что так нельзя, разносы ей устраивал. Мистер Карелла, я относился к ней как к родной дочери. Мне ее жутко не хватает. Жутко. Я ее любил. Она мне была очень дорога. – Мистер Лоури, когда ваш сын забирал Мюриэль с работы, он ездил за ней один? Он хоть раз брал с собой Патрицию? – Вроде бы нет. – А сама Патриция когда-нибудь ходила к Мюриэль в банк? – Если и ходила, то мне об этом ничего не известно. – Получается, Патриция никогда не видела коллег Мюриэль? – уточнил Стив. – Совершенно верно. На несколько секунд воцарилось молчание. В мастерской снова застучал молоток. Когда все стихло, Лоури медленно проговорил: – Можете сказать, отчего такое происходит? Отчего ребенок, в котором вы души не чаете, умный, добрый, ласковый мальчишка вдруг сходит с ума и совершает такое? В чем причина, мистер Карелла? – Не знаю, – глухо ответил Стив. – Я все пытаюсь найти на это ответ, – вздохнул Фрэнк. – Как Патриция рассказала, что в действительности случилось в тот вечер, так с тех пор голову и ломаю. Все пытаюсь понять, что нашло на Энди. Знаете, Мюриэль вела дневник. Я пытался отыскать его у нее в комнате – думал прочитать. Вдруг там найдется объяснение тому, что случилось. Она вела его регулярно, писала в нем каждый вечер, прежде чем улечься спать. Я его так и не нашел. Понятия не имею, куда он задевался. Всю комнату обыскал, а он словно в воздухе растворился. – Мистер Лоури, – подался вперед Карелла, – вы не возражаете, если я его поищу сам? – Пожалуйста, – кивнул Фрэнк. – Он в красной кожаной обложке. Я подарил его Мюриэль на Рождество. С замочком на маленьком ключике. Знаете такие? – Да, – отозвался Карелла, – большое спасибо, мистер Лоури, вы нам очень помогли. Теперь благодаря показаниям Фрэнка ситуация изменилась. Появился конкретный предмет, который следствию было необходимо найти, – дневник Мюриэль Старк. Ни Стиву, ни Фрэнку не удалось обнаружить его в комнате девушки. Именно поэтому в повторном официальном запросе о выдаче ордера на обыск Карелла указал, что у следствия есть основания полагать, что дневник, возможно, был украден обвиняемым Эндрю Лоури, поскольку он содержал доказательства, подтверждающие вину молодого человека. «В силу указанных причин, – написал Карелла, – со всем уважением прошу суд выдать ордер на проведение обыска комнаты Эндрю Лоури, расположенной в квартире номер 3А, по адресу Сейнт-Джонс-роуд, 1604. Также прошу выдать разрешение на изъятие такового дневника и представление его почтенному суду, буде таковой дневник в красной кожаной обложке с записями, сделанными почерком Мюриэль Старк, действительно обнаружен в ходе осмотра, а его содержание – указывать на вину обвиняемого в совершении убийства». Карелла добрался до квартиры Лоури без двадцати шесть вечера. Фрэнк Лоури уже вернулся домой с работы и ужинал с женой на кухне. От них детектив узнал, что Патрицию отправили на неделю к бабушке. Они решили, что, пока не утихнет газетная шумиха, девочке лучше не ходить в школу. Муж с женой пригласили Стива поужинать с ними, но он, рассыпавшись в благодарностях, отказался и сразу приступил к делу. Он обыскал комнату Эндрю сверху донизу. Дневника не было. На следующее утро без пятнадцати семь к дому на Сейнт-Джонс-роуд подкатил тащившийся с черепашьей скоростью мусоровоз. Один человек сидел за рулем, а еще двое брели за машиной. Они поднимали мусорные баки и высыпали содержимое в приемный бункер-ковш, который переправлял отходы в кузов. Судя по тому, с какой силой они били жестяными баками о ковш, а потом с грохотом ставили их обратно на тротуар, мусорщикам доставляло особое удовольствие поднимать как можно больше шума. По статистике, в среднем требовалась неделя на то, чтобы новый мусорный бак весь покрылся царапинами и вмятинами. Все потому, что мусорщики души не чаяли в своей работе. Кое-кто поговаривал, что они вдобавок обожают сам запах мусора, но это всего лишь домыслы. А вот по-настоящему они любили две вещи – греметь баками и сетовать на свою тяжкую долю. Работники городского коммунального хозяйства вечно собирались объявить забастовку. Все почему? Да потому, что их работа столь же опасна, как у полицейских или, скажем, пожарных. Пожарные неизменно заявляли, что борьба с огнем опаснее войн с преступным миром. Мусорщики объявляли, что их работа опаснее всех прочих, и потому им следует платить как минимум столько же, сколько пожарным и полицейским. – Дело-то мы делаем опасное, – промолвил Генри, – а где справедливость? Нет ее. Не уважает нас народ. Суки неблагодарные. Генри сидел за рулем. Двое его коллег, что недавно брели за машиной, теперь расположились рядом с ним на переднем сиденье. Забив мусоровоз под завязку, они теперь ехали к мосту Коз-Корнер, чтобы опорожнить его на свалке и отправиться в следующий рейс. Как говорится, мусоровоз не резиновый, раз больше нет свободного места, дорога тебе одна – на свалку. Это был первый и главный закон в их профессии. – Они не уважают нас, потому что считают нас мусорщиками, – принялся развивать мысль Генри. – А мы не мусорщики. Мы работники службы санации. – Ага, точно, – отозвался Джордж. Он был рад, что наконец сидел в кабине грузовика и ехал по городу. Ходить за мусоровозом и греметь баками, загружая отходы в ковш, – занятие утомительное. Само собой, обрадуешься возможности посидеть и передохнуть. Рядом с ним сидел его напарник Мосс – единственный чернокожий в их команде. Троица прекрасно сработалась – Джордж и Генри не придавали никакого значения расовой принадлежности Мосса. Мусорщикам нравилось верить, что в борьбе за чистоту города нет места предрассудкам.