– Я была молода, напугана и думала, что без него заработаю деньги быстрее. – Хватит. Что сделано, то сделано, – объявил герр Шуртер, протягивая руку жене. Она крепко за нее ухватилась. – Вы уехали в Париж и оставили нам Лорина. Оно того стоило? – Нет. Деньги – это еще не все, – призналась я. – Но я ведь уехала не из-за денег, я пыталась что-то построить, чтобы воспитывать Лорина. – И дорого за это заплатили: теперь он любит нас, – ответил он. – Знаю, и вы его тоже. – И мы тоже, – согласилась Ида. – Но… – Но что? – Я его мать. Он мой. На следующее утро я не бежала из Санкт-Галлена на рассвете, как прежде. Шуртеры провожали нас всей семьей, все четверо пришли после завтрака на вокзал. Мы молча прошли на платформу, и я нашла наш вагон. Мы остановились. Герр Шуртер нес маленький чемоданчик, который фрау Шуртер собрала Лорину. Он не выпускал его из рук. Я взяла Лорина за руку. – Лорин, ты готов к приключениям? Мы поедем на поезде. Попрощайся со всеми. Он беспокойно посмотрел на меня и на Шуртеров и сморщил лоб. Фрау Шуртер присела на корточки. – Поцелуй меня. Он выдернул руку из моей и побежал к ней. – Мама, я не хочу уезжать, – дрожащими губами сказал он. – Я хочу остаться с вами. – Нет, Лорин, тебе нужно поехать с ней. Я же объяснила, это твоя настоящая мама, она отвезет тебя к новому папе. – Нет, это вы мои мама и папа, Макс – мой брат, Френи – сестричка. Малыш заревел в голос. Он обвил руками ее ноги и рыдал. Я встала перед ним на колени и умоляла: – Лорин, пожалуйста, поедем со мной. Он дернулся от моего прикосновения и закричал, словно от удара. Ида пыталась мягко его отстранить, но он только крепче в нее вцепился. Макс обнял его обеими руками и бросал на меня сердитые взгляды. Герр Шуртер побелел как полотно и поджал губы. И знаешь, ma chère, я люблю привлечь к себе внимание, эффектно появиться, но более жалкого зрелища я никогда не переживала. Я плакала. Фрау Шуртер плакала. Лорин и Макс ревели, как умеют только дети, даже Френи присоединилась. Только герр Шуртер не плакал. Но его тихий голос задел меня за живое больше, чем крики Лорина: – Если вы его любите, поступите по совести. Он поставил чемоданчик, круто развернулся и пошел по платформе. Я смотрела ему вслед, и мои мечты рушились на глазах. Поступить по совести – не всегда то, что тебе нравится. Иногда правильнее поступить вопреки своему желанию. Я не любительница библейских историй, но тогда мне в голову пришла притча о двух матерях, ребенке и царе Соломоне. Меня привел в чувство поступок герра Шуртера, который просто ушел, чтобы не доставлять Лорину еще больших страданий. Для него на первом плане были чувства Лорина, а я думала только о себе. Мне хотелось создать семью с Шарлем, то, что у Лорина уже было с Шуртерами. Я сделала ужасное открытие: чтобы стать хорошей матерью, не такой, как моя, нужно самоотверженно пожертвовать собой. Я должна была вернуть Лорина его семье. – Герр Шуртер! – крикнула я. – Оттмар! Вернитесь! Я встала на колени перед сыном и фрау Шуртер. – Лорин, оставайся, – сказала я, гладя его светлые волосы. – Я не стану разлучать тебя с семьей. Они тебе родные. Я встала. Подбежавший герр Шуртер тяжело дышал. – Вам придется его усыновить, – заметила я резче, чем хотела. – Конечно, – тут же согласилась фрау Шуртер. – Мои юристы займутся этим сегодня же, – добавил отец Лорина, и его лицо оживилось. Ида наклонилась и обняла Лорина, который все еще прижимался к ее ногам. Она что-то шепнула ему на ухо. Секунду поколебавшись, он оторвался от нее, подошел к коляске Френи и достал из-под одеяла коричневый пакет. – Лорин хочет вам что-то подарить, – сообщила Ида. Я встала на колени, чтобы в последний раз посмотреть на своего мальчика. Он медленно подошел ко мне, но не слишком близко. Его лицо раскраснелось и покрылось пятнами, он смотрел в мои красные глаза. – Мама сказала, что вы все время плачете, потому что вам больно. Это помогает от боли. Мы сами рвали цветы. В