Глава 18. Таблетка Ты права. Наверное, странно, что я храню в шкафчике столько бесполезных или старомодных мазей, кремов и лекарств. Это совершенно бессмысленно, даже нелепо. Слушай, ma chère, знаешь, что это? Да, противозачаточные таблетки, запас на месяц. Они изменили мою жизнь. Вряд ли молодые женщины сегодня оценят, какие возможности дали нам эти сокровища. В шестнадцать я на горьком опыте поняла важность предупреждения беременности. Таблетки больше, чем что-то другое, включая участие в выборах и образование, поставили женщин в равные условия с мужчинами. Люди не считают их появление крупным событием, мужчины их вообще не воспринимают (они, так или иначе, всегда могут заниматься сексом), но для женщин существует две эпохи, до и после изобретения противозачаточных таблеток. Для меня неудивительно, что идеей заинтересовались две независимые женщины, Маргарет Сэнгер и Катарина Маккормик, подтолкнувшие и материально обеспечивавшие исследования и создание таблеток, однако их никогда не причислят к лику святых. Мужчины сетуют, что беременность для них «капкан», но на самом деле все наоборот: оставляя семя, мужчины порабощают зависимых от них женщин. Хотя противозачаточные таблетки появились в 1960-м, в Нью-Йорке и половине штатов мужчины запрещали их использовать замужним женщинам вплоть до 1965-го, а одиноким до 1972-го. Представь себе жизнь без этих таблеток. И на мгновение подумай: создала бы я прибыльный дом моды, привязанной к мойке на кухне? Да, ma chère, сейчас у женщин больше возможностей, но даже при этом они скованы детьми по рукам и ногам в отличие от мужчин. Поэтому мне пришлось оставить Лорина. Пока за ним смотрели в Санкт-Галлене, я работала с полной отдачей и зарабатывала больше. В Бразилии – другое дело: таблетки были доступны для тех, кто мог их купить, с 1962 года. Их принимали мои подруги, жалуясь на головную боль и прибавку в весе, потерю влечения или чрезмерное желание, однако они обретали свободу. Наверное, без таблеток я бы не встречалась с Иззи. Если я не могла быть с Лорином, родить от Шарля, зачем мне другая беременность? Когда я переехала сюда, то привезла запас таблеток, завернутых в самое пикантное белье. В то время таможенники не рылись в шелковом дамском белье. Конечно, теперь мне таблетки давно не нужны, но я храню их здесь, на всякий случай, как лейкопластырь или спирт. Они словно свидетели иных времен. Археологи бы боготворили первое колесо, если бы нашли. Эта упаковка не менее важна. И вообще лучше всегда быть готовой. Не мешает и о других подумать, ma chère. Я быстро поняла, что жизнь странствующего музыканта не сахар, особенно когда приходится оставлять любимых. Однако поскольку я сама строила свой график и искала новые рынки сбыта, то часто ездила на гастроли вместе с Иззи. Он взял меня с собой в Европу, совершенно по другому маршруту. А значит, я все чаще и чаще оставляла Грасу одну. Это была моя ошибка. Сейчас трудно припомнить, что была за поездка, но когда я вошла в квартиру, то поняла: в нашу жизнь вторгся новый человек и что-то изменилось. Как только я открыла дверь, на меня обрушился густой сладкий аромат чеснока и бобов. Я много лет отучала Грасу от бразильского национального блюда feijão. Не то чтобы оно мне не нравилось, просто я предпочитаю разнообразную диету, а не одно и то же по два раза на день. Я знала, что она не отказывает себе в удовольствии в мое отсутствие, но она бы не стала готовить его в день моего возвращения. Я нашла ее на кухне, порхающей у плиты, а на спинке стула висел мужской пиджак. – Olá, Граса[36]. – Сеньора Роза! – вздрогнув от неожиданности, воскликнула она и помахала деревянной ложкой. – Ты, вижу, времени не теряла, – сказала я по-английски. Я так обрадовалась за нее. Ей совсем бы не помешал любовный роман. Она слишком много времени читала книги по истории