Он стал совершенно невыносим. Мне надо от него отделаться. За весь день он не сказал мне ни слова. За ужином он сидел надувшийся и злой. В итоге дядя Фрэнк попросил его выйти из-за стола, если он плохо понимает, как себя следует вести. Энди встал и пошел в свою комнату. Уверена, что если он не перестанет так себя вести, то скоро все узнают, в чем дело. Наверное, он думает, что все остальные дураки. Понедельник, 1 сентября Сегодня праздник – День труда, значит, мне не нужно на работу, и Энди меня не будет после нее встречать. Все эти выходные мне хотелось с ним поговорить. Я так больше не могу, мне нужно хоть с кем-нибудь обсудить то, что происходит в моей жизни. Я подумываю над тем, чтобы просто сбежать отсюда, но знаю, что тем самым сделаю больно тете Лилиан, а она такая хорошая, такая славная… Я ее очень люблю. Зачем я только начала все это с Энди? Ах, если бы я оказалась сильнее. Надо кому-нибудь обо всем рассказать. Вторник, 2 сентября Сегодня, как только пришла на работу, первым делом позвонила в кабинет Джеку. Его секретарша спросила, кто это, я сказала, что это я и мне удалось отыскать ошибку в финансовом отчете. Когда она меня соединила с Джеком, я сказала, что мне позарез нужно с ним поговорить. Мы договорились, где встретимся во время обеденного перерыва. В час дня я начала рассказывать свою историю. Она потрясла Джека до глубины души. Он сказал, что мне как можно скорее нужно съехать от дяди с тетей. Я ответила, что вот так сразу у меня это не получится, – мне сперва надо найти жилье. Он пообещал мне с этим помочь, а пока велел держаться подальше от Энди, иначе дело закончится плохо. Джек всерьез опасается за мою безопасность – ведь я рассказала ему, что Энди уже поднимал на меня руку. На это я ответила, что в этом смысле особенно переживать не нужно. «Искренне на это надеюсь, Мюриэль, – промолвил он, – поскольку, если с тобой что-нибудь случится…» – тут он вдруг замолчал и уставился в тарелку. Наконец, чтобы нарушить затянувшееся молчание, я спросила: «Ну же, Джек, договаривай… Если со мной что-то случится, то что?» – «Ничего, – тихо проговорил он. – Прости, я не должен был этого говорить. Я женатый человек, а ты семнадцатилетняя девушка, и я не имею права проявлять к тебе интерес сверх того, что положено преданному другу, искренне желающему помочь». Я такая: «То есть, Джек, ты считаешь себя не просто моим другом?» На это он ответил, что может сказать наверняка лишь одно: он дико за меня волнуется, и мне надо побыстрее съехать из квартиры, пока моему двоюродному брату не взбредет в голову причинить мне серьезный вред. Я заверила его, что Энди не такой человек. Да, он один раз дал мне пощечину и еще пару раз больно хватал меня за руку, однако мне кажется, что жестокость ему не свойственна. Именно это я сказала Джеку. На это Джек сказал, что у него все равно из-за меня сердце не на месте, и предложил пока поселиться в гостинице где-нибудь в центре города, а тем временем усиленно искать жилье. Я ответила, что дядя Фрэнк никогда на это не согласится. Мне и без того страшно представить, что начнется, когда я расскажу о своем намерении съехать. Мне ведь как-никак всего семнадцать, а дядя Фрэнк и тетя Лилиан мои опекуны. На это Джек заявил: «Раз они твои опекуны, пусть примут меры, чтобы их сраный сыночек держал от тебя подальше свои грязные лапы». Тут я разрыдалась, а он обнял меня прямо в ресторанчике и сказал, чтобы я ни о чем не беспокоилась, – он никому не даст меня в обиду. Теперь после разговора с Джеком мне стало страшно жить в этой квартире. Теперь я знаю об угрожающей