– А фрау Кусштатчер? – прошептала я. – Она недолго вдовствовала. Я на ней женился, – улыбнулся герр Майер, но улыбка погасла. – Вот здорово! – воскликнула я. – Она с вами? Он взял меня за руку. – Мне очень жаль. Жизнь у нее была нелегкая, и в 1966 году случился инфаркт. – Ей не было и шестидесяти, – заметила я, вытирая появившуюся невесть откуда слезу. – А Кристль? – Жива, учительствует, вышла замуж и живет в Мерано. У нее три дочки и внук. Так что ты тетя и даже бабушка. Я повернулась к продавщице, стоявшей молча, открыв рот, со свертком в руках. – Сыр не забудьте, – подчеркнула я. – Триста граммов, пожалуйста. – Итак, ты наконец вернулась. Лорин Майер смахнул еще одну слезинку с моей пылающей щеки. Взяв обеими руками его морщинистую руку, я прижалась губами к мягкой прохладной ложбинке на ладони. Я видела, как Джим наблюдает за нами, стоя в проходе с банкой вишни в руке. – Но я думал, теперь-то ты умеешь защищаться, – возразил он и, держа меня за руку, повернулся к продавщице: – Джоанна Рамозер, перестань пялиться и упакуй все в один пакет. И еще нам нужен солнцезащитный крем. Роза Кусштатчер забыла, как им пользоваться. Запиши на мой счет. – Позвольте мне… – Ни в коем разе, это не обсуждается. Тсс! Все-все. Он повернулся к девушке. – И, Джоанна, забудь все, что слышала, и не вздумай раззвонить новость на всю деревню. Попомни, я все равно узнаю. Он сурово взглянул на нее. Потом, держа меня за руку, кивнул Джиму и усмехнулся. – А вы, мистер Джеймс Митчел, – он тщательно произносил английские слова, – вы идете ко мне домой с Розой, моим дружочком. Лады? Глава 23. Увлажняющие кремы и лосьоны Солнечный ожог – для красоты катастрофа. Ни один косметолог не превратит лицо в красную маску от волос до подбородка, а природе это раз плюнуть. С настоящим ожогом ничего не поделать. Обычно увлажняющие кремы смягчают кожу, но ни один из них со всеми активными составляющими, как измельченный морской жемчуг или шелк, не влияют на обожженную кожу, а в 1971-м наука о красоте была в зачаточном состоянии. Я ничего не могла сделать. Сегодня я бы, наверное, нанесла aloe vera. Граса заставляет меня держать это растение на кухне от ожогов. Действует оно хорошо, и она им довольна. Знаешь, она почти постоянно мажется гелем, который выжимает из мясистых листьев, когда на кожу нечаянно брызнет горячее масло или она обожжет руку о противень. Она никогда не обгорает и не покрывается волдырями. Но, как бы то ни было, после того как Лорин Майер притащил нас с Джимом к себе домой, он втолкнул меня в ванную, дал мне в руки синюю баночку крема Nivea и сказал намазать толстым слоем. Некоторые увлажняющие кремы впитываются в кожу почти мгновенно, а другие остаются поверх нее. Чувствуя себя странно беспечно, я намазала так много крема, что вышла из ванной как глазированный пирог. Джим и Лорин сидели за столом и пили кофе, между ними на столе стояла тарелка с толстым штруделем, посыпанным глазурной крошкой, ожидающим, когда его нарежут. Рядом была бутылка шнапса и три рюмки. Герр Майер наполнил их и передал мне и Джиму. Он поднял рюмку. – Роза Кусштатчер, я знаю тебя с рождения. Я был женат на твоей матери. Был отцом твоей сестре. Беспокоился о тебе почти тридцать лет, и, даже хотя ты и миссис Митчел, давай перейдем на «ты». Я подняла рюмку. – Хорошо, принимается. – Роза, не плачь, – предупредил он, потянувшись через стол и продев руку мне под локоть. Мы поднесли рюмки ко рту и выпили шнапс. Я сразу почувствовала вкус. – Малина, – ахнула я. – Да, сам сделал. Он улыбнулся и повернулся к Джиму. – И вы тоже, мистер Митчел, – сказал он на ломаном английском, наполняя свою рюмку. – Меня зовут Лорин. Я зову вас Джеймс. Они чокнулись и хлопнули по рюмочке. – Danke[40], – ответил Джим. – Зови меня Джим. Я закрыла глаза, потом открыла. Мне хотелось ущипнуть себя за руки. Наверное, это сон. Я сидела там, где все началось, с человеком, ставшим моим ангелом-хранителем, но с Джимом из Нью-Йорка, человеком, кому не доверяла моя лучшая подруга. – Я нарежу штрудель. Купил сегодня утром в булочной. Лорин взял нож для торта. Мамин нож, свадебный подарок от крестной. Я погрузилась в воспоминания. А я-то думала, все забыто. – Что это значило? – спросил Джим. – Он просил нас называть его по имени и говорить du, ты. У французов тоже есть tu. – Это важно, да? – Очень важно, – подтвердила я. – С этого момента мы зовем его Лорином. – У него всегда такие пироги дома? – Нет, он сказал, что купил его сегодня утром. Сказав это, я поняла, что Лорин не случайно оказался в магазине. Он знал, что я буду там. Я улыбнулась. – Он всегда на шаг меня опережал. Лорин передал тарелку Джиму, потом мне. И тут, ma chère, со мной произошел так называемый «феномен Пруста»: сильный вкус яблок, сладкий изюм и привкус корицы вернули меня в детство. Я была потрясена. – Очень вкусно, – заметил Джим. – Danke. – Мама раньше каждый день пекла штрудель для ресторана, – закрыв глаза, сообщила я Джиму. Я представила, как мать на кухне добавляет корицу и сахар в миску с очищенными и нарезанными яблоками, потом кладет горсть изюма. Она все делала машинально, на глазок, у нее не было времени взвешивать и отмерять. Пироги всегда получались по-разному, иногда очень вкусными, как этот. – Я хочу знать, как Лорин понял, что мы здесь, – спросил Джим. Я перевела. Лорин отхлебнул кофе и улыбнулся – для человека, которому больше семидесяти, у него были хорошие зубы. Он налил кофе мне. – Молоко? Сахар? Я покачала головой в ожидании ответа. – Людей сбил с толку английский номер машины, но, когда я вчера услышал, что у кладбища остановился «Роллс-Ройс», я не сомневался. – Только из-за машины? – после перевода спросил Джим. Лорин посмотрел на него и ответил, делая паузы после каждой фразы, чтобы я перевела. – Нет, конечно. У Пентеров Роза заговорила по-итальянски, но все равно с южно-тирольским акцентом. Они притворились, что не заметили, но Ирмгард ее узнала. Когда вы утром приехали к ресторану, Ганс Пентер мне уже позвонил. – Почему же никто ничего не сказал? – покраснев, спросила я, понимая, какая я глупая и как грубо поступила. – Ну, миссис Митчел, ты ведь не хотела, чтобы тебя узнали. Все поняли. Джим пристально наблюдал за мной. – Что он сказал? Я подняла палец и продолжила по-немецки: – Значит, все с самого начала знали, кто мы. – Конечно, – ответил Лорин. – Откуда?