искусства. – Все не так, как кажется, – испуганно объяснила она. – Мы познакомились в церкви. Он вам понравится. – В церкви? Должно быть, порядочный. – Надеюсь, – ответил высокий жилистый мужчина в простой белой рубашке и слаксах и вышел на кухню. Кожа у него была не такая темная, как у Иззи, цвета кофе с молоком, карие глаза блестели. Судя по точеным скулам, в роду у него были индейцы: гуарани, тупи или из амазонских племен, следы затерялись в семейной истории. Понятно, почему она в него влюбилась. – Вы, наверное, сеньора Роза. Я Луис Нонато Моралес. Он говорил и по-английски, причем с хорошим произношением. Он посмотрел на Грасу и добавил по-португальски: – Sou o noivo de Graça, – слегка поклонился он. – Что? – ошеломленно уставилась на него я. Граса сияла от удовольствия. – Я жених Грасы, – снова объявил он и, пройдясь гоголем, встал рядом с ней и взял за руку. Он был явно доволен собой. Я старалась подобрать слова. – Это несколько неожиданно, – неуверенно заметила я, гадая, что еще пропустила. – Когда вы познакомились? – Пять недель назад, сеньора, – Граса вернулась к чесноку. Конечно, рис готовили для него, не для меня. Про меня она вообще забыла. – Мы познакомились в воскресенье, перед вашим отъездом, – уточнил Луис. – Так что знакомы почти два месяца. – Шесть недель, – ответила я, подходя к крану и наполняя стакан. Я глотнула воды и посмотрела на него. У Грасы были кавалеры, когда она жила с нами, но он был не похож на тех скромных спокойных мужчин, приходивших к нам раньше, – напористый и самоуверенный. Может, он ей и подходил, но мне не нравилась эта спешка. – Когда вы собираетесь пожениться? – спросила я ее. – В следующем месяце, – ответил он. – К чему торопиться? Я взглянула на Грасу и на ее живот. Она тупо посмотрела на меня и положила на живот руки. – Нет, сеньора, не из-за этого, – засмеялась она в ответ на мою озабоченность. – Ну, тогда, – упрямо сказала я, – я не успею сшить тебе свадебное платье и подготовить праздник. Ты же не можешь просто выйти замуж, без свадьбы. Мы позовем твою семью, им нужно будет привыкнуть к климату. Нет, нет, нужно, по крайней мере, месяца четыре. Граса бросилась меня обнимать. – Вы сошьете для меня платье? – с восторгом воскликнула она, глядя на Луиса. – Говорила же, что она обрадуется. Потом нахмурилась. – Но мама не приедет. – Придется специально поехать и ее привезти, – улыбнулась я, и в голову пришла еще одна мысль для того, чтобы оттянуть время. – А можно вообще устроить свадьбу в Бразилии. – Ой, сеньора, спасибо! – закричала она и опять бросилась меня обнимать. Я взглянула через ее плечо на Луиса: у него сверкали глаза. – Нет, – резко ответил он. – Мы поженимся здесь. Через три месяца. К обществу Луиса пришлось привыкать. Он был чистоплотен, аккуратен и вежлив. Принося Грасе цветы, всегда вытягивал из букета один цветок и с поклоном вручал мне. Он не сделал ни одного неверного шага, но в душе у меня росла тревога. Уж слишком напыщенно вручал он мне цветы и обращался преувеличенно вежливо, словно насмехался, ведя какую-то игру. Но предъявить Грасе было нечего, она была влюблена по уши, и моя тревога не подтверждалась никакими фактами. В тридцать три года она превратилась в поразительно красивую женщину. А с тех пор, как мы вместе побывали в Париже, хорошо одевалась, без роскоши, но элегантно. У нее была короткая стрижка, и черты лица с возрастом стали приятнее. Луис постоянно тянулся к ней: касаясь, беря за руки, гладя по спине или плечу, стоя рядом или проходя мимо. И она так же тянулась к нему. Я прекрасно понимала этот голод. Мы жили в Нью-Йорке уже два с половиной года, и хотя первоначальная страсть между мной и Иззи превратилась в нечто более устойчивое, он по-прежнему часто ночевал у меня. Просто порядок немного изменился. В начале знакомства мы почти все время проводили в постели. Со