Она встала и унесла тарелки в мойку. Потом вернулась, сложив руки на груди. – Наверное, это мистер Митчел. Она одна отказывалась с ним знакомиться поближе. – Небось пристает? Давит на тебя? – Нет, что ты. Он ведет себя… безупречно. Она взвешивала мои слова, глядя, как злая кошка. – Будь осторожна. Иногда по утрам в нашем лифте стоял стойкий запах духов или в углу кабины валялась бутылка из-под шампанского, а однажды на коричневом ковре лежала даже пара брошенных туфель на высоком каблуке, но в остальном Джим был осторожен. Прессе не удавалось пронюхать о его развлечениях, и, кроме этих нескольких следов, я ничего не знала о его личной жизни. Но я не могла завести никаких отношений на стороне. Меня добивались два вида мужчин: симпатичные юноши, которых я встречала на вечеринках или деловых встречах, видели во мне богатую женщину не первой молодости, которой нужен… как вы, молодежь, их называете… альфонс, ma chère? Но я не дура, и у меня не было времени на развлечения, да и не хотелось рисковать и разбивать с такой тщательностью построенный образ. И, по правде сказать, плотские отношения без любви меня не прельщают. А второй тип – могущественные властолюбцы, рвавшиеся заполучить меня в постель как трофей, чтобы хоть как-то уесть Джима. Я не собиралась становиться пешкой в чужой игре с тех пор, как на меня сыграли отец и Шляйх. Нашу публичную жизнь определяли неумолимые требования тайных правил высшего общества: куда пойти, с кем засветиться. У нас не было выбора, кроме неожиданного спасения, неизбежного, как сама судьба. На годовщину свадьбы Джим, соответственно, пригласил меня на обед в недавно открывшееся модное кулинарное заведение для сливок общества. Секретарша предупредила прессу, так что вспышки начали слепить, когда он подал мне руку на выходе из лимузина. «Роллс-Ройс» прибыл через несколько месяцев, но насчет него он отделывался туманными отговорками. Шофер возражал против правостороннего движения. Мы встретились впервые после возвращения с континента и остались наедине, и обсуждать особо было нечего. Обычно для меня не составляло трудности поддерживать беседу, но я напряглась и занервничала. После главного блюда официанты принесли небольшую карту меню. Я пробежала его глазами и, отложив в сторону, наблюдала, как Джим изучает свою. Он так честно сосредоточился, будто принесли контракт на покупку недвижимости. Именно тогда я поняла, что меня беспокоит: он скрупулезно изучал все, кроме меня. С тех пор, как мы вышли из самолета в аэропорту Кеннеди, он был вежлив, воспитан, но меня словно не видел. Я не замечала на себе его испытующего взгляда. Роль невидимки мне не нравилась. Я выпрямила и без того ровную спину и выпятила грудь. Джим отложил меню на льняную скатерть, но, когда взглянул на меня, я поняла, что он не видит моей красоты, не замечает скромного на вид платья, но облегающего и подчеркивающего изгибы тела. Я вышла замуж за человека, не замечавшего моего очарования, для которого я была красивым фасадом и пользовавшегося услугами девушек по вызову. – Итак, Роза, – сказал он, подзывая официанта и не глядя на меня. – Прошел год. Хороший год? Подошел официант. – Мне блинчики Сюзетт, пожалуйста, – заказал он. К тому времени он запомнил, что я не ем десертов. Когда официант ушел, он откинулся на стуле и уставился на меня. Я отвела взгляд. – Так что, год не удался? – спросил он, меняя официальный тон на тот голос, который я уловила в Оберфальце. – Не говори глупостей, – ответила я. – Замечательный год. Ты прекрасно знаешь, как расширилась география фирмы Дюмаре, а магазины открываются чаще, чем я за ними успеваю. – Вот о чем я тебе постоянно твержу: набирай больше управляющих, перекладывай свои обязанности. Он сел на любимого конька. – Я прекрасно управляюсь и все умею. Я сказала ему то, что говорила себе, желая в это поверить. – Но, Роза, посмотри на себя… – Он поколебался, прежде чем ранить. – Ты устала. Ma chère, я словно получила пощечину. Не комплимент, даже не косвенное замечание. Усталость – мой новый образ. – Я по лицу вижу, что задел за живое, – продолжил он, – но ты слишком рьяно взялась за дело. – У меня все хорошо, – отбивалась я. – Ну как скажешь, – пожал плечами он. Он огляделся, и, словно так было отрепетировано, к столу подошел Рэндалл, шофер, с портфелем Джима. – Спасибо, через полчаса поедем. Я поерзала на стуле и насторожилась. Любые неожиданности со стороны Джима казались подозрительными. – Благодарю, мистер Митчел, – ответил шофер и ретировался. Джим наклонился, открыл портфель и что-то достал. – Сегодня годовщина свадьбы, – сообщил он. – Я решил подарить тебе что-нибудь особенное. Как мне подсказали секретарши, первая годовщина – бумажная свадьба. Вот, дорогая женушка, бумаги. Он протянул мне через стол большой конверт из оберточной бумаги. Письмо из Мерана с итальянскими марками было адресовано Джиму, который перечеркнул свое имя и написал поверх своей рукой: «Для Розы Митчел». У меня защемило сердце. Он