Начиная с пяти лет его дядя заходил в его комнату и насиловал его. Вся остальная его жизнь проходила как в тумане. Лишь физическое надругательство имело четкие очертания. Оно стало основой его жизни. Детство проходило под знаком того, первого раза, когда все это произошло. Того раза, когда он плакал так сильно, что его стошнило. Того раза, когда ему впервые пришла в голову мысль о смерти. Того раза, когда он осознал, что ответа на его молитвы не будет. И, наконец, того раза, когда он понял, что может сам прекратить эту пытку. Все изменилось с его двенадцатым днем рождения. В тот день он понял, что должен делать. Он посмотрел на себя в зеркало и осознал, что по своим физическим характеристикам уже не тот маленький мальчик, который все еще прячется у него в сознании. Он почти не заметил, как дорос до пяти футов четырех дюймов и как огрубела его кожа. В голове юноши стал формироваться план, потрясающий своей простотой. У него достаточно сил. А последствия его не интересуют. Хуже все равно не будет. Он наслаждался этим новым знанием, пока не наступил следующий раз. А когда тот наступил, он был полностью к нему готов. Он выхватил кухонный нож из-под подушки. – Ты никогда не ударишь меня этим, – с издевательской ухмылкой произнес его дядя. И он знал, что его дядя прав. Он бросил нож рядом с кроватью, которая в течение семи лет была его тюрьмой. Первый удар пришелся в правый висок, и его дядя зашатался. С помощью ножа он мог бы завершить все очень быстро, но ему не нужна была скорость. Он хотел чувствовать каждый удар. Хотел ощущать, как этот мужчина умирает у него на руках, потому что только в этом случае он смог бы в это поверить. Поверить в то, что все закончилось. А потом он сидел на первом этаже и ждал. Вернувшиеся из театра родители, взволнованные и румяные, вошли в дверь. Их настроение тут же изменилось, когда они увидели его, сидящего на софе с засохшей кровью на руках. Он все объяснил. Родители были шокированы, они были в ужасе и не поверили ему. Даже медицинское освидетельствование их ни в чем не убедило. Они продолжали утверждать, что это он сам «экспериментировал» с другими мальчиками в школе. Он продолжал медленно умирать внутри, когда его осудили, как взрослого, и приговорили к двенадцати годам в заведении для несовершеннолетних преступников. Он ведь просто хотел, чтобы физическое насилие закончилось, но этого, естественно, не произошло. Он все потерял, а конец так и не наступил. До тех пор, пока он не оказался в Хардвик-хаус. В единственном месте, где он мог заснуть, не думая о ночных кошмарах. А потом он встретил доктора Торн. Того дьявола, который поселился у него в голове[50]. * * * Конечно, детектив его не увидела. Он же был «никто». Просто сумма всех тех бед, которые приключились с ним за все эти годы. Он не был личностью со своими собственными симпатиями и антипатиями. В нем жила только ненависть ко всему окружающему. Включая Ким Стоун. Глава 51 Доусон вычеркнул очередное имя из своего списка. Еще четыре – и можно будет закончить. Час назад он вежливо попросил остальных оставить его одного. Он был благодарен им за помощь, но с того момента, как стрелки часов подошли, а потом и перешагнули через цифру, означающую конец рабочего дня, его неловкость из-за того, что они задержались по его вине, стала возрастать по экспоненте. Косяк был только его – ему и разбираться с ним. Теперь Кевин не сомневался, что свидетельские показания будут поступать и дальше, а пользы от них будет не больше, чем от тех, которые полицейские уже проверили и отбросили в сторону. Его взгляд остановился на «кутузке», и краска стыда вновь залила его щеки. Сержант знал, что босс получила выволочку от «самого», но решила не давать этому делу хода. Зная ее, можно было быть уверенным, что она никого не сдала. А Доусону хотелось бы, чтобы она назвала его фамилию. Более того, его мало интересовало мнение «самого» о его персоне, а вот мнение его непосредственного босса волновало – и очень сильно. И он никак не мог определить, был ли их разрыв окончательным и бесповоротным. Со стороны казалось, что в поведении инспектора ничего не изменилось. Так же, как и весь их отдел, она сидела на телефоне, но чего-то в ней не хватало, что-то в ней разрушилось. И именно поэтому она смотрела на Доусона реже, чем обычно. В ее лице было нечто, что она хотела от него скрыть. Но Кевин думал, что знает, что это такое, и от этого его живот сводила судорога. Он глубоко вздохнул и протянул руку к телефону как раз в тот момент, когда раздался звонок. – Доусон, – произнес сержант в трубку. – У меня здесь женщина, которая прочитала статью в «Дадли стар». Хочет поговорить, – сказал дежуривший в этот день Джек. Отлично. Еще одна появилась собственной персоной. Он, наверное, так и не попадет сегодня домой. – Сейчас спущусь, – ответил сержант. Кевин глотнул холодного кофе и вышел за дверь. Спускаясь, он гадал, в какую пачку положит показания этой свидетельницы. Может быть, в ту, которая называется «Ой, простите, я перепутала стоянки…» Или: «На стоянке была “Мазда” (“Ауди”, “Тойота” и т. д.)