Стратегия была безнадежной, дорогостоящей, но ничего лучшего я не придумала. Может, когда-нибудь либо Лорин, либо фрау Шуртер объявятся там. Это было все, что я могла сделать. На другое утро после возвращения в Рио я обратила внимание на заклеенное обоями зеркало в ванной. Во мне что-то перевернулось. Мне все еще не хватало Шарля, словно отрезанной конечности, но теперь во мне было что-то еще. Наклонившись вперед, я попыталась сорвать обои с краев, но не тут-то было. «Ничто не вечно», – подумала я, залезая на мраморную столешницу и сдирая обои с зеркала мокрой губкой. Я не спрашивала, как рядом оказалась Граса, но когда она просунула в дверь голову, то тут же исчезла и вернулась с двумя ножами и набором для мытья окон. Мы работали молча, отмачивая и сдирая бумагу, и не остановились, пока зеркало не появилось полностью, и я впервые за три года тщательно себя рассмотрела. Из зеркала на меня смотрела взрослая похудевшая женщина с уверенным умным лицом и с надеждой в глазах. Глава 16. Подводка для глаз Макияж я начинаю и заканчиваю подводкой глаз. На самом деле я даже не считаю подчеркивание контура глаз макияжем. Просто делаю глаза выразительнее. Женщины научились этому давным-давно. Современные египтянки красят глаза, как их праматери во времена пирамид и фараонов. Когда Мэри Куант поразила мир в 1960-х – она следом за Диором запустила в оборот новый облик, – я резко расширила подводку вокруг глаз. В те дни я красилась черным карандашом и цветными, предпочитая сочетать цвета либо вокруг контура глаз, либо под ресницами, в зависимости от придуманного образа. Даже оставаясь дома, я проводила стрелку над ресницами. Но в день похорон и после глаза оттенялись темными кругами горя, словно на лице была маска. Снова подводить глаза я стала, только содрав обои с зеркала в ванной. * * * Бизнес научил меня, что самые рискованные предприятия бывают самыми прибыльными. В сентябре 1963 года, через два года после поездки в Санкт-Галлен, мне позвонили. Сквозь треск и помехи связи послышался голос фрау Вегелин. – Фрау Дюмаре, – сообщила она звенящим голосом, – он пришел. – Кто? У меня заколотилось сердце. Лорину должно быть девятнадцать. Неужели он меня ищет? – Молодой человек, – продолжила фрау Вегелин. – Он назвал имя? – Он что-то сказал про Лорина. Я стиснула трубку. – Сколько ему лет? Это Лорин? – Ему двадцать пять. Его зовут Дов. Он из Израиля. Он хочет с вами поговорить. Сказал что-то о профессоре. Она передала трубку молодому израильтянину. После совершенно нелепого разговора я установила, что это родственник профессора Гольдфарба. Молодой человек учился в Цюрихе, и профессор попросил его узнать, что случилось с мальчиком по имени Лорин, который жил с Шуртерами. На следующий день Граса упаковала мои чемоданы и проводила в аэропорт Галеан. Через день в Иерусалиме, чувствуя себя совершенно разбитой, в полубессознательном состоянии после перелета через океан, я стучалась в квартиру на холме. Дверь открыла маленькая девочка. Вскоре на пороге появился сухопарый седовласый мужчина и оцепенел, крепко сжимая побелевшими пальцами дверь. – Saba[33], – на гортанном языке обратилась к нему девочка. Он наклонился, что-то ей прошептал, и она исчезла в квартире. – Профессор? В последний раз мы виделись, когда ему не было и пятидесяти, теперь же он состарился, ему было около семидесяти. Время его не пощадило. Он просто уставился на меня. В его суровом выражении лица не было ни капли тепла. И даже не поздоровался. Мы стояли по обе стороны порога, и мое волнение улетучилось, словно дым. – Я проделала долгий путь, чтобы увидеть вас, профессор, – наконец сказала я. – Полагаю, я должен пригласить вас войти. Он говорил бесстрастно, словно с продавцом в магазине в Санкт-Галлене. Когда двадцать лет назад я, замерзшая, в отчаянии появилась в университете, он привел меня к себе в дом и согрел молоком с медом. На этот раз он повел меня в кабинет и сел за стол, молча указав пальцем на стул. Я сняла стопку книг и положила их на ковер. Прежде чем опуститься на потертое полотняное сиденье, где лежали книги, я засомневалась, не опасно ли на него садиться. Я заинтригованно огляделась. Если бы я приняла его предложение, может, таким бы сейчас был мой дом. Квартирка была маленькой, но на симпатичной, обсаженной деревьями улочке с видом на каменистые холмы, простирающиеся к морю. Он создал себе новую жизнь, если предположить, что маленькая девчушка была его внучкой или дочкой. Это радовало. Только я бы никогда не позволила ему ни так жить, ни так выглядеть. Он сильно похудел, одежда на нем болталась, не скрывая угловатой фигуры. Такой же худой, как когда мы впервые встретились. Волосы и длинная борода, прикрывавшая потертый ворот, поседели, пиджак протерся. Такими я и представляла старых профессоров, но не знакомого мне человека. – Итак, Роза Кусштатчер, что привело вас сюда? – Я… Теперь моя фамилия Дюмаре. Я давно замужем. – Замужем, – он повернул на столе бумаги. – Сколько детей? На меня он не смотрел. – Муж умер. Я вдова. Детей у нас не было. – Понятно, – ответил он, впервые подняв глаза. – Одна живете? Я бы не смогла объяснить свои отношения с Грасой, поэтому просто сказала: – Да. Он кивнул, и я чувствовала его оценивающий взгляд. – Выглядите хорошо, будто чего-то добились в жизни. – Добилась, – подтвердила я. – У меня свой дом моды. Не только одежда, но и косметика, парфюм и ювелирные украшения. В Бразилии, – спохватившись, добавила я. – По-моему, вы хотели открыть мастерскую, так, по крайней мере, писали в письме. Ида Шуртер пыталась мне объяснить. Хотели чего-то в жизни достичь и вернуться за Лорином? – Так я планировала. – И лишь потому, что я предложил вам дом и отца для ребенка? Я помнила, что мне предлагалось нечто большее, но знала, что для такого ответа нужно улучить подходящий момент, а так, в общем, не стоило. – Вовсе нет, – заметила я, тщательно подбирая слова, – я испугалась. – Разве мне пришла в голову плохая мысль? – спросил он, оглядывая меня проницательным взглядом. – Нет-нет, – ответила я. – С вашей стороны это было очень великодушно. – Великодушно? – усмехнулся он, потом тяжело вздохнул. Он поднял книжку из одной стопочки на полу, полистал, прежде чем положить на место. Он всегда искал спасения в книгах. «Люди не меняются, – подумала я. – Совсем». – Я вас любила, – сообщила я и подождала, глядя ему в глаза, прежде чем продолжить. – Но как отца, не как мужа. – Это я заключил из вашего бегства, – торопливо ответил он. – Тут выбирать не приходится, – добавила я. Он наклонился и положил подбородок на кулаки. – Знаете ли вы, как плакал Лорин? Каждый раз, когда я приходил его навестить у Иды Шуртер – каждый божий день, потому что любил его как сына, – а когда уходил, мальчик был вне себя от горя. Я подняла руку ко рту, подавляя всхлип. – Как вы могли так поступить с собственным ребенком? – спросил он. Для него, потерявшего детей, мой поступок был преступлением. Дверь открылась, и в комнату вбежала девочка. Она что-то шепнула ему на ухо, он ответил, и она ушла. – Это ваша дочка? – Нет, внучка, – гордо и демонстративно ответил он.