– И уж явно она не стала бы врать своему дневнику, – подхватил Карелла, – ведь в подобной лжи нет никакого смысла. Вот, к примеру, если она утверждает, что ее начальника зовут Джек Армстронг, значит, так оно и есть. Я правильно рассуждаю? – Да, – кивнула Патриция. – При этом вы его никогда не видели, так? – Так, – эхом отозвалась девушка. – И если Мюриэль утверждает в своем дневнике, что у Джека Армстронга каштановые волосы и голубые глаза, значит, нам можно этому верить. – Да. – Патриция, вы ведь не знаете, правда это или нет, поскольку вы никогда не видели Джека Армстронга. Однако если это утверждает Мюриэль, похоже, нам придется в это поверить. Так или иначе я видел Джека Армстронга, и у него действительно каштановые волосы и голубые глаза. Таким образом, мы доподлинно знаем, что Мюриэль, как минимум в данном конкретном случае, не врет. – Угу, – только и произнесла Патриция. – Также, по всей видимости, нам остается предположить, что и во всех остальных случаях она говорит правду, – продолжил Карелла. На этот раз девушка ничего не сказала – лишь кивнула. Она пристально смотрела на детектива, явно не понимая, к чему он клонит. Именно поэтому она буквально впилась взглядом в его лицо, силясь догадаться, чего от нее хотят. Клинг тоже выглядел несколько озадаченным. – Патриция, когда я вчера разговаривал с вами, – спокойно промолвил Стив, – вы сказали, что в последний раз вы видели дневник Мюриэль пятого сентября, примерно за сутки до ее убийства. – Совершенно верно, – согласилась Патриция. – Вы сказали, что видели, как она там что-то пишет. – Да, – кивнула девушка, – она сидела за столом и что-то туда записывала. – А вы где были в это время? – В кровати, – коротко ответила девушка. – А что Мюриэль сделала после того, как закончила писать? – Заперла его и положила обратно в ящик. – Да-да, – чуть прищурился Карелла, – вы еще вроде говорили, что она носила ключик на шее, он у нее висел на цепочке. – Все верно. – Вы ясно видели, как она запирает замочек на дневнике? В комнате было достаточно света? Мюриэль стояла настолько близко к вам, что вы могли разглядеть, чем она там занимается? – Вообще-то она сидела. За столом, – поправила детектива Патриция. – Но вы при этом ее ясно видели? – Да. – Патриция, – вкрадчиво произнес Карелла, – хочу вам честно признаться: меня кое-что беспокоит. Я буду с вами предельно честен, и я надеюсь, что и вы, в качестве ответного жеста, будете столь же предельно честны со мной. – Я всегда была с вами честна, – промолвила девушка. – Ну, согласитесь, что это не совсем так, – склонил голову набок Стивен, – вы ведь солгали в ходе нашей первой встречи? Было дело? Вы сказали, что убийца был темноволосым мужчиной с голубыми глазами… – Да-да, – торопливо перебила его Патриция. – Но потом-то я сказала вам правду! – В частности, меня беспокоит и это. Меня тревожит, как вы сперва описали убийцу. Видите ли, после прочтения дневника Мюриэль становится очевидным, что Джек Армстронг проявляет к ней интерес, а потом Мюриэль принуждают к половому акту, а ваше описание… – Но он и вправду принудил ее… – Да, – кивнул Стивен. – Причем, судя по вашему изначальному описанию, нападавший очень напоминал Джека Армстронга, но при этом вы не могли знать, как Джек Армстронг выглядит. Точнее, могли. Если читали дневник Мюриэль. – Но я его не читала. – Я знаю, – мягко произнес Карелла, – вы это сказали буквально несколько минут назад. А еще вы пообещали быть со мной предельно честной. Итак, мы вроде бы решили, что Мюриэль писала в дневнике правду. Все верно? – Да. – В таком случае должен вам сказать, что четвертого сентября Мюриэль сделала запись о том, как кое-кто потребовал, чтобы она сняла с себя платье, после чего принудил ее к половому акту. Она написала об этом четвертого сентября. Все произошло в точности так, как описали вы, но через два дня – шестого сентября. Вот только без убийства. Все остальное – совсем как в дневнике. Как вы это объясните? А, Патриция? – Не понимаю, о чем вы. – Девушка опустила взгляд. – Патриция, вы ведь читали дневник Мюриэль, так? – Нет. – Патриция, ремешок на дневнике был перерезан. Его кто-то читал. – Тогда это был Энди. Больше некому. Это был он! – выпалила Патриция. – Патриция, это были вы. – Говорят же вам, я… – А знаете, почему это были вы? – с жаром произнес Карелла. – Потому что запись за пятое сентября начинается со слов: «Кто-то заглядывал в мой дневник. Когда я сегодня достала его из ящика, то обнаружила, что ремешок перерезан». Я переписал это себе в блокнот. Патриция, я сейчас цитирую дневник вашей двоюродной сестры. – Ну, написала она это, и что с того? Не понимаю, почему… – Не далее как пять минут назад вы заявили, что видели, как ваша двоюродная сестра вечером пятого сентября, за сутки до убийства, заперла замочек на дневнике. А теперь ответьте мне, Патриция, на простой вопрос: если ремешок на дневнике уже был перерезан, зачем Мюриэль понадобилось запирать… И тут Патриция закричала. Девушка не вскочила с кресла. Она просто запрокинула голову, и с ее губ сорвался дикий вопль. Глаза ее расширились от ужаса. Казалось, ее крик будет длиться целую вечность. Он был столь кошмарным, что у детективов застыла в жилах кровь. Когда Патриция наконец замолчала, они надели на нее наручники. Поскольку ей было всего пятнадцать лет, ее допрашивали не в участке, а в кабинете адвоката Питера Хадда, которому выпало ее защищать. Вообще-то пятнадцатилетних не полагается допрашивать в участке, хотя это происходит сплошь и рядом. В таких случаях допрос устраивают либо в раздевалке, либо в комнате отдыха, главное, чтобы помещение не напоминало задержанному о том, что он находится в полиции. По законам штата под определение «несовершеннолетний» попадали лица, не достигшие шестнадцати лет. В Уголовном кодексе было сказано, что несовершеннолетним преступником является лицо, нарушившее закон или постановление муниципальных властей или же совершившее действие, которое можно квалифицировать как тяжкое преступление, за исключением тех случаев (и тут от Патриции Лоури отвернулась удача), когда правонарушителем является лицо от пятнадцати лет и старше, совершившее преступление, предусматривающее в виде наказания смертную казнь или пожизненное заключение. Девушка уже рассказала детективам две версии случившегося, и вот теперь она излагала им третью, финальную версию. Только сейчас они окончательно поверили, что Патриция говорит им правду, хотя крупицы этой самой правды содержались и в двух предыдущих версиях. Эта правда могла подарить Энди свободу, а ее, Патрицию, отправить на всю жизнь за решетку. Детективы внимательно ее слушали. Стенограф старательно записывал каждое слово. Допрос вел Карелла. Патриция отвечала очень тихо. Весь допрос она просидела дрожа, обхватив себя руками. КАРЕЛЛА: Вы хотите рассказать, что же на самом деле произошло? ПАТРИЦИЯ: Я вам уже все рассказала. КАРЕЛЛА: Но вы нам лгали. ПАТРИЦИЯ: Я вам солгала только в первый раз. А потом сказала правду. Вы что, забыли? Я сама пришла к вам в участок и рассказала правду. КАРЕЛЛА: Но в первый раз вы солгали. ПАТРИЦИЯ: Да, а во второй раз сказала правду. Ее убил мой брат. КАРЕЛЛА: Патриция, вы согласились с нами поговорить. Ваш адвокат, присутствующий здесь сейчас, не возражает против того, чтобы вы сказали правду. Так почему бы вам не рассказать, что случилось на самом деле? ПАТРИЦИЯ: Мне надоело твердить одно и то же. Одно и то же. Одно и то же. Один раз рассказала, вы записали. Второй раз – наговорила на магнитофон. Теперь вы хотите, чтобы я снова все повторила. Сколько мне повторять одно и то же? КАРЕЛЛА: Этот раз будет последним. ПАТРИЦИЯ: У вас тут дикая холодрыга. Можно хоть чуть-чуть прибавить обогрев? КАРЕЛЛА: Мистер Хадд? ХАДД: Я все сделаю. КАРЕЛЛА: Патриция, давайте вы начнете с самого начала. ПАТРИЦИЯ: В смысле со дня рождения? КАРЕЛЛА: Откуда сочтете нужным. Что, по-вашему, «начало»? ПАТРИЦИЯ: День рождения. КАРЕЛЛА: И что там случилось? ПАТРИЦИЯ: Я взяла нож. КАРЕЛЛА: Зачем?