мне опасности. Энди до сих пор ходит с каменным лицом. Я знаю: и тетя Лилиан, и дядя Фрэнк ломают головы, силясь понять, что происходит между мной и Энди. Я очень боюсь, что Энди в один прекрасный день возьмет и выложит им все начистоту. Совершенно не представляю, что тогда начнется. Вот пишу я сейчас эти строки, а Патриция за мною наблюдает. Она лежит в своей кровати и смотрит на меня. Я слышу, как Энди за стеной меряет шагами свою комнату. Среда, 3 сентября Сегодня утром за завтраком Энди сказал, что мы все – я, он и Патриция – в эту субботу вечером пойдем на вечеринку. Он сказал, что у его друга Пола Гэддиса день рождения, там будет много прикольного народа, и мы классно повеселимся. Я говорю, мол, извини, не уверена в том, что смогу составить вам компанию. Патриция такая: «А что, у тебя в эту субботу свидание?» Я сказала, что нет, просто я давно собиралась сходить в кино на один фильм, и тут они оба заявили, что в кино я смогу сходить и в другой раз, а тут день рождения, и Энди с трудом уговорил Пола, чтобы он нас пригласил. Одним словом, у меня не оставалось выбора, и я была вынуждена согласиться. Когда я пришла на работу и рассказала о дне рождения Джеку, он обозвал меня дурой и сказал, что мне нужно как можно быстрее порвать с Энди, дать ему понять, что между нами все кончено, а я вместо этого с ним на дни рождения таскаюсь. Я обещала, что сегодня же вечером поговорю с Энди. Мы только что вернулись с прогулки, причем гуляли мы долго. Я пыталась с ним поговорить, но он не желает ничего слушать. Он не хочет ничего понимать. Сперва, когда мы сказали, что собираемся погулять, с нами попросилась Патриция, но Энди сказал, что он хочет со мной обсудить, на какие именно курсы лекций он будет ходить. Окончательный выбор нужно сделать к понедельнику, а поскольку университетский каталог со списком курсов изучала по его просьбе я, то и поговорить нам лучше с глазу на глаз. Естественно, говорить он ни о чем не хотел. Ему было нужно то, что обычно. Он было повел меня к своей машине и предложил скататься на пляж. Я наотрез отказалась – мне завтра рано вставать на работу, а до Сэндс-Спит ехать минимум час. На это он сказал, что есть и другой пляж – на Хенли-Айленд, поскольку погода чудесная, можно просто посидеть на песочке и посмотреть на прибой. Я сказала, что не в настроении ехать на пляж, а он такой: «Мюр, давай тогда просто сядем в машину». Я отказалась, прекрасно понимая, что у него на уме, а у меня в этот вечер, естественно, никакого настроения заниматься этим делом не было. Я ясно сказала, что нам надо кое о чем поговорить, и разговор у нас будет серьезный. Он то и дело перебивал меня, уходил от темы, твердил, как ему хочется поскорей пойти в колледж, как права я была, когда говорила о том, что со свадьбой лучше не торопиться, ведь разрешение на венчание ждать долго, если мы вообще собираемся венчаться в церкви. Ведь можно просто зарегистрировать брак в мэрии, как он уже и предлагал. Тут я попыталась его перебить и объяснить ему, что вообще не хочу выходить за него замуж, но он вывернул мои слова наизнанку, представив все так, будто я соглашаюсь с тем, что со свадьбой нужно немного повременить. Я три-четыре раза пробовала повернуть разговор в нужное мне русло и донести до него мысль, что я хочу с ним порвать, что я его больше не люблю, но он не желал меня слушать. Стоило мне сказать три-четыре слова, как он тут же перебивал меня и заводил разговор на другую тему. С ним было просто невозможно общаться. Мы вернулись домой минут пятнадцать назад. Сейчас он сидит в гостиной и смотрит телевизор. Патриция тоже там. Мне надо с ним поговорить и все сказать. Джек придет в ярость, когда узнает, что я так ничего и не сказала Энди. Но что мне делать, если он не желает меня слушать? Четверг, 4 сентября Сегодня вечером я ему все выложила. Был момент, когда я очень испугалась. Но я сказала ему, что хотела. Между нами все кончено. Я думаю, что кончено. После ужина тетя Лилиан попросила дядю Фрэнка пройтись с ней по магазинам. Сегодня четверг, и потому все универмаги работают до девяти. Он согласился, они ушли, а мы с Патрицией стали мыть посуду. Но Патриции нужно было в библиотеку, взять книгу для домашнего задания, и в полвосьмого она тоже ушла. Мы остались с Энди одни. Он после ужина сразу ушел к себе в комнату и закрыл за собой дверь. Мне было страшно к нему стучаться, и потому я сперва отправилась в гостиную – посмотреть телевизор и набраться храбрости. Я знала, что рано или поздно, но с Энди придется поговорить. Где-то без четверти восемь я вышла в коридор и постучалась к нему. «Заходи», – отозвался он из-за двери. Он лежал на кровати в одних трусах, руки за головой. Я сказала, что мне нужно с ним поговорить. «Не вопрос, – отозвался он. – О чем?» Я сказала, что нам надо поговорить о нас, закрыла дверь и села в кресло, которое у него стоит напротив кровати. Я все еще была в платье, в котором пришла с работы, я так и не успела переодеться. Так к нему и явилась: в платье, чулках, синих туфельках на французском каблуке и лентой в волосах. В гостиной бубнил телевизор. Я услышала, как зазвонил телефон, а потом внизу на улице взвизгнули автомобильные шины, захлопали дверями, раздались голоса. «Ну, чего тебе?» – буркнул Энди, и тут я сказала ему, что нам надо поставить точку в наших отношениях. Я сказала ему, что они меня стали по-настоящему беспокоить еще в прошлом месяце, когда я подумала, что беременна. Именно тогда я поняла, что нельзя рожать ребенка от родственника. Я сказала Энди, что по-прежнему его обожаю, но так нельзя, я так больше не могу. Мол, на свете полно мужчин и женщин, и нам нечего было даже начинать. «Это ты начала, Мюриэль», – сказал он. Я такая: «Честно говоря, Энди, я сейчас сама уже не знаю, кто сделал первый шаг. Скажу лишь одно: я влюбилась в тебя в апреле, а то, что случилось дальше… Над этим никто из нас не был властен. Я просто хочу сказать, что желаю поставить точку, и я надеюсь, Энди, что ты пойдешь мне навстречу». Наверное, уже было четверть девятого, я пишу с большими сокращениями. У меня явно ушло не меньше получаса на то, чтобы выложить ему все, что я хотела. Все это время за стенкой работал телевизор, отчего складывалось впечатление, что дома, кроме нас, еще кто-то есть. Казалось, эти люди в телевизоре вываливают друг на друга свои проблемы точно так же, как и мы с Энди у него в комнате. После того как я все ему выложила, он молча лежал на кровати. Он еще никогда так долго не собирался с мыслями. Наконец, когда я встала, собираясь уйти, он сказал: «Сядь, Мюриэль». И тут его прорвало. Он принялся говорить о том, как меня любит, как он поначалу старался держаться от меня подальше, понимая, что мы кузены и нам нельзя быть вместе. Но потом он увидел, что я наконец начала проявлять к нему интерес, и потому решил рискнуть сделать шаг навстречу. К этому моменту я жила с ними уже два года, и все это время он максимум позволял себе дотронуться до моей руки. Но даже когда стало ясно, чем все кончится, он все равно пытался предотвратить неминуемое, прекрасно понимая, что это бесполезно и он погиб. И вот теперь, решив его бросить, я его окончательно