Ким хотела бы остаться и еще поболтать с Александрой Торн, но теперь ей надо было быть в другом месте. Доехала она быстро и вошла в клинику Грантли за две минуты до начала слушаний. – А я уже думала, что вы не приедете, – заметила Лили, прижимая к груди толстую папку с бумагами. – Ни за что в жизни не пропущу этот спектакль, – честно призналась ей детектив и прошла вслед за медичкой по коридору в конференц-комнату, расположенную в самом конце. За круглым столом уже сидели двое мужчин и одна женщина. Перед ними лежали три стопки бумаг. Ким знала, что комиссия по УДО – это независимая структура, в задачи которой входит оценка вероятности рецидивов кризиса у того или иного пациента. А еще они будут внимательно наблюдать за поведением ее матери. Лили тоже села за стол и указала инспектору на место рядом с собой. Вместо этого та прошла к одиноко стоящему в углу стулу. Засунув руку во внутренний карман, Стоун ощутила вселяющее в нее уверенность присутствие конверта. Она еще не открывала его, но теперь хорошо помнила подробности того самого дня и его последствия. Лили представила Ким, а потом сделала короткий звонок по телефону, который стоял в центре стола. Спустя две минуты дверь отворилась, и в комнату вошла женщина, которую детектив видела несколько дней назад. Пациентка оглядела присутствовавших, и ее взгляд остановился на дочери. – Ким… – прошептала она. Инспектор продолжала смотреть прямо перед собой. Когда ее мать села, Ким смогла увидеть ее в профиль и обнаружила в ней некоторое сходство с той женщиной, которую когда-то знала. После того как формальности, требуемые официальным протоколом, были закончены, молодая женщина, сидевшая в центре, наклонилась вперед. – Итак, Патти, расскажите нам, почему вы считаете, что вас пора выпускать. – Я думаю, что провела в этой клинике так много времени, – мать Ким глубоко вздохнула, – что это будет правильно. У меня было время вылечиться. – То есть вы считаете, что здоровы? – поинтересовалась все та же женщина. – Нет, конечно нет, – улыбнулась Патти. – Моя шизофрения от меня никуда не денется, но я думаю, что с правильными лекарствами и поддержкой ее можно держать под контролем. «Черт побери, – подумала Ким, – здорово!» Она не отрывала от матери глаз. Руки пациентки скромно лежали у нее на коленях. На лице у нее было умиротворенное и уравновешенное выражение. Голос звучал размеренно и спокойно. Она смотрела в глаза каждому, кто с ней заговаривал. – А что вы думаете по поводу тех событий, которые привели к вашему заключению? – спросил мужчина с животиком, который сидел слева. Тактика, которую использовали эти специалисты, вызывала в Ким желание закричать. «Называйте вещи своими именами! – вертелось у нее на языке. – Спросите у нее, как она относится к убийству собственного сына!» Она с трудом удержалась, чтобы не податься вперед. Что же ответит ее мать? Патти с трудом сглотнула. – У меня было достаточно времени, чтобы обдумать то, что я сделала. У меня тоже, сука. – Мне никогда не удастся перевести стрелки часов назад, чтобы исправить то, что я натворила. Говори же, сука. Скажи же, наконец, что ты убила собственного сына. – Мне придется жить со смертью Майкла до конца своих дней. Я вырву это имя у тебя из глотки, женщина. Его звали Мики. – Я никогда не прощу себе смерть своего сына. Я тоже. – Но теперь я полностью понимаю последствия своих действий, и хотя в тот момент у меня был душевный кризис, я готова полностью отвечать за смерть своего ребенка. Какие же мы, черт побери, правильные! Инспектор с изумлением наблюдала, как ее матери все тем же, безобидным ровным голосом задавались вопросы и как на них давались тошнотворные, заученные ответы. И все в комнате это глотали. Все с умилением смотрели на приятную, хорошо одетую, спокойную, уравновешенную женщину и верили в силу и действенность Системы. Ким чувствовала, как слова кипят у нее в горле. Она не знала, сколько еще сможет выдержать этот цирк. Каждый из присутствовавших тайно считал себя автором реабилитационного успеха. Женщина-психиатр с улыбкой подалась вперед. – Лили, которая здесь присутствует, считает, что у вас есть неплохие шансы адаптироваться к жизни за стенами этого заведения. Она думает… – Ты помнишь фотоаппарат? – прервала эту женщину Стоун. Все головы повернулись в ее сторону, но Ким смотрела только на мать. Детектив знала, что никто не давал ей слова. Она сама решила взять его. – Прошу прощения, Кимберли, но я не… – пробормотала пациентка. – Фотоаппарат, мать. Такой большой, для мгновенных фотографий и с громадной вспышкой. Ты украла его в аптеке вместе с целой кучей пленок. Инспектор увидела, как сидящая напротив нее Патти медленно замыкается в себе. – А ты помнишь, как Мики боялся фотографироваться в школе? Эта женщина ничего не помнит. – А вот я помню, – продолжала ее дочь. – И все потому, что ты прижимала его к постели и делала фотографии его глаз крупным планом до тех пор, пока у него не наступала временная слепота. Эта вспышка работала со скоростью десятков раз в минуту. Ты была уверена, что хотя бы на одном фото будет видно, что твой сын – сам дьявол. Ким сверлила мать взглядом. Больше в комнате для нее никого не существовало. – А когда ты этого не увидела, то избила его, а, мать? За то, что дьявол прятался в нем слишком глубоко. У него не было никаких шансов, ведь правда? Вся комната замерла в ожидании ответа. Инспектор заставила медиков увидеть прошлые события своими собственными глазами. А до этого они читали только бумаги. Теоретически они знали, что сделала Патти, но сейчас, в этой комнате, перед ними, прижатый к постели, рыдал маленький мальчик, в котором его мать искала признаки дьявола. Эти люди хотели убедиться, что Патти сделала выводы из совершенного ею. Что она об этом сожалеет и, что гораздо более важно, понимает свою ошибку и больше никогда не повторит ее. Ким тоже ждала ее ответа. – А ты все никак не можешь забыть о нем, да? – спросила ее мать, и детектив увидела, как ее лицо превращается в лицо той женщины, которую она когда-то знала. – Ты же не верила мне, когда я сказала тебе правду. – Какую правду, мама? – уточнила Ким. – Что твой брат был этим гребаным дьяволом. Я видела это в нем каждую минуту. Дьявол насмехался надо мной и мучил меня. Я видела это ясно, как Божий день. – Пациентка заплакала, а ее лицо исказила гримаса. – Я говорила тебе, что он должен умереть, а ты все не хотела дать мне дорогу. Ты цеплялась за него каждую минуту, а я… только я знала всю правду. Он был одержим! Теперь она обращалась только к дочери: – У меня не было выбора. Он должен был умереть! Ким вздохнула, и все почувствовали себя не в своей тарелке. – Теперь тебе уже никогда не удастся выбраться на свободу. – Инспектор встала. – Ты никогда не поймешь, что убила собственного ребенка, и никогда не будешь сожалеть о содеянном. Она подошла к матери и приблизила к ней свое лицо. – И за это ты будешь вечно гореть в аду. С этими словами детектив выпрямилась и вышла из комнаты, ни на кого не глядя. Ее задача выполнена. Сегодня ее мать на свободу не выйдет. За дверью Ким глубоко вздохнула. Было слышно, как в комнате говорят, перебивая друг друга, эксперты. В душе Стоун не ощущала ни триумфа, ни даже удовлетворения от того, что добилась всего, ради чего приехала сюда сегодня. Она чувствовала, что это едва не принятое единогласное решение о том, что Патти способна функционировать в нормальном обществе, оправдывало все ее действия. Если после всех этих лет ее мать все еще верила, что в ее шестилетнего сына вселился сам дьявол, то Ким была твердо уверена, что она не должна выходить на свободу. Медленно двигаясь по коридору, инспектор почувствовала, как ее эмоциональный накал спадает. Она никогда не позволит утихнуть той ярости, которую испытывает по отношению к матери, и никогда не простит ее, но теперь с ней останется уверенность в том, что она может столкнуться с ней лицом к лицу и уцелеть. Ким вышла из здания и полной грудью вдохнула самый чистый воздух, каким когда-либо дышала. Перед ней стояла машина, которую она сразу же узнала.