– В том-то и дело, что нет. Если нужно было снимать сцену, Зельда была готова на все сто. Как будто она… машина, что ли. – Откуда вы знали, что она при этом вас не водит за нос? Стив поставил свою кружку на стол. – Вы намекаете, что она была кромешной лгуньей? – Вовсе нет. – Я покачал головой. – Просто интересно. Для саморазвития. Век живи, век учись… – Откуда мне знать? Хотя я и замечал, как она проделывала те кунштюки. В такие моменты она думала, что на нее никто не смотрит. – Проделывала? Что именно? – То безудержно вверх, то безудержно вниз. Как на качелях. Вниз – это когда она сидит и рыдает в гримерке; трясется трясом, как ребенок-аутист. Прячется от съемочной площадки, лицо как у зомби. Вверх – это когда мечется взад и вперед по коридору, аж искрит; глазищи полыхают, даже волосы на себе подергивает. И разговаривает сама с собой, как сбрендивший попугай. Как будто под наксом. – А это не мог быть как раз он, тот самый накс? – Хм… Хороший вопрос. Я в свое время знался со многими отвязями, среди них были и нарики. Но у них это протекало как-то по-иному. Хотя вы специалист, вам виднее. То, что она наркоманит, по ней заметно не было: вес стабильный, кожа атласная, да и вся она такая… аппетитная. Честно говоря, переспать с ней я был бы ой как не прочь, но только не было между нами тех самых флюидов… ну вы меня понимаете? Я кивнул. – А еще кто-нибудь замечал эти ее «качели»? Глаза Стива сузились в щелки. – Вы ищете, кто бы мог подтвердить мои слова? – Скажем так: просто раздумываю, насколько четко это проявлялось внешне. – Никакой четкости не было. Я видел все лишь мимоходом; пасти ее мне рабочая этика не позволяла. На съемки я приходил всегда первым, а уходил последним. Спросите кого угодно, превышал ли я хоть когда-нибудь лимит в три дубля. – Уяснил, – сказал я. – А Зельда никогда не выказывала признаков психического расстройства? Ну там, скажем, галлюцинации, заумные рассуждения о каких-нибудь теориях или идеях… – В смысле, мерещились ли ей летающие слоны? Лично я от нее об этом ни разу не слышал. Хотя кто знает, что творится в людских головах, – верно, док? Если вы насчет зауми, то определенно да. За ней это водилось. Иной раз всплывает на площадке с опозданием и начинает нести, что у нее, дескать, задержали рейс. Какой, к черту, рейс, если она никуда не уезжала из города? Мы же все там обитали, постоянно были в курсе. Была еще всякая религиозная хрень, много такого… – Типа, второе рождение? – И даже не второе, а вообще постоянное, – грустно усмехнулся Стив. – Одну неделю она буддистка, а на другую уже вся в суфизме. Затем – Каббала, и она поводит ручками по книге, чтобы впитать секреты. Назавтра опять – бабах – и она возвращается к Иисусу и ходит вот с такущим крестом. У нас на площадке даже завелась шутка: кто у Зельды сегодня бог дня. Я однажды спросил ее: мол, кто у тебя сегодня в богах ходит? А она на полном серьезе отвечает: «Меня направляет незримый дух». Я спросил: «Типа ангела-хранителя?», а она, помнится, улыбнулась, чмокнула меня в щеку и ушла. Как будто она узрела свет, а я тут дуралей, ничего не петрю… Он заговорщицки подался вперед. – Или вот, только что вспомнил: самое странное, что она однажды вытворила. Сказала, что у нее только что случилось озарение: оказывается, она и есть Бог. Мы как раз сидели между дублей, и Зельда это на меня обронила. Я решил, что она дурачится, и брякнул, типа: «А слабо́, Иегова, раскрыть мне выигрышные номера лотереи?» Она вот так вот на меня воззрилась, во все очи, а затем отвернулась и начала напевать что-то безумное. Мне вот с тех пор думается: может, она имела в виду всего-то навсего одну из побасенок нью-эйджа о том, что «Бог живет во всех нас»? – А не высказывала она когда-нибудь что-то явно бредовое, но не религиозного характера? Стив Бил хлопнул себя по лбу. – О! Знаете, вот вы меня размотали на воспоминания, и теперь ведь они ко мне реально приходят. Может, то, что я сейчас сказал, было и не самое безумное. А безумным было другое. Сколупнув с круассана миндалинку, он медленно ее сжевал. – Даже не уверен, что хочу вам об этом рассказывать: вдруг подумаете, что это я сумасшедший. – Обещаю: никаких диагнозов, – подбодрил я с улыбкой. – Ну, хорошо. Готовы? Ей казалось, что она – ее собственная мать. – Ого. Это что-то новенькое. – Даже для вас, правда? Что ж, это обнадеживает: значит, не я один в ауте. – А что именно она… – Что ее мать была кинозвездой и исчезла, когда она была еще ребенком, а потом просто объявилась заново, вселившись в нее, Зельду. После того как она, Зельда, родила своего ребенка. Голова еще сильнее шла кругом оттого, насколько спокойно она все это рассказывает. Как омлет заказать. А затем начинает тыкать себе в другую часть живота и говорит: «Мамуля обнимает и согревает меня – здесь, здесь и здесь». – Она ни разу не упоминала имени своей матери? – Нет. Просто «мамуля» или «мама», точно не помню. Ах да, и еще говорила что-то о крови и грязи, с эдакими черпающими движениями. Как будто что-то выкапывала. Не буду врать, док, но я тогда струхнул. И после этого стал держать с ней дистанцию. – Другие артисты на съемках избегали ее? – Как сказать… Зельда вообще не была инициатором общения. Честно говоря, я не знаю, что было у кого-то из наших в голове. Как я уже сказал, сплоченной командой мы не были. – Ее поведение никак не могло сказаться на том, что сериал закрыли? – Конечно, нет. Она работала безупречно, сразу по команде «мотор». Оно бы и дальше все шло. Нас просто бросили, потому что сериал был дерьмом и люди перестали его смотреть, а у Сети были лучшие перспективы. Вы занимались ее ребенком, а потому, наверное, знаете, что у нее был еще и свой психотерапевт, постарше нас возрастом. Он довольно часто появлялся на съемочной площадке, просто держался в тени, ни во что не лез. Зельда никогда не говорила, кто он, но все знали. Сериал – это же одно пространство, секретов ни у кого нет. Все относились к этому с пониманием: она отнюдь не первая, кто приводит на работу своего терапевта. Вам бы, кстати, не мешало с ним и пообщаться. – Доктор Лу Шерман, – вспомнил я про своего друга. – Как раз он и направил сына Зельды ко мне. К сожалению, Лу ушел из жизни. – Надо же… Жаль. Получается, я для вас последняя соломина? – Иногда, Стив, коллеги знают то, чего не знают терапевты. А Зельда когда-нибудь приводила на работу своего сына? – Нет, ни разу. И роль для него, насколько мне известно, никогда не пыталась выклянчить. Это моя дражайшая маман ломилась во все двери. К индустрии старушка никогда не пробивалась ближе чем на выстрел – сценаристка рекламных роликов, мелкая сошка, – но себе внушила, что я у нее золотой гусь. Вот я им и был, с детства. Хотя мне за это не перепадало ни пенни. – А как же акт Кугана[21] – не сработал? – Акт Кугана гласит, что дети получают гарантированный процент. Но он мал, а также может быть потрачен на благо ребенка; то есть на любую хрень, которая взбредет в голову опекуну. Моя матушка решила, что пятилетнему ребенку ужас как нужны поездки на Гавайи, где он сидел один-одинешенек в отелях, пока она гуляла на вечеринках. Я молча покачал головой. – Жалеть меня, док, не надо. У меня фантастическая жизнь. – Стив Бил доел свой круассан и указал на мой. – Кушайте, это же ваш. – Спасибо, не хочу. – Ничего себе воля… Смотрите, как бы и жизнь не наскучила. – Вы примерно не знаете, где во время съемок жила Зельда? – Не-а. Так ведь у копов, наверное, есть ее нынешний адрес? Глядишь, ребенок там и отыщется, вместе с лицом, осуществляющим опекунство. – Последнее время ее домом была улица, – сказал я. – Ах вон оно что… – Стив помолчал, соображая. – Черт, вот почему вы переживаете о ребенке: сумасшедшая баба, мало ли на что она способна… Хотелось бы, конечно, сказать: «Что вы, нет, Зельда и мухи не обидит!» Но не могу. Людская душа – потемки, а уж у психов тем более. – Вы, кстати, в курсе, что Зельдой она назвала себя сама? – Да? Я и не знал. Хотя чего удивляться: все что-то да придумывают, по-своему себя обновляют… – Его зубы блеснули в улыбке: – Я так и вовсе урожденный Стюарт Генри Рассмайзль. Он полез за бумажником. Я до своего добрался первым и положил купюры на стол. Судя по кивку, Стив признал, что надлежащая процедура соблюдена. Из кафе мы вышли вместе, и когда я направился к своей «Севилье», он спросил: – Классная тачила. Какой год? – Семьдесят девятый. – У моей матушки был семьдесят шестой; так она покрасила его в розовый перламутр, а верх – из винила в баклажан. Движок у него «родной»? – Уже третий. – Преданность, достойная уважения. – Он энергично потряс мне руку. – Надеюсь, что ребенка вы отыщете в целости и сохранности. И, оскалясь широкой солнечной улыбкой, добавил: – Ну а если вы подыскиваете хорошее местечко в «Тарзане»… Глава 16 Рассказ Стива соответствовал тому, что я и так уже знал: у Зельды были налицо перепады настроения и психическое расстройство. Но он внес некоторую ясность насчет ее разговоров о маме. Пропавшая актриса, кровь и грязь. Как будто она что-то такое раскапывала. Быть может, те поиски ее давно похороненной матери – матери, чья душа, по мнению Зельды, обитала внутри нее – как раз и толкали ее на вторжение в чужие дворы? Может, ее неодолимо тянуло раскапывать? Не было никаких признаков того, что Зельда нарушила безупречность сада Энид Депау, но этому могла помешать ее внезапная смерть. Когтила ли она землю, когда ее обнаружили на проезде Бель-Азура? Казалось бы, ее первоначальный арест был результатом гораздо более мирского мотива: преследование бывшего. В таком случае какой смысл применять логику к психотическому поведению? Даже если я выдумал «причину» для проникновения Зельды, какое это имеет значение? Единственно стоящей для меня целью было найти того одиннадцатилетнего мальчика. Шаг первый: возвратиться к корням Джейн Чейз, или как там ее настоящее имя.