добила. Я ведь его бросаю, так? Я говорю: «Нет, не так. Я просто хочу донести до тебя мысль, Энди, что нам надо остановиться». «Что значит остановиться? – спросил меня он. – Хочешь, чтобы я взял и перестал тебя любить? Да как такое возможно? Мюриэль, ты что, хочешь, чтобы я руки на себя наложил? Смерти моей хочешь? Ты же знаешь, что я умру без тебя». «Не умрешь», – говорю. И вдруг он такой: «Снимай платье». Он сказал это совершенно неожиданно. Причем на меня он даже не посмотрел. Лежал на кровати, руки за голову и таращился в потолок. И тут он вдруг: «Снимай платье». Я спросила, зачем мне снимать платье, а он ответил, что я и сама прекрасно это знаю. «Снимай с себя это сраное платье, и точка. Ты меня уже хрен знает сколько времени сводишь с ума, так что раздевайся, да поживее. Ты мне задолжала. Один разок. Последний». Я сказала, что ничего ему не должна, и тут он встал с кровати, подошел ко мне и сказал: «Снимай с себя платье, Мюриэль, я не шучу». Я очень перепугалась. На его лице застыло совершенно безумное выражение, и я испугалась, что он сейчас меня ударит. Он схватил меня за запястье и заставил встать на колени. Платье я снимать не стала, я не желала больше плясать под его дудку. Я сказала, мол, лучше меня не трогай, а он ответил, что не собирается меня трогать, но мне придется сделать то, что ему хочется. А потом сказал: «Давай действуй, я знаю, ты сама этого хочешь». Я сделала то, что он требовал, – я очень боялась, что если начну упрямиться, то мне несдобровать. Когда все кончилось, он лег в кровать ничком и начал плакать. Мне его стало искренне жаль, я чуть не погладила его по голове. Стояла тишина, которую нарушали лишь его плач и звук телевизора за стенкой. Тут раздался дверной звонок. Неожиданно до меня дошло, что это не из телевизора, это по-настоящему позвонили в дверь, к нам в квартиру. Я вышла из комнаты Энди, затворила за собой и пошла открывать. Это была Патриция. Сказала, что забыла ключи. «Заходи», – говорю. Она меня спросила, все ли со мной в порядке. Смотрела она на меня как-то странно. Я сказала, что у меня все хорошо. Боже всемогущий, надеюсь, что это действительно так. Пятница, 5 сентября Кто-то заглядывал в мой дневник. Когда я сегодня достала его из ящика, то обнаружила, что ремешок перерезан. Значит, его кто-то читал. Уверена, что это Энди. Я помню, он как-то раз интересовался, не пишу ли я у себя в дневнике про нас с ним, и я ответила: да, об этом я и пишу. Кажется, он уже тогда захотел почитать мой дневник. Меня приводит в ужас мысль о том, что он прочитал все, что я написала о Джеке. Я понятия не имею, что у него творится в голове. Мне кажется, что он еще очень зол на меня и считает, что не отплатил мне сполна. И это после вчерашнего вечера, после того, что он заставил меня сделать! Кажется, он решил, что еще со мной не рассчитался. Пока. Как же это странно. Я его так любила! А теперь я испытываю лишь страх. Ну и еще мне его немного жаль. И ведь он меня тоже любил, по крайней мере, он так говорит, а теперь он испытывает по отношению ко мне лишь ненависть. Я вижу, как она полыхает у него в глазах. Сегодня за ужином он сказал, что завтра не пойдет на вечеринку, – ему, мол, звонили из ресторанчика и спросили, сможет ли он выйти завтра на работу. Он сказал, что сможет. Я уверена, что, если бы он отказался, его бы никто не стал заставлять. После того как мы порвали, ему просто невыносимо видеть меня – вот, собственно, и все. Одним словом, на вечеринку пойдем только мы с Патрицией. Тете Лилиан это очень не нравится – как же мы пойдем домой одни так поздно? Патриции