— Ему, это… Память отшибло. Гранатой. Или снарядом. — Чо, прям по башке попало?! Восхитился Нико. Я иронично покачал головой: — Весело вам? Животики не надорвите. — Да ладно, шутим же. — Какие уж тут шутки? Очнулся в госпитале — рук-ног не чувствую, как бревно. Кто я? Где я?.. Нихрена не помню… — Да-а-а… И как же ты дальше-то? — Учился заново говорить, ходить. Книжки читал, светоленты глядел. Что-то вспомнилось, а так — всё заново изучал. — Во даёшь! Ну ты — мужик! Давай — за тебя? Ермолин налил по третей, выпили. Водка теперь шла в горло почти не вызывая дискомфорта. В ушах начал появляться характерный шум. Процесс, что называется, пошёл. Ермолин со вкусом закусывал салатом. Калинина грустно смотрела в зал, погружённая в свои невесёлые мысли. Я пожал плечами и тоже стал закусывать. А ничего так сидим. Даже разговор клеится. Нико перестал жевать и снова «докопался»: — А как ты узнал, что служил? — Документы из части прислали в центрвосст. Почитал. — Ну и где служил? — Штурмовая сотня семнадцатого специального отдельного полка. — Да ты не лыком шит, Корбин. Специальные войска. Да ещё — штурмовая сотня. — Г оворю же — не помню нифига. — Вспомнишь. Убеждённо сказал Ермолин. — Я слышал о таком. Человек память теряет, живёт как пень — ничего не помнит. И вдруг — хренак! И всё вспоминает. Я убедил себя, что не вру, а просто недоговариваю. Не говорить же им — кто я на самом деле. Не поверят. Посчитают брехуном или и того хуже — сумасшедшим. Эх, судьба. — Слышь, Корбин. Хитро прищурился Нико. — У тебя девчонка есть? — Э?.. Кх-м! От неожиданности я чуть не подавился огурцом. Сукин сын! Да разве ж можно так?! — Н… Нету… А тебе-то что? — Хе-хе… Вон — Калинина скучает, бедняжка. Ермолин заговорщицки подмигнул, наливая по четвёртому кругу. Калинина глянула на мужика так, что имей взгляд температуру, то от Ермолина остался бы только пепел. Я фыркнул и получил не менее испепеляющий взгляд. — Ага, щас… Размечтались. Марика вдруг усмехнулась: — Вон, подносчиц развлекайте, скоморохи… Ты, Нико, сам не увлекайся женским полом. А то Любава узнает — и тебе солоно придётся. Чемоданы выставит. — Да я чо?.. Я ж шучу. — Вдруг развёл руками Ермолин. Марика же плотоядно улыбнулась, и я понял, что сейчас она на нём отыграется. — Знаешь, Корбин? Свогр Ермолин у нас, когда дома, семьянин примерный. Жену любит и слушается. А вот как от её юбки на десяток тсед отъедет, так прямо герой-любовник становится. Марика налегла грудью на стол и доверительно понизила голос, но так, чтобы и Нико слышал: — В том рейде, о котором я рассказывала… На обратном пути… Этот примерный семьянин ко мне подкатывал на предмет поразвлечься. Представляешь? Ермолин покраснел и насупился: — Ты всё не так поняла… Я не в том смысле. — Да?.. Ты хочешь сказать, что это я — извращенка?! А Любава всё так поняла, когда узнала. Её-то ты не убедил. — Кто ж знал, что она тебе поверит, а не мне? — Буркнул Нико. Это было так неожиданно, что мы с Марикой одновременно рассмеялись. Конфликт погас. Ермолин налил по-новой: — За любовь. Все выпили, подумав о своём. Дальше вдруг разгорелся спор между Марикой и Нико о достоинствах какого-то пистолета, который оба не держали в руках, а только видели в витрине магазина. Я слушал их с умилением, иногда вставляя наводящие вопросы. Мне вдруг стало так хорошо, как ещё никогда в этом мире не было. Дружеская пьянка. Дружеская. Я понял, что мне всё это время именно друзей и не хватало. Была странная дружба с Лани, чуть не перешедшая в нечто другое, но с этим покончено. Были знакомые, приятели. А вот друзей как-то не появлялось. И вот сейчас я чувствовал, что может быть теперь они у меня будут… Между делом ещё выпивали. Потом снова спорили, на этот раз о машинах. Тут уж я участвовал вовсю. Заказали ещё бутылку. К нам подсели какие-то девки, пили с нами на-халяву. Потом они куда-то делись, я даже ни одну потискать не успел. Да и ладно. Снова спорили, на этот раз о жизни. Нико пошёл искать туалет. Вернулся со старыми знакомыми. Опять выпивали. Что-то друг другу рассказывали и доказывали. Потом вдруг Калинина, чуть покачиваясь, отошла от стола и поманила меня пальцем. Я встал. Со второго раза, но — встал. Подошёл к девушке. Она притянула мою голову ухом к своим губам и пожаловалась: — Ко — о-рби — и-ин, они ко мне пристают… Это… Пшли отсюда? А? — Пошли. Куда? — Куда-нибудь. Марика взяла меня под руку, вернее ухватилась за нее как за дополнительную опору. Я обернулся к нашему столу. Ермолин оживлённо жестикулировал и что-то рассказывал своим знакомцам. Перехватив мой взгляд, он махнул рукой и подмигнул, мол — летите, голубки. Какие, нахрен, голубки? Не навернуться бы посреди таверны! Калинина дёргала за руку и мешала держать равновесие. Но я же… ик… мужик?! Вобщем мы с грехом пополам выбрались на улицу. На свежем воздухе стало получше. Калинина уже не дрягалась как сосиска, а ровно держалась за руку. Слава Тс'Охо — Здесь не очень в ходу высокие каблуки, а то задача по поддержанию Калининой в динамически вертикальном положении была бы очень трудной. (Вот эту фразу я бы тогда не только не смог произнести, но и подумать её не смог бы). Мы шли по улице без определённой цели. Калинина о чём-то вздыхала а потом вдруг остановилась. Я соответственно тоже: — Ты чо? — Ко — о-рби — и-ин. Я музыку хочу… Ну па-а-ажа-а-лста? — Калинина. Вообще-то уже возвращаться пора. — Злюка ты… Ик… Ну Корби — и-ин! Ну музыку! — Ладно… Не ной только. Пошли искать твою музыку. Мы снова пошли по полутёмной улице. Марика прижалась щекой к моему плечу: — Ой, ты такой до-о-обры-ы-ый! — Калинина, ты прекращай. Потом, блин, скажешь, что я к тебе… Это… Приставал. Она заглянула мне в глаза, при этом чуть не оступившись: — Нет-нет-нет!.. Слушай, я чо-то злоу… золу… злоупотрбтр… Тьфу!.. Перебрала? — В точку. — Во-о-от. А когда я… Ик… Перебираю, то я становлюв — люв — ся капризной девчонкой… Ты меня не ругай, пжа-а-лста? — Ладно, не буду. — Спасиб. Вот таким образом мило беседуя мы продвигались на звук ритмичной музыки, доносившейся с того конца улицы из-под светящийся вывески. Мы шли и никого не трогали. Дорожка проходила прямо через заросли кустарника, когда-то подстриженного. Вдруг раздался шелест кустов, тяжесть на руке, где висела Калинина, исчезла, а её бормотание затихло. Вот так номер!. Я понял, что дело не чисто и ломанул вправо, через кусты. Где Марика?. За кустами оказалась полянка. В слабом свете далёкого фонаря открылось премилое зрелище: с трудом соображавшую что происходит девушку держал за руку какой-то хмырь, а двое других приближались к ней, видимо с гнусными намерениями. Несчастные. Я за последние дни заметил, что у Марики есть свой бзик — она взвивается, когда ей кажется, что к ней пристают или хотят пристать с нехорошими намерениями сексуального характера. Может в юности опыт был печальный, может ещё что, но мне кажется, что сейчас это может пригодиться. Хмыри тем временем похабно хихикали и подходили всё ближе. Увлечённые легкодоступной жертвой, они меня не видели, а я оставался в густой тени куста. Калинина начала что-то понимать в происходящем: — Ой! Ма-а-альчики! А вы — кто? Один из хмырей хрипло гаркнул: — Заткнись, шалава! Сейчас познакомишься с нашими «мальчиками»! Думаю — пора. Сказал громко: — Калинина, они же к тебе пристают! Хмыри обернулись на новый голос. Марика застыла на мгновение: — Чо?!! Извращуги!!! Дальше была феерия. Происходящее вызвало в памяти кадры из гонконгских боевиков. Сначала держащий руку Марики хмырь оказался валяющимся на траве, а потом двое других получили по удару девичьей ножкой в лоб и пока начинали отлетать, как в замедленном кино, получили вдогонку по чувствительному тычку в печень. Звуки падающих тел слились со смачным двойным «-Хэк!». Кино кончилось. Марика стояла в боевой стойке крепко, как скала и осматривалась по сторонам. Что и требовалось доказать. Риск был минимальный с моей стороны. Если бы фокус не сработал, то я бы вступился. Бой был бы подольше, но двоих бы уложить успел. Я заметил, что валяющийся под ногами Марики хмырь странно лыбится. Ах да!. Он же пялился, как Калинина, раздавая пинки, сверкала над ним трусиками. Вот же ж точно — извращенец. Не буду Марике говорить, а то она его убьёт. Я медленно подошёл, но приближаться вплотную не стал: