Намазавшись кремом и проверив, что я одна, метнулась в спальню. Пачкать шелковые ночные рубашки было жалко, поэтому, покопавшись в чемодане Джима, вытащила голубую пижаму и, подтянув резинку, надела. Наконец обуреваемая мыслями и воспоминаниями легла в постель и стала ждать, сама не зная, чего хочу. Я была благодарна Джиму за то, что он привез меня сюда. Просто счастлива. Когда я заключала с ним договор, мне такое и в голову не приходило. Но тем не менее я здесь и вот-вот окажусь в постели с условным мужем. Я испугалась. До сих пор я спала только с тремя мужчинами, а теперь вот и Джим… Я понятия не имела, на что он рассчитывал, что планировал, что привело его сюда: сиюминутное решение или долгосрочная стратегия. Не знала, как на это ответить. Я потрогала лицо с толстой увлажняющей маской. Я вся была в липком, скользком креме. И, прикрыв глаза, подумала: прикоснись он ко мне, просто выскользну у него из рук. Глава 24. Губная помада В макияже я на первое место ставлю карандаш для глаз, а на второе – не менее важную губную помаду. Женщины подчеркивали ею губы с незапамятных времен. Клеопатра красила губы пастой из толченых жуков и муравьев. Елизавета Первая, королева Англии, наносила смесь молотых лепестков роз и гвоздик с пчелиным воском. И чем только не красили губы, стремясь изобразить возбуждение: свинцовым суриком, хной, шелковицей, земляникой. До 1920-х существовала только красная помада, и она же считалась признаком безнравственности, проституции. Однако кино все изменило. С появлением кинофильмов и излишнего грима звезд в первых черно-белых лентах помада быстро стала популярной. Но и тогда она ограничивалась оттенками красного. В шестидесятые опять произошли перемены: губы стали красить розовой помадой, которая день ото дня бледнела: в моду вошли цвета бледного винограда, розовой сахарной глазури, перламутра, бежевых оттенков и другие, так называемые естественные. А в середине семидесятых, с появлением панка, краски словно взбунтовались, и на свет вышли все – от черного до зеленого и синего. Я же, когда вышла замуж за Джима, все еще красилась бледно-розовой помадой. Сон сморил меня раньше, чем вернулся Джим. Утром я проснулась от его дыхания. Он лежал рядом со мной на боку, с подрагивающими под веками закрытыми глазами, медленно и ритмично дыша. Без равнодушного взгляда, не менявшегося целый день, черты его лица смягчились. Он лежал поверх одеяла прямо в одежде, завернувшись в куртку. Я осторожно выскользнула из постели и прошла в ванную. Кожа на чистом, без макияжа, лице еще горела. Я осмотрела тонкие светлые морщинки вокруг глаз, следы складок, прорезавших лоб. Старею. Провела ночь с мужчиной, мужем, и он ко мне не притронулся. Прошло много лет с наших отношений с Иззи. Неужели я потеряла привлекательность? Кожа была слишком чувствительной для макияжа, и розовая помада смотрелась нелепо на обгоревшем красном лице. Я нанесла увлажняющий крем и впервые за много лет, если не десятилетий, решила не краситься, отказавшись и от подводки, и от помады. Я не собиралась ничего доказывать ни Лорину Майеру, ни мистеру Джеймсу Митчелу. Мы остались еще на одну ночь у Лорина и потом поехали в Меран, прекрасный курортный городок, угнездившийся на границе двух речных долин. Отель располагался рядом с парком, где росли пальмы, и недалеко от реки Пассер, бурлящей на камнях по пути через город. Я постояла немного перед белой статуей императрицы Сиси, элегантно одетой красавицей, вынужденной жить в несчастном браке. Она была известной и любимой подданными императрицей обширной Австро-Венгрии, статуя изображала сидящую женщину, скромную и сдержанную. Она попала в ловушку. – Кто это? – спросил Джим. – Какая Елизавета? – Женщина, которой здесь принадлежало все, – сказала я и повела его через реку в центр города. Встреча с младшей сестрой Кристль прошла очень бурно. Вначале мы друг другу обрадовались, потом она высказала обиду, что я ее бросила. После встречи она еще много лет не могла понять и простить меня. Мы с Джимом остановились на несколько дней в Меране, поднимаясь на фуникулерах в горы, гуляя в прохладе Хафлинга и перевала Вигил, отдыхая в летнюю жару у бассейна отеля. Джим ни во что не вмешивался, читал книги, шел впереди с рюкзаком с бутылкой воды и шоколадом и, казалось, был счастлив, а мы с сестрой шли следом. Мы обедали в горных ресторанчиках с видами на долину, ели kaiserschmarrn[41], пышные омлеты с голубикой, лисичками