знал, что я Роза Дюмаре, мы договорились, что я сохраню имя для деловых целей. Имя, которое он написал, было открывающим гамбитом одной из его игр. – Открыть? – как можно спокойнее спросила я. – Вроде обычно так и делают, – ответил он. Я достала листы шуршащей белой бумаги, сколотые зажимом. Официант принес Джиму десерт. – Не возражаешь, если я поем, пока ты смотришь подарок? Я разозлилась – для него это забава. Но сдержалась. – Ну что ты, о чем разговор. В конверте было сопроводительное письмо на немецком языке, но остальные документы были на итальянском. Я полистала их, потом перечитала. Сначала длинное замысловатое письмо от юриста Джима, документ, устанавливающий право собственности на Oberfals Gasthaus, где я выросла, и недвижимость в Меране, контракты, заключенные с управляющими, бывшими собственниками. Все сделки оформлены на имя Розмари Эдит Кусштатчер Дюмаре Митчел. Мое второе имя, между прочим, известно только сестре. Я в третий раз прочла документы. Не может быть, тут какая-то ловушка. Уж слишком хорош подарок. Теперь в Меране у меня была вилла на Шафферштрассе, в тихом, утопающем в зелени районе Obermais, туда из маленькой квартирки в Untermais должна переехать Кристль. Дом был поделен на три квартиры. К документам прилагался бессрочный договор с сестрой об аренде квартиры на первом этаже с ежемесячной оплатой ренты в тысячу итальянских лир (это вам не два доллара). Второй этаж был в распоряжении синьоры Митчел. Местный архитектор предлагал свои услуги по обустройству мансарды. В последнем белом конверте были билеты на самолет в Рим, поезда в Венецию, Меран и Милан и обратный в Нью-Йорк. Все в двойном количестве, как и заказанные номера в отелях, один комплект на мое имя, второй – на имя Грасы. Я растрогалась и одновременно разнервничалась. Когда я закончила читать документы, его тарелку из-под десерта убрали, и он, теребя бокал с вином, пристально смотрел на меня. – Ну как? – Прямо не знаю, что сказать, ты такой заботливый, – потянувшись через стол и сжав его руку, проговорила я. – Спасибо большое. Он повернул мою руку и поднес к губам. – С годовщиной. Где-то после одиннадцати Рэндалл остановил машину у небоскреба Митчела. Я машинально прошла мимо витрин магазина, проверяя, все ли в порядке. Джим вошел в дом. Он всегда останавливался поболтать с дежурными консьержами, знал всех по имени, включая жен и детей, – люди к нему тянулись. Мимо меня прошла девица в босоножках на платформе и облегающем алом комбинезоне из синтетики, с расклешенными брюками и глубоким вырезом. От сильно накрашенных тушью глаз взгляд получился остекленевшим, а губы были такого же красного цвета, как и весь костюм. Я наблюдала, как она продефилировала в фойе впереди меня. В здании не было квартир, кроме наших, в остальных помещениях размещались различные кабинеты. Я вроде в гости никого не приглашала, а кроме меня здесь живет только один человек. Я повернулась и еще раз прошла мимо витрин магазина. В ярком свете витрин я с трудом различала свое отражение, но четко видела бумаги в дрожащей руке на фоне темно-синего женского смокинга на манекене, наверняка навеянного моим свадебным костюмом. Не прошло и часа с тех пор, как Джим тронул меня очевидной и сумасбродной заботой, и вот он, несомненно, ведет сейчас эту вульгарную девицу к себе в… нет, в наш лифт. Я задрожала и, прижав папку с документами к груди, еще раз осмотрела манекены, чтобы успокоиться. На одном из манекенов алая шелковая блузка оказалась расстегнутой. Не забыть сказать декоратору витрин. Джим в одиночестве ждал меня в фойе. Девицы нигде не было видно. Мы молча, стоя бок о бок, поднялись до моего этажа. В лифте слабо пахло мускусом и пачулями. Стальная дверь распахнулась у моего зеркального входа, свет лифта залил дорожку до темной квартиры. – Еще раз спасибо за чудесный подарок, – пробормотала я и, не глядя на Джима, вышла. Двери с шипением закрылись, и я оказалась наедине с несметным количеством собственных отражений по обе стороны лифта. Я была несчастна. В тот момент, ma chère, мне было так одиноко. Приготовив отвар из трав, я пошла в ванную. Снятие макияжа обычно занимает у меня много времени. Я всегда начинаю с глаз, чтобы тушь не размазывалась по всему лицу, потом протираю лицо и в последнюю очередь губы. Опускаю ватный тампон в лосьон или молочко и стираю помаду. Я подняла белый тампон, окрасившийся в розовый цвет, и представила те красные губы, целующие Джима наверху, и его лицо, измазанное огненной помадой шлюхи. Из зеркала на меня смотрело побелевшее чистое лицо. Груди были не столь твердыми и упругими, как раньше. Мне было сорок четыре, и без макияжа в отношении возраста не было никаких сомнений. Натянув через голову ночную рубашку и накинув пеньюар, я вернулась к лифту и нажала на кнопку его этажа. Раньше без приглашения я никогда не поднималась. Двери распахнулись, и я оказалась рядом со статуями в мраморном пространстве, созданном мною для него. Джима видно не было. – Джим! Джим!