Анна была подавлена, уничтожена, растоптана. Резко к палитре этих переживания добавился непередаваемый страх. Сознание того, что она сама обрекла себя на это, пришло позднее и послужило поводом к горькому раскаянию и самобичеванию. Лишь когда его губы начали навязчиво стучаться в ее закрытую грудь, она вышла из ступора и начала вырываться. – Кузен, да как вы можете! – что есть силы закричала Анна, когда Дмитрий попытался удержать ее за запястье. Вскрик этот словно отрезвил его, он помрачнел и опустил глаза. – Девочка моя, – начал он с придыханием, словно вернуться в себя было сложной задачей. Сквозь исступление она все же обратила внимание, насколько он взволнован. – Что… что мешает вам поддаться искушению? Разве я противен вам? – Кузен, вы говорите вопиющие вещи! – вновь поддавшись захлестнувшему ее негодованию и нежеланию принимать действительность, разразилась Стасова. Пораженная до глубины души, она даже не находила сил не смотреть на него. – Все, что вам говорит общество… – попытался сгладить Дмитрий, понимая, что поспешил, и удивляясь, как перепрыгнул через обязательные взгляды, случайные прикосновения, жесты, комплименты и душещипательные истории. Но она, не желая слушать и проникаться разлагающими идеями отдельных безумцев, буйно замотала головой. – Как вы можете так не уважать меня? – закричала она. – Если я из бедной семьи, это не значит… – Еще как уважаю, вас, кузина… Но послушайте! – Выпустите меня отсюда! Не дожидаясь, пока она резко дернет на себя дверь, Дмитрий с уныло – сосредоточенным и даже яростным лицом отпер ее и выпустил пленницу на свободу. «Кто бы мог подумать, – металось у него в голове, – эта малышка, в которой то и воли на грош… Так воспротивится!» Но, подумав, что нет девушки, в которой не жило бы тайное желание и которую невозможно было бы хоть частично опутать, если постараться, он приободрился и, глядя на Неву, улыбнулся. У женщин не в меру развито воображение, оборачивающееся порой против них. Раунд начат, господа. И он выйдет из игры победителем… с трофеем. 6 Это была одна их отвратительных стачек опустившегося люда, на которую порой заносило аристократов, жаждущих вкусить экзотики и тщательно маскирующихся для почетной цели приблизиться к народу. Дмитрий не был здесь частым гостем, но порой его узнавали. Сегодня он приплелся в дешевый кабак под полом, где пахло грязью и крысами, с конкретной целью. И быстро увидал эту цель, похлебывающую жалкое пойло, едва ли заслуживающее называться пивом, из кое-как обтесанной деревяшки. Пока Дмитрий не увидел его здесь, он не мог поверить в то, что это правда, что Александр Стасов, отец обеих сестер, так опустился. Это было поразительно, ведь каким-никаким, захудалым, неуважаемым, но он был дворянином! Какая-то мрачная непреклонная гордость за свой класс и сожаление, что некогда блиставшие люди закатываются подобно этому, шевельнулась на миг в Мартынове. Испитое лицо со следами кровоподтеков, то ли вызванных нездоровьем, то ли внешними причинами… Самое что ни на есть удручающее зрелище. Тощее тщедушное тело, устрашающий кашель. Полный разлад личности. Зачем он здесь? Неужто в самом деле мог всерьез подумать, что этот жилистый преждевременно постаревший мужчина продаст ему дочь? Продаст… Как некрасиво прозвучали собственные мысли. Дмитрий брезгливо дернулся. А все же он приплелся сюда, и не без намерения… Ну, будет обвинять себя. Впервые имея дело с незамужней девицей, он решил не обрушивать на нее свою отработанную и столько раз срабатывающую стратегию, а схитрить. Инстинктивно Дмитрий чувствовал, что путь к постели Анны лежит через шаткое положение ее семьи. В особенности, разумеется, отца… – Добрый день, – приветливо обратился он к мужчине, остановившийся взгляд которого медленно пополз в его сторону. Серое сурово – мучащееся лицо на какой-то миг изобразило подобие мысли. – Мартынов? – вымолвил, наконец, Стасов. Заложенное во всех высокородных господах, даже оказавшихся в подобных условиях, чувство такта сделало свое дело – Александр Стасов предложил визитеру присесть и приготовился к разговору. 