В очередь набились и родственники трудящихся, ибо гробы, как известно, предмет нелёгкий, и некоторым тащить надо было километров пять-шесть до дому, а кругом ведь живые люди, ещё морду набьют… мало ли что. Борис Порфирьич пришёл один, без жены и сына, но с тачкой. На тачке он бы мог целое кладбище перевезти. В молодости он грешил пьянством, и тогда его папаша нередко забирал своего сына Борю из пивной на тачке. С тех пор эта тачка и сохранилась, хотя раз её чуть не разгрызли злые собаки. Но самого Борю не тронули. Теперь тачка служила ему для перевозки гробов. Она и сама напоминала гроб, но с какой-то фантастической стороны. Нагрузившись (гробы были дешёвые, что тоже вызывало у трудового народа подозрение), Борис Порфирьич поехал домой. По дороге заглянул в пивную, опрокинул малость и продолжил путь. Дома за чаем обсуждали гробы. Приплёлся даже сосед, зоркий пожилой мастер своего дела Мустыгин. – А нам чайниками дают! – крикнул он. – Чайниками лучше, – умилялась полная, мягкая, как пух, Соня, жена Бориса Порфирьича. – Как-то спокойней. Всё-таки чайник. А тут всё же тоскливо чуть-чуть. Вон сколько накопилось их, так и толпятся у стены, словно пингвины. – Чего страшного-то, мать! – бодро ответил сынок ихний, двадцатилетний Игорь. – Бревно оно и есть бревно. Что ты умничаешь всё время? – Брысь, Игорь, – сурово прервал его Борис Порфирьич, – щенок, а уже тявкаешь на родную мать! Между тем Мустыгин осматривал гробы. – Гробы-то ношеные! – вдруг не своим голосом закричал он. – Как ношеные?! – взвизгнула Соня. – Да так! Использованные. – Мустыгин развёл руками. – Порченые, одним словом. Из-под покойников. Что я, не вижу? Да и нюх у меня обострённый. Я их запах, мертвецов-то, сразу отличу… – Не может быть, – испуганный Сучков подскочил к гробам. – Вот беда-то! – Горе-то какое, горе! – истошно зарыдала Соня. – Молчи, Сонька! Я до мэра дойду! – И Сучков близоруко склонился к гробам. Мустыгин покрякивал, поддакивал и всё указывал рабочей рукой на какие-то тёмные пятна, якобы пролежни, а в одном месте указал даже на следы, дескать, блевотины. – Первый раз слышу, чтобы покойники блевали, – взвилась Соня. Сын её, Игорь, в этом её поддержал. Но Сучков-отец думал иначе. – Просто бракованные гробы, – заключил он. – Как это я не заметил! – А если блевотина? – спросил Игорь. – Могли ведь и живые наблевать, – резонно ответил Сучков. – С похмелюги и не то бывает. Ну, забрели, ну, упали… Подумаешь, делов-то. – Да почему ж блевотина-то? – рассердилась Соня. – Что она, с неба, что ли, свалилась? – Тише, тише, – испугался Мустыгин, – не хами. – А во всём Костя Крючкин виноват, – зло сказал Борис Порфирьич. – Он выдавал зарплату. И подсунул мне запачканные. Друг, называется! Предал меня! – Да он тебе всегда завидовал, – вставила Соня. – Из зависти и подсунул. – Обидно! – покачал головой Мустыгин. – Гробы должны быть как надо… Это же валюта, – и он вытянул губу. – Раз вместо зарплаты. К тому же международная! Везде ведь