временем Иззи начал оставаться по утрам и часами репетировал или читал, пока я работала над коллекциями одежды или планами. Как ни странно, переезд в Нью-Йорк способствовал росту бизнеса. То ли повлияло упоминание двух городов: Рио-де-Жанейро и Нью-Йорка на логотипе компании, то ли новый подъем и вдохновение от переезда, но продажи в Бразилии и во всей Южной Америке росли. Новый американский бизнес я открыла, продав линию косметики Beija Flor ведущим универмагам. Косметику было легче и дешевле перевозить морем и с меньшим риском, чем одежду. На второй год жизни в Нью-Йорке коллекцию летней одежды купил Нейман Маркус, а в следующем сезоне я продала эту линию семи крупным магазинам. К тому времени, когда в нашей жизни появился Луис, я подыскивала место для своего магазина. Когда Иззи репетировал, рано или поздно я откладывала карандаш, как бы напряженно ни работала. Его музыка неизменно проникала мне в душу, и только с ним я переставала думать о Шарле, размышлять, каким стал Лорин и чем занимается. Иногда я даже вспоминала об Оберфальце: о Томасе, первом возлюбленном, пытаясь представить, что с ним произошло, о герре Майере, почтальоне, и сестре, но только не о родителях, я вычеркнула их призраки из своей жизни так же, как и фельдфебеля. Потом Иззи надоедало сидеть дома, и мы слушали других музыкантов, прятались в кинотеатрах, ходили по студиям к художникам и покупали только что написанные полотна с непросохшей краской, посещали концерты его друзей, обедали с актерами после спектакля. Минуты близости, теперь более редкие, были по-прежнему полны энергии. И меня еще больше смущало собственное раздражение при звуках удовольствия, исходивших из комнаты Грасы. Мне бы радоваться за нее, ан нет, и это меня тревожило. В этом не было ни капли ревности. Луис не давал мне повода, но… называйте это интуицией или инстинктом, когда бы мы ни обменивались шутливыми замечаниями, я настораживалась. Я ему просто не доверяла, но почему – сказать не могла. Тем не менее мне было страшно. А еще больше беспокоила растущая дружба между Луисом и Иззи. Однажды в воскресенье, один из тех дней, когда Нью-Йорк сбрасывает с себя зимний мрак и ледяной холод, переходя к весеннему движению, Иззи отсыпался после концерта. Небо было ярко-синим, воздух теплым и свежим, без летней влажности, расплавленного груза, от которого тяжело дышать. Я вышла купить свежие бриоши и круассаны – мне всегда нравилось, что в Нью-Йорке можно было купить такую выпечку. Я задержалась, чтобы попить кофе, насладиться праздничной атмосферой первых теплых дней. Дома я застала Иззи и Луиса за игрой в карты – и уже не впервые. Луис несколько раз уговаривал его играть ночью, после нашего возвращения из клубов. Партии были короткими, но, судя по окуркам в пепельнице и бокале виски у Луиса, они, наверное, начали играть, как только я ушла. Я никогда не видела, чтобы Иззи пил, но его рука держала пустой бокал. Остатки были янтарного цвета. Луис тут же вскочил и убрал бутылку и бокалы. Пока его не было, Иззи подошел меня поцеловать, и от него пахло виски и табаком. – Мне нужно идти. Он снова поцеловал меня и, подняв руки, сжал груди – не очень нежная ласка: он сжимал мою плоть, будто собака, мимоходом помечающая свою территорию. Потом кивнул Луису, который бесшумно вернулся, и ушел. Луис убрал пепельницу, и на лице его мелькнула ухмылка. Минут через пятнадцать в гостиную постучался Луис. Я свернулась калачиком на диване, наслаждаясь кофе с выпечкой и читая воскресный выпуск «New York Times». К чтению, как к важной части утреннего ритуала, меня приучил Иззи со своей присказкой: «Как же ты удовлетворишь запросы общества, не зная, что происходит вокруг?» – удивлялся он. – Сеньора, – непривычно тихо спросил Луис. – Можно спросить? – Ну конечно, – как можно дружелюбнее ответила я. – Проходите, садитесь.