и белыми грибами, лапшу или кнедлики. В последний день Джим сказал, что хочет поработать, и я провела день, гуляя по «Павильону», тенистой колоннаде, где покупатели укрывались от зимнего снега и летнего солнца, заходя в магазинчики, выбирая одежду и скатерти, а в книжном – биографию Сиси, альбомы с фотографиями гор и карты для Джима. Кристль уговаривала купить тирольское платье, но я отказалась – во всем нужна мера. Мы с Джимом условились встретиться в кафе König перед культурным центром, где проходила выставка современного искусства, и, пока ждала, я заказала кусок традиционного шестислойного бисквитного торта «Добош» с шоколадным кремом. Я вдруг поняла, что это была мамина мечта, ее представление о хорошей жизни: в свободное время поехать в Меран, крупный город, ходить по магазинам и остановиться перекусить в кафе. Аппетит пропал, и, когда пришел Джим, я предложила ему нетронутый кусочек торта. Из Мерана мы отправились в Рим, по пути остановившись сначала в Венеции, потом во Флоренции. В последний день Джим отвез меня в Помпеи. Мне было жутко ходить по окаменевшему городу, где произошла смертельная катастрофа. В каком-то месте Джим попросил позировать перед виллой на фоне Везувия. Его лицо было закрыто фотоаппаратом. – Та-ак… Вот хорошо. Он щелкнул кнопкой и взвел затвор для следующего снимка. Я не двигалась, уже давно приученная к его фотозаскокам – он возил с собой целую сумку кассет с пленками, отснятыми с момента покупки его «Лейки» в Швейцарии. Точно так же, как и с «Роллс-Ройсом», он наслаждался своей новой игрушкой. Он настроил объектив. – Знаешь, Роза… ага, ага, хорошо… Клац. – Поверни-ка голову чуточку влево… Знаешь – я не могу даже припомнить, когда так прекрасно проводил время… Клац. – Облокотись чуть-чуть на ту колонну… ага. – Нет, договор что надо. Клац. – И я, со своей стороны, сделаю все возможное… Клац. – Но я просто хочу, чтобы ты знала… Клац. – Как инвестиция на будущее… Клац. – Это была хорошая сделка… Клац. – Отличная сделка… Клац. – Может быть… Клац. – Когда-нибудь… Клац. – Мы обновим условия… Клац. – Вот те на! Глянь на часы. Нужно отвести машину на пристань, чтобы она попала на тот корабль. Его лицо все время скрывал фотоаппарат, а потом он повернулся и стал карабкаться обратно через булыжник, по которому мы лезли, чтобы сделать снимок. Даже если бы я видела его лицо, то ничего бы на нем не прочитала. По интонации тоже было не понять, что он сказал что-то важное. * * * Когда мы вернулись в Америку, он выполнял договор от и до. Я жила в квартире этажом ниже и полностью погрузилась в дела, а он в созданном для него мною мирке. Иногда мы встречались в лифте, но обычно о каких-то выходах в свет, где мы должны были появиться вместе, сообщала секретарша. По понедельникам мы, по его предложению, обедали вместе и планировали совместные мероприятия, обменивались новостями. Один или два раза в неделю в центре города я встречалась с Грасой. Она поселилась в моей комнате и медленно преобразовывала квартиру по своему вкусу. Она так хорошо управляла бизнесом, что я официально назначила ее руководить фирмой в Южной Америке, но она решила жить в Нью-Йорке. Она по-прежнему присматривала за моей квартирой и бытом, нанимая и выгоняя прислугу, и следила, чтобы все шло без сучка без задоринки. Ты же знаешь, ma chère, в таких делах она мне не доверяла. – Не пойму только, – однажды заявила она, отталкивая пустую тарелку (она так и варила на обед рис и бобы, исключая те дни, когда я к ней заглядывала), – дела идут хорошо. Магазин очень популярен, со всей страны тебе приходят приглашения открыть дочерние компании и новые рынки сбыта, твои фасоны еще никогда не имели такого успеха, ты нашла сестру и почтальона, и все же… даже не знаю, как объяснить… В тебе нет жизни. Чего-то не хватает. Я задумалась. Она права. У меня было все. Бизнес процветал. Мы с Джимом были местными знаменитостями. Известность шла нам обоим на пользу. Я жила в сказочной квартире. Встретилась с прошлым лицом к лицу. Однако было какое-то «но», и я не знала какое. – Может, из-за того, что всколыхнулось прошлое? – Нет, с этим все хорошо: восстановление связи с Кристль было бальзамом на душу. И с почтальоном. – С Лорином. Произнося его имя, я всегда улыбалась. – Для меня он навсегда останется почтальоном, – поддразнила она. – Он тебе часто пишет, заполняя брешь. – Ну почти. – Знаю, что еще есть мальчик. Но это не новость. Нет, тут что-то другое.