удалось ее чуть успокоить, пообещав, что к одиннадцати вечера мы как штык будем дома, но тетя все равно очень переживает. Ну а мне вообще не хочется идти на этот дурацкий день рождения. Я желаю жить своей жизнью. Мне надо как можно скорее найти себе квартиру и переехать. А там поглядим, что получится у нас с Джеком. Сегодня за обедом я рассказала ему о том, что случилось прошлым вечером: и про разговор с Энди, и про то, что он меня фактически изнасиловал. Джек сказал, что он будет счастлив, когда я наконец съеду с той квартиры. А потом он сказал такое, отчего у меня екнуло сердце и внутри опять все затрепетало. «После того как ты, Мюр, наконец смоешься оттуда, будем думать, как смыться и мне». Я понимаю, что он имел в виду свою жену. Он намекал на то, что хочет уйти от нее. Итак, завтра вечером я пойду на скучнейшую вечеринку, хоть мне этого совершенно не хочется, а потом только воскресенье пережить – и в понедельник я снова увижу Джека. Самое трудное уже позади – и это главное. Я порвала с Энди и теперь снова могу дышать полной грудью. X Бабушка Патриции Лоури узнала Кареллу – она запомнила его с предыдущего раза. Однако теперь рядом с ним стоял еще один высокий светловолосый мужчина, которого он представил как своего напарника – детектива Клинга. Старушка сказала, что, прежде чем впустить их в квартиру, она сперва должна спросить внучку, после чего заперла дверь, оставив полицейских ждать в коридоре. Клинг еще не успел лично ознакомиться с содержанием дневника, но Карелла уже рассказал Берту, о чем там речь, выразив сожаление, что может предъявить «стопроцентному американскому пареньку» Джеку Армстронгу лишь одно обвинение – в «попытке соблазнения несовершеннолетней девушки». Увы, такая статья в Уголовном кодексе штата отсутствовала, она наличествовала лишь в кодексе чести Стивена. Несмотря на преклонный возраст, бабуля Лоури отличалась проворностью, и все же на переговоры с внучкой у нее ушло не меньше десяти минут. Наконец дверь квартиры снова открылась, и старуха объявила, что Патриция, «разумеется», готова пообщаться с детективами. Полицейские проследовали за бабушкой в спальню, где их ждала Патриция. Девушка сидела в кресле с раскрытой книгой на коленях. Поскольку сесть можно было только на кровать, оба детектива предпочли разговаривать стоя. – Патриция, – промолвил Карелла, – я только что дочитал до конца дневник Мюриэль, и мне бы хотелось задать вам несколько вопросов. – Да-да, конечно, – кивнула девушка. – В первую очередь мне бы хотелось узнать следующее: вы читали дневник? – Нет, – Патриция покачала головой. – Вы уверены? – Как я могла его прочесть? – Девушка удивленно посмотрела на детектива. – Мюриэль запирала его на замочек. – Ну, вы могли, например, перерезать ремешок. – Зачем? – А вдруг вас могло заинтересовать содержание дневника? – спокойно ответил Стивен. – Да плевать мне было, что она там пишет, – фыркнула Патриция. – И все же как-то раз вы спросили Мюриэль, о чем она там пишет, – возразил Карелла. – Было дело? – Не помню. – А я освежу вам память. Это было… – Карелла открыл свой блокнот с записями и принялся его листать. – Это было в среду, двадцать седьмого августа. Вы спросили Мюриэль, о чем столько каждый вечер можно писать. Припоминаете? – Честно говоря, нет. Но если Мюриэль так написала… – Да, именно это она и написала. – Тогда, наверное, так и было дело, – промолвила Патриция. – Что ж, полагаю, мы можем исходить из того, что все написанное в дневнике – правда. Как вы считаете? – Насколько мне известно, Мюриэль никогда не врала, – отозвалась девушка.