…». Одна свидетельница утверждала даже, что это был «Бентли». Сказать, что он усвоил урок, значило не сказать ничего. Все происходило в точности так, как предсказала его босс. Обращение к публике привело к появлению свидетелей, которые ничего не помнили, вместо того чтобы привлечь внимание людей, которые действительно были в том районе. Кевин вышел в приемную и кивнул Джеку. Женщине с аккуратно причесанными седыми волосами было чуть больше пятидесяти. На ней была надета темно-синяя форма и серые «Кроксы»[51]. – Детектив-сержант Доусон, – представился Кевин. – Чем могу вам помочь? – Миссис Лоусон. – Женщина протянула ему руку для пожатия. – Я работаю сестрой в частной клинике на Колман-Хилл. Пришла по поводу происшествия в воскресенье вечером. Доусон пожал крепкую сухую ладонь. – Вы видели машину? – спросил он с надеждой. – Нет, в воскресенье вечером я ничего не видела, – последовал ответ. Кевин уже понял, в какую пачку положит свидетельство этой женщины. – Но мне это и не нужно, – продолжила она. – Как только прочла статью в «Дадли стар», я сразу же поняла, о какой машине идет речь. – Это как? – нахмурился детектив. – Эта машина – мечта всей моей жизни, офицер. Фото этой машины висит на доске моих желаний[52] у меня дома. Я смотрю на него каждое утро перед работой. Доусон все еще не был уверен, что понимает, к чему она клонит. – Значит, вы знаете, что это был «Воксхолл»… – начал он. – Это был не просто «Воксхолл», правильно, офицер? – уточнила посетительница. – Это был новенький, с иголочки, кабриолет «Каскада Элайт» с обогреваемыми передними сиденьями, восемнадцатидюймовыми литыми дисками и встроенной системой «ОнСтар». И все это по цене в тридцать штук фунтов. Кевин не смог сдержать усталой улыбки. – Говорю же вам, что это машина моей мечты, – повторила женщина. – А в Кулли-Гейт такую встретишь не часто. – И что же конкретно вы хотите мне рассказать, миссис Лоусон? – вежливо поинтересовался сержант. – Могу сказать, что за рулем обычно сидела женщина между сорока и пятьюдесятью, приятной наружности. Но гораздо важнее то, что эта машина парковалась на том месте много раз. Доусон постарался не показать своего удивления. Этот факт еще нигде не всплывал. По-видимому, ему предстояла бессонная ночь в участке, но его это не пугало. Эта новая информация была для Кевина как инъекция адреналина. Перед ним стояла женщина, которая помнила детали. Сержант улыбнулся и открыл дверь в служебное помещение участка. – Миссис Лоусон, не соблаговолите ли пройти за мной? Глава 52 Честно сказать, здание совсем не походило на то, которое Ким хотела или ожидала увидеть. Гравийная дорога уходила в сторону от главного шоссе и вилась между двумя рядами корявых дубов на расстояние четверти мили, прежде чем привести детектива на границу идеально подстриженной лужайки. Вокруг газона были разбросаны скамейки. Было понятно, что лужайку используют для игры в кегли. Самой же главной достопримечательностью было здание из красного кирпича, сохранившее черты постройки XVII века, с высокими узкими окнами, состоящими из небольших стеклянных панелей. Бардсли-хаус был частью клиники Грантли. В здании, расположенном в четырех милях от центра Честера, содержались сумасшедшие, совершившие уголовное преступление. Правда, снаружи ничто не говорило о царившем внутри безумии. По лужайкам бродили небольшие группы пациентов, но у Ким захватило дух от вида самого здания. Рот ее наполнился желчью. Инспектор остановила мотоцикл на стоянке для посетителей и сняла шлем. Она долго рассматривала заведение, в котором ее мать содержалась последние двадцать восемь лет. Глядя на те условия, в которых она жила, Ким почувствовала себя так, словно предала память своего брата. Неожиданно она вспомнила тот день, когда мертвое тело Мики практически вырвали у нее из рук. Она крепко держалась за него, пока ее пальцы осторожно не разжали. Он не шевелился уже двое суток, но ребенок в ее душе все еще верил, что взрослые смогут его спасти.