маленьких ручонках он держал коричневый бумажный пакет, а внутри была эта самая бутылка, полная цветков арники в швейцарском спирте. На следующую ночь, вернувшись в Париж, я заставила Шарля лечь со мной в постель до свадьбы. Только в его объятиях я залечивала разрывавшую меня на части тоску. Иногда арника бессильна. Глава 10. Пинцет Бывает, единственный волосок сводит на нет часы усилий. И не потому, что он обязательно заметен, но будет портить идеальный образ. Видишь вот этот, ma chère, он на три миллиметра ниже брови, чего допускать никак нельзя. Этому я придаю большое значение. Представь: мерцающие перламутровые тени для век, и посредине извивается волосок? Однажды, впервые оказавшись в Бразилии, я сделала ваксинг бровей, но это был первый и последний раз. Дуга получилась слишком высокой, кожа покраснела, распухла и растянулась, и я поклялась, что больше никогда не доверю лицо чужим прихотям и непредсказуемым навыкам. Я предпочитаю самой сосредоточиться на предстоящей задаче. Кроме пинцета мне ничего не нужно. Над внешностью, подаренной природой, нужно работать, а не разрушать ее. Этому я научилась у Шарля. В ночь, когда он впервые остался у меня, мы почти не спали. Голод выгнал нас на кухню проверить в шкафах запасы Мадлен. Завернувшись в одну простыню, мы стояли у окна и кормили друг друга камамбером. Хотелось бы добавить, что над блестящими крышами танцевал лунный свет, и мы купались в синих лучах, но, как я припоминаю, ночь была пасмурной. Над Парижем висели тяжелые тучи и моросил дождь. Но для меня ночь была ослепительно-яркой. И все же, как бы мы ни были счастливы вместе, печаль из-за отказа от Лорина была такой ощутимой, что Шарль относился к ней почти как к третьему человеку в комнате. Когда я слизала последний кусочек сыра с его пальцев, он крепко прижал меня к себе. Меня очаровали черные завитки волос у него на груди. Томас, мой первый мужчина, был худощавым и без лишней растительности. Шарль был невысокого роста, но плотный и коренастый и от природы сильный. Темные тугие завитки покрывали его грудь, и, чтобы добиться гладкой кожи на лице, бриться приходилось по два раза на день. Я натерла кожу, и на лице появилось раздражение от предвестника его бороды, которая с каждой минутой, казалось, становилась все жестче. Я потеребила тугие черные завитки и, прикрыв глаза, прислушалась к биению сердца в груди. – Роза, – тихо позвал он, выводя меня из грез. – Есть идея. Когда мы поженимся… – Мы уже муж и жена, – перебила я его поцелуем. – По закону, – уточнил он и помолчал в поисках моих губ. – Когда мы зарегистрируем брак, я считаю, нужно уехать. – Отдохнуть? Я бы не отказалась от Лазурного Берега. Он покачал головой. – Нет, в другую страну, на постоянное жительство. Мгновенно захотелось сказать «нет», но потом я спросила: – Зачем? – Чтобы начать жизнь заново, оставить прошлое позади, – целуя меня, ответил он. – Чтобы ты не думала все время о Лорине. Я посмотрела на крыши домов и бесцветное ночное небо и вздохнула. – Чтобы у меня не было возможности поехать и пошпионить за ним в Санкт-Галлене? Ты об этом? – Да. Может быть. По-моему, лучше переехать. Что мы постоянно и делаем. – Я подумаю. Я спрятала голову у него на груди и втянула носом воздух. Пахло счастьем. Я задумалась, и чем больше размышляла, тем больше понимала, что он прав: я ведь часто переезжала. Сначала из Оберфальца, потом из Санкт-Галлена, ну а теперь из Парижа. Останься я на месте, во мне что-то умрет, я буду постоянно тосковать по Лорину. А ведь встретившись с юристами, которые привезли документы и ездили в Санкт-Галлен, я согласилась, что не буду искать с ним встреч. Теперь его будут воспитывать Ида и Оттмар Шуртер, их юристы дали мне понять, что к нему относятся так же, как и к остальным детям. Они понимали, какую причиняют мне боль, однако настаивали, чтобы я прекратила все контакты: не писала, не приезжала и даже не присылала денег – в противном случае мне их возвратят.