7 – Ваш братец подвернулся мне как раз вовремя, – сообщил он на следующее утро дочерям. – О чем вы, папа? – внутренне съежилась Анна, памятуя, как они с Дмитрием расстались и до сих пор покрываясь холодным потом при воспоминании о том дне. – Я уже собрался продавать наше именьице… Но тут он, как ниспосланный господом, нашел меня и разрешил мои тяжкие думы. – Каким же образом? – сухо спросила Янина, в душе готовясь к худшему. – Он позволил мне заложить ему имение даже без процентов. Янина, как у позорного столба, в безысходности подняла глаза на отца. – Каким же образом вы собираетесь отдавать долг? – Я налажу доход с имения и этим же расплачусь. Все прекрасно образовалось. Вот что значит родственная поддержка! Как чудно, что матушка ваша была столь высокородна. – Папенька, – сглотнув, вставила Анна, – что же он сказал при этом? Как повел разговор? – Ах, не все ли равно! – со свойственной одержимым людям нетерпеливостью начал раздражаться Александр Стасов. – Папа, – четко выговаривая каждое слово, словно боясь, что он не разберет ее речь, продолжала Янина, – что же будет, если вы не успеете выкупить имение? Мы же по миру пойдем. – Ах вот, значит, как ты доверяешь отцу! – вспылил он. – Я лишь хочу предостеречь… – попыталась возразить Янина. – Наш родственник проявляет благородство, идет навстречу по доброте душевной, отец из сил выбивается, дабы устроить вашу будущность, а вы платите ему черной неблагодарностью? Что же, я совсем дурак, что не смогу распорядиться деньгами, вверенными мне? Вот что значит учить детей… Выучили на свою голову! Шибко умные нынче девушки, как я погляжу – родного отца подвергают критике! – Он совсем спятил! – рыдая, выговаривала Янина сестре, когда они уединились в своей комнате. – У нас не останется ничего, он все потеряет, все! Нынешнее просветление лишь его слабость, какой конченный человек не думал порой, что не все еще потеряно. Никакого приданого, и лучшее, что сулит нам будущее – это перспектива стать гувернантками, благо хоть институт мне позволили закончить наши непутевые родители. Жить в чужом доме на правах прислуги, всеми презираемой… – Яня, прошу, уймись, ты разбудишь отца… – пыталась образумить ее Анна, чувствуя ширящуюся пустоту внутри. – Нет, пусть слышит! – с неожиданной злобой вскрикнула Янина, поднимая с простыней заплаканное непокорное лицо. – Он о самом главном, о детях не заботится, что это за человек?! Чертов эгоист! А нам что, не видеть приданого, жить в грязи из-за его безумных идей? И еще этот Мартынов! Всегда подозревала, что не видать нам добра от него! На это Анна ничего не ответила, и самочувствие ее с того дня стало совсем печальным. Интуитивно она чувствовала, хоть и отказывалась верить, что ничего хорошего и впрямь не стоит ждать от Мартынова, а поступок этот таит в себе гораздо более низменную цель, чем помощь заблудшему Александру. Отчаяние оттого, что ее некому защитить, разбавлялось не только тихой злобой на отца, но и чувством неизбежности зла. 8 Время шло. Сестры жили как прежде, рукодельничая и пытаясь заработать на этом, ведя хозяйство и изредка видя своих покровителей. Дмитрий держался в отношении Анны самого возвышенного вежливого тона, так что последняя перестала даже беспокоиться, приписав тот всплеск в библиотеке некоему размазано обрисованному в ее воображении помутнению. Александр Васильевич вовсю занимался делами имения, хотя ни разу не удосужился даже съездить туда. С того самого разговора дочери не видели его выпившим, так что даже Янина начала успокаиваться и сменила саркастический тон по отношению к нему на нечто более дружелюбное. В семье воцарилось относительное спокойствие и даже подобие благополучия. Когда пришел срок отдавать долг, а случилось это через полгода после объяснения в таверне, Стасов огорошил дочерей приглашением погостить у Мартыновых. Сам он надеялся, что на время удастся выбить отсрочку выплаты денег. – Неплохой все-таки домик, – отдала должное постройке Янина, разворачивая свои порядком измявшиеся за время дороги туалеты. – Умеют люди жить, – согласилась Анна, печально смотря из окна на мостовую. В обед они, отдохнувшие с дороги и разбуженные по случаю трапезы горничной, спустились в столовую, огромную роскошную столовую, которую Ефросинья Петровна, вздыхая, нарекла «необходимостью». У стола кроме хозяйки дома, ее сына и Стасова сидел еще один человек. Спускаясь, сестры могли оценить темное мерцание свечей, мягко отдающееся в глазах, изящную одежду собравшихся и изучающе – одобряющие взгляды мужчин. Стасов вальяжно, быстро вспомнив былые свои замашки, распростерся в кресле и потребовал принести себе вина. У нового приобретения Дмитрия Мартынова было насыщенное выразительное лицо, пухлый рот, словно сигнализирующий о закрытости его владельца, аккуратно подстриженные короткие волосы и впечатляющие брови, оттеняющие вполне правильный высокородный нос. Все эти броские черты, как ни странно, нисколько не предавали их владельцу суровости. Скорее, на первый взгляд он производил впечатление довольного собой и другими молодого и весьма привлекательного господина. Любительниц покуролесить это притягивало, и у Николая Литвинова не было недостатка в женщинах. Впрочем, это не являлось главной целью его жизни, хотя он и не пренебрегал привилегией быть выбранным. Николай Артемьевич Литвинов, приверженец старинного рода и не менее старинных традиций, считался и был в высшей степени человеком положительным. Посему все находили странным, что он похаживает в дом к беспринципному повесе Мартынову. Не вдаваясь в их значение друг для друга, приближенные обоих решили, что Дмитрий имеет влияние на Николеньку. Впрочем, это даже по-своему мило, ведь сильный неизменно подчиняет слабого. Но Литвинов посмеивался над подобными умозаключениями. Он не считал значимым обращать внимание на что-то поверхностное. Николай, после окончания университета всерьез ставший перед решением – служить государству или собственному имению, выбрал второе и с рвением обустраивал пошатнувшееся после смерти отца хозяйство. Пока старик болел, управляющие расшатали его дела, и сыну пришлось с головой уйти в работу. За короткое время он, правда, добился существенных результатов. Теперь он мог слегка отдохнуть ото всего, вновь сойтись с людьми… Что он и предпринял, избрав Дмитрия своим проводником к приятным знакомствам. Как ни странно, с первого своего визита к нему он понял, что не прогадал. Янина не без интереса воззрилась на Дмитрия, которого знала весьма поверхностно и никогда не считала ни приятным собеседником, ни красавцем. Для нее привлекательными считались лишь люди, с которыми приятно было говорить, а не только плести глупости и пустые фразы. Но теперь, при приглушенном свете люстр и камина, в теплой обстановке, он показался ей симпатичнее, чем виделся всегда. Без сомнения, он хорош… Как здорово жить в ладу с собственной наружностью! Кошачья гибкость, приличный рост, густая чуть тронутая завитками шевелюра, в которой побывали пальчики не одной девицы. Янина отдалилась от собеседников, не участвуя в развязавшейся беседе, касающейся быта сестер. Анне пришлось немало постараться, дабы сгладить острые углы, щедро источаемые главой дома. Янина же поддалась внезапному порыву и принялась размышлять о предназначении красоты. Отчего рождаются совершенные внешне люди? От большой любви или по обманывающей случайности? И влияет их телесное совершенство на душу? Или душа должна оказывать воздействие на оболочку? И может ли быть притягательный внешне человек черен внутри? И почему настолько красивые женщины бывают не только пусты внутри, но и бессодержательны даже во взгляде, что читают далеко не все? Только подлинный огонь внутри зрачков может разжечь ответ, поклонение. – Уж коли речь заходит о влечении с первого взгляда, подразумевают, быть может, сами того не понимая, именно душевное равноденствие, – донесся до нее чей-то низкий тягучий голос. Что же, неужели сопровождающие ее в этот вечер тоже завели речь об этом хрупком и самом загадочно – притягивающем событии? Как в тумане, доносилась до Янины речь собеседников, или, вернее… – Ах ты, чертов идеалист! Можешь же натрепать языком до того, что диву дашься! Это эмоциональное высказывание вывело, ее, наконец, из оцепенения собственным разумом. Дмитрий, выдавший последнюю фразу, усмехнулся, потрепал друга по плечу и благополучно забыл, о чем тот гудел. – Человек все должен познать! – не унимался Николай. – Чем больше испытал, тем больше эмоций развилось. А духовная развитость едва ли сослужит кому-то дурную службу.