Пальцы Стоун слегка дрожали, пока она вертела конверт. В деле ее матери было письменное распоряжение, что с ней необходимо связаться только в одном случае – в случае ее смерти. Правда, Ким почему-то думала, что ей сообщат об этом по телефону. Детектив полагала, что ей позвонит Лили – женщина, с которой она общалась около двадцати лет. Инспектор замерла на мгновение, намереваясь открыть конверт. Развернув единственный лист бумаги, она глубоко вздохнула и приступила к чтению. Таким образом Стоун попыталась подготовить себя к тому, что ей предстояло узнать. Ее охватило душевное волнение, у которого не было названия. Это не было ни горем, ни сожалением о потере, ни огорчением, ни даже намеком на печаль. Но не было это и радостью или облегчением. Чувство было неожиданным и очень острым. Ким пробежала страницу глазами, выискивая ключевые слова: смерть, похороны, соболезнования. Она нахмурилась, когда не нашла их, но ее взгляд споткнулся о слова «условно-досрочное освобождение» и «комиссия». Женщина перевернула лист, как будто ожидала увидеть на обороте клоунскую физиономию и объяснение этой жестокой шутки. А потом вновь повернула его текстом к себе. На листе был официальный логотип Грантли, и Ким поняла, что письмо настоящее. Непроизвольно она отрицательно покачала головой, как будто это физическое действие могло уничтожить письмо. «Как, черт побери, такое может случиться?» – подумала Ким и немедленно достала телефон. – Черт! – прорычала она, потому что ее большой палец дергался на кнопке и не мог нормально нажать на нее. Остановить. И немедленно. Ни при каких обстоятельствах эта женщина не должна покидать данное учреждение. Не выпуская телефона из рук, Стоун мерила шагами комнату. Что же, черт побери, произошло? Ее мать никогда не пыталась покинуть Грантли. Более того, перед каждой комиссией по УДО с ней случались приступы насилия, которые гарантировали ее дальнейшее нахождение за решеткой. Ким не знала, что ее мать намеренно делала все, чтобы оставаться под замком, до тех пор пока социопат по имени Александра Торн не разложила ей все по полочкам. – Дерьмо, – сказала инспектор, остановившись и глядя на кухонный шкаф, в котором лежало письмо Александры. Вспомнив о том, что она получила накануне, Ким почувствовала себя так, как будто тонет. Но ведь не могло же быть так, чтобы эти два вмешательства в ее жизнь совпали не случайно! Стоун два раза глубоко вздохнула и вновь нажала большим пальцем на кнопку. На этот раз экран загорелся. Отлично. Она повернулась спиной к кухонному шкафу. Сил у нее хватит только на одну злобную суку зараз. Пролистав список контактов, она нашла телефон Грантли и нажала кнопку вызова. Сейчас там осталась только ночная смена, но на звонок все равно кто-то ответит. Трубку подняли после третьего гудка. – Ким Стоун, – представилась детектив. – Родственница Патти Стоун. – Она не смогла произнести слово «дочь». – Могу я поговорить с Лили? – Мне очень жаль, но Лили теперь редко работает в ночную смену. Может быть, я смогу вам помочь? – отозвалась ответившая ей сотрудница больницы. Ким хотелось протянуть руку и выключить этот приятный, идеально модулированный и тренированный голос. В таком разговоре ему было не место. – Я получила письмо, – заявила она, помахивая листом бумаги. Мгновение ее собеседница колебалась, а потом сообразила в чем дело. – Так вы о комиссии по УДО? Мы всегда информируем родственников, когда… – Она об этом знает? То есть я хочу спросить, проинформировали ли… Патти об этом. Раньше она никогда не позволяла делу дойти до комиссии. – Я это знаю. – В голосе женщины послышалась улыбка. – Мы тоже сильно удивлены. И медицинские, и психиатрические результаты, которые представлялись на комиссию за последние семь лет, были совершенно нормальными. За время заключения душевное состояние вашей матери значительно улучшилось. Лишь случайные вспышки… – И не было никаких приступов агрессии? – уточнила Ким. С каждым ответом судороги у нее в желудке становились все сильнее и сильнее. – Ни одного, – ответила дежурная. – Ваша мать – просто идеальный пациент. Приятная, услужливая, с хорошим поведением. Настоящая умничка. Стоун почувствовала, как тошнота подступает ей к горлу. Мир переворачивается, а она ничем не может остановить его. Эта женщина – прямое воплощение зла, и никто не сможет убедить Ким в обратном. Ей все равно, кто, как и сколько времени наблюдал за ней. Ведь никто, кроме нее самой, не испытывал на себе жестокость и мучения, которыми мать так легко ее одаривала. Всю свою сознательную жизнь Ким живет с последствиями этих действий. – Вы можете ею гордиться, – жизнерадостно продолжал голос в телефонной трубке. – Мы все знаем, что изменилась она только благодаря вам. – Не поняла, – пробормотала Стоун. Ведь с тех пор, как она выяснила, где находится ее мать, ничего не изменилось. Ежемесячные телефонные звонки, чтобы проверить, не умерла ли она, были максимумом того, на что Ким была способна, когда дело касалось жизни этой суки-убийцы. – Ну конечно, это ваша заслуга. Все перемены начались, когда она стала получать от вас письма. Больше инспектор ничего не услышала, потому что и письмо, и телефон упали на пол. Глава 21 15 декабря 2007 года Уважаемый дневник, Сегодня я до нее дотронулся. Не смог сдержаться. Ощущение было одновременно и болезненным, и острым. Мои пальцы коснулись ее затылка, и я развязал кляп, который не позволял ей издавать звуки в течение ночи. Я уже говорил ей об этом раньше. Один звук – и ты умрешь. Она послушалась. Ее волосы, шелковистые и мягкие, пахнущие жасмином, оплели мне пальцы. Я знаю запах жасмина. Он был любимым запахом моей мамы. Волосы были нежными, как волосы новорожденного младенца. Я в изумлении гладил их. Вдыхал их аромат и терся о них щекой. Восхитительно. Почувствовав, как напряглось мое естество, я крепко ухватился за него и ощутил ее резкий вдох, услышал негромкий крик боли, который мгновенно сменился взглядом, молящим о пощаде. Она издала этот звук. Я не обратил на него внимания. Но только на этот раз. Я стряхнул свое семя ей в рот. Оно прелестно сочилось из уголка ее губ и по подбородку. Это было и отвратительно, и в то же время эротично. Я вытер его и почувствовал рукой теплую бархатистость ее нижней губы. Она дрожала под моими пальцами. Но не от желания, а от страха. Очень хорошо – страх мне нравится больше. Я сжал ее губу между большим и указательным пальцами, как будто старался выдавить прыщ. И увеличивал давление до тех пор, пока мягкая плоть не изменила свой цвет и не стала пунцовой под моими пальцами. Она заерзала, стараясь не закричать. Быстро училась правилам игры. Очень хорошо. Сев рядом с ней, я нежно зашептал ей на ушко. Я рассказал ей о ее поисках. Сказал, что родители уже знают, что ее нет у подруги. Что они испуганы и обеспокоены. Рассказал, что информация о ней еще не появилась в национальных изданиях. В конце концов, она отсутствует всего один день, так что ее случай не дотягивал до уровня всей страны. А еще я рассказал, что ее фото показали в местных теленовостях и напечатали в «Дадли стар». В ее глазах засветилась надежда, но я быстро разочаровал ее. Глупышка. Ее никто никогда не найдет. На этот счет она может не беспокоиться. Нам предстоит еще много времени провести вместе. Пока я нашептывал ей все это, мои губы касались тончайших волосков на мочке ее уха. От этого мое тело пронзило чувство исступленного восторга. Но этого было недостаточно. Первый опыт только раззадорил меня и заставил жаждать большего. Мне хотелось трогать, сжимать, пытать – полностью овладеть каждым дюймом ее тела. И завтра это произойдет. Я должен буду это сделать. Глава 22 – Ну, ребята, что нового? – Растущий список клиентов паба с начисто отшибленной памятью, – мрачно пошутил Доусон. Улыбка появилась на его лице мгновением позже. – Ты их всех нашел? – спросила инспектор. – Почти всех, – пожал плечами сержант. – Одни и те же имена возникают уже по третьему-четвертому разу. – А что с китайской забегаловкой? – продолжила расспросы Ким. – Гораздо хуже, босс. Инспектору это было понятно. В пабе люди встречаются, общаются. Это местный пункт сбора. Так что здесь присутствовал момент ассоциативной памяти. Вспоминая о недавнем вечере, люди могли сказать, кто где сидел, кто играл в пул, а кто – в дартс, кто стоял рядом с игровым автоматом, кто перепил и вел себя агрессивно. Они, может быть, не могли назвать полные имена других посетителей, но фамилия или прозвище могло вызвать воспоминания у кого-то еще. Так постепенно собирается информация – словно затягивается бредень. С забегаловкой все по-другому. Люди заходят в нее, делают заказ, забирают еду и уходят. Даже если в углу за роялем будет сидеть Элтон Джон, они не обратят на него внимания.