ПАТРИЦИЯ: А вы как думаете? Нам с Мюриэль предстояло идти домой одним. Вот я и свистнула нож с кухни и незаметно сунула его к себе в сумочку. КАРЕЛЛА: Что было дальше? ПАТРИЦИЯ: Мы пошли домой. КАРЕЛЛА: В котором это было часу? ПАТРИЦИЯ: Я вам уже говорила. Понять не могу, зачем это надо повторять. КАРЕЛЛА: Про нож вы раньше не говорили. ПАТРИЦИЯ: Да вы меня просто не слушаете. КАРЕЛЛА: Итак, вы взяли нож с кухни. Я вас правильно понял? ПАТРИЦИЯ: Да, с кухни Пола Гэддиса. Нож был там. На кухне. Я как вошла, сразу услышала их. КАРЕЛЛА: Кого вы услышали? ПАТРИЦИЯ: Чего тут непонятного. Я пошла на кухню налить себе стакан молока, и тут я их услышала. КАРЕЛЛА: Я вас не понимаю. ПАТРИЦИЯ: Потому что меня не слушаете. КАРЕЛЛА: Я вас слушаю, но не понимаю, что вы имеете в виду. Вы сказали, что услышали «их». Кого «их»? ПАТРИЦИЯ: Мюриэль и Энди. КАРЕЛЛА: На кухне у Пола Гэддиса? ПАТРИЦИЯ: Да нет же, нет! В спальне. КАРЕЛЛА: Патриция… ПАТРИЦИЯ: Они были в спальне Энди, чего тут непонятного? КАРЕЛЛА: Что они там делали? ПАТРИЦИЯ: Я почем знаю?! Спросите моего драгоценного братца, что они там делали. Спросите Мюриэль. КАРЕЛЛА: Патриция, Мюриэль нет в живых. ПАТРИЦИЯ: А я что, не знаю?! Это он ее убил. КАРЕЛЛА: Кто «он»? ПАТРИЦИЯ: Мой братец. Насадил ее на нож. А я ей говорила! Думаете, я ее не предупреждала? Еще как предупреждала! Когда дождь зарядил как из ведра, мы забежали в подъезд, а потолок там был весь в пузырях, такой вздувшийся, будто беременный. Я ей говорю: «У меня в сумочке нож». Понимаете? Я не боялась, что на нас кто-нибудь нападет. Так что я стояла в подъезде совершенно спокойно. Чего мне было бояться-то? И я ей такая говорю: «Ты, мол, тогда, наверное, здорово перепугалась?» – а она мне: «Когда “тогда”?» Я говорю: «Ну, когда решила, что беременна». В подъезде было довольно светло от уличного фонаря, я ясно ее видела, а дождь лил как из ведра, а она на меня посмотрела, и я увидела на ее лице изумленное выражение. «Так вот кто прочел мой дневник, – говорит. – Значит, это была ты?» Я говорю: «Да, Мюриэль, это была я». А она: «Зачем, Патриция?» Слушайте, я сейчас тут околею от холода. У вас тут есть одеяло или плед? КАРЕЛЛА: Кто-нибудь, принесите ей, пожалуйста, одеяло. Продолжайте, Патриция. ПАТРИЦИЯ: Совсем у вас тут окоченела. Сейчас дуба дам. КАРЕЛЛА: Что вы ответили, когда Мюриэль спросила, зачем вы читали ее дневник? ПАТРИЦИЯ: Ну что я могла ответить? Пошевелите мозгами и догадайтесь сами. Я ведь все знала! И про нее, и про моего драгоценного братца. Я услышала, чем они занимались в спальне, когда вернулась домой из библиотеки. Стены-то у нас в доме тонкие. Они не знали, что я вернулась: работал телевизор, и он-то все заглушил. Вернее, нет, не все. Я прекрасно слышала то, что происходило у Энди в комнате. Я слышала, как он заставил ее встать на колени, как сказал: «Давай действуй»… Я слышала, как она принялась за дело… А какие звуки она при этом издавала! Боже, что это были за звуки! С той самой минуты я ее и возненавидела. И тут же захотела убить и убила бы, если бы хватило духа. Но я испугалась, что он на меня набросится, заставит сделать то же, что и Мюриэль, потому что… Понимаете, он меня всегда любил, я знаю, он меня любил больше, чем Мюриэль, и потому, скорее всего, заставил бы сделать то же самое. Поэтому я выбежала вон из квартиры, после чего позвонила в дверь и соврала, что забыла ключи… Да принесет же мне кто-нибудь одеяло, наконец, или нет? КАРЕЛЛА: Сейчас принесут, Патриция. ПАТРИЦИЯ: У вас что-то здесь очень холодно. КАРЕЛЛА: Итак, Мюриэль спросила, зачем вы читали ее дневник. ПАТРИЦИЯ: Ага, а я в ответ сказала, что слышала, чем они занимались в комнате Энди, и решила выяснить, не изменил ли мне слух. Я же ушам своим поверить не могла. Вот я и прочитала дневник, чтобы убедиться, правда это или нет. Оказалось, что правда. «Будешь это отрицать? – спрашиваю. – Будешь или нет?!» А она такая: «Нет, не буду». И вот тогда я выхватила нож из сумочки и ударила ее. Не знаю, сколько раз. Потом я порвала ее трусы и вогнала ей нож прямо туда. Потом я такая стою в подъезде, а она лежит на полу. Я спрашиваю: «Мюриэль, что с тобой?» Тут до меня дошло, что она мертва, что я ее убила. Тогда я искромсала ножом свое платье и порезала себе руки, будто меня тоже хотели убить. Я порезала себе щеку, выбежала из дома, кинула нож в канализационный сток и помчалась в участок. КАРЕЛЛА: Почему вы сказали, что нападавший был темноволосым и голубоглазым мужчиной? ПАТРИЦИЯ: Не знаю. Наверное, потому, что… Нет, не знаю. Наверное, потому, что читала ее дневник. Про того мужчину, с которым она работала. Думаю, тут я допустила промашку. Наверное, я решила, что она уже проделала с ним то же самое, что и с Энди. Может, так оно и было. Она наверняка пошла бы на это. Вы согласны? Если б ее не убили. Как вы считаете? КАРЕЛЛА: А почему вы впоследствии сказали нам… ПАТРИЦИЯ: Вот скажите, как вы считаете? КАРЕЛЛА: Я не знаю, Патриция. ПАТРИЦИЯ: Ну, конечно же, да. Она же сама писала об этом в дневнике. Что во время этого дела звереет. КАРЕЛЛА: Патриция, впоследствии вы сказали нам, что Мюриэль убил ваш брат. Почему? ПАТРИЦИЯ: Потому что… Понимаете… Я не думала, что он… Видите ли, я раньше думала, что это все она… Она ему на шею вешалась. И вот я подумала, что, если я ее убью, если ее кто-нибудь убьет, она понесет заслуженное наказание, и дело с концом. Мой брат забудет о ней, и снова все будет прекрасно. Потому что… Вы должны понять, что он любил меня больше, чем ее, и плевать, что он там ей нес у себя в комнате, плевать, что она там писала в своем дневнике. Я, собственно, о чем? Я же его сестра! Он должен любить родную сестру сильнее, чем двоюродную! Я что, не права? Должен, и все тут. КАРЕЛЛА: Так почему же вы передумали? ПАТРИЦИЯ: Да, передумала, все верно. КАРЕЛЛА: Да, вы обвинили его в убийстве Мюриэль. Сказали, что он ее зарезал. ПАТРИЦИЯ: Да. КАРЕЛЛА: Но почему? ПАТРИЦИЯ: Потому что он кинулся на ее гроб. Кричал, что любит ее. Сразу же после окончания допроса адвокат Патриции Лоури попросил поместить его подопечную в психиатрическое отделение больницы Буэна-Виста, где она и будет находиться под наблюдением врачей до принятия дела к слушанию в суде. Адвокат несколько минут обсуждал с помощником окружного прокурора технические детали. В итоге они пришли к выводу, что для отправления правосудия не принципиально, где пока будет находиться Патриция – хоть в КПЗ восемьдесят седьмого участка, хоть под замком в больничной камере. Карета скорой помощи подъехала минут через десять после звонка. Карелла снял с девушки наручники, после чего один из медбратьев помог ей облачиться в смирительную рубашку. Затем он расписался в протоколе о передаче заключенной. Когда с формальностями было покончено, медбратья вывели Патрицию из кабинета и направились по коридору к лифту. Хадд спросил, не желает ли кто-нибудь промочить горло. Детективы и помощник прокурора отказались, и Хадд, пожав плечами, сказал, что раз так, то пора закрывать лавочку на ночь. Поставив кабинет на сигнализацию, он поспешно вышел в коридор – система отводила ему на это тридцать секунд. На улице он пожелал всем доброй ночи, после чего направился к гаражу, где его ждала машина. – У этой девчонки напрочь сорвана крыша, – покачал головой помощник прокурора. – Понятно, почему Хадд не стал возражать против допроса. Каждый, кто прочтет стенограмму, сразу поймет, что она сумасшедшая. Карелла промолчал. – У нее настолько заехали шарики за ролики, что дело вообще вряд ли дойдет до суда. Все ваши труды – коту под хвост. – С этими словами помощник прокурора пожал детективам руки и пошел прочь. – Пойду-ка я к Августе, – вздохнул Клинг. – Давай, – кивнул Карелла. – Ну что, до завтра? – Ага, до завтра, – отозвался Берт. Стив долго смотрел ему вслед. Наконец Карелла развернулся и двинулся в противоположном направлении. Он решил пройтись до метро, от которого его отделяло два квартала. Все дорогу он проигрывал в памяти тот момент, когда Патриция Лоури запрокинула голову и закричала. В тот самый момент, когда Стив начал спускаться вниз по ступенькам станции, стал накрапывать дождь. * * * notes Примечания 1 Бар-мицва – иудейский праздник в честь достижения ребенком совершеннолетия (13 лет для мальчиков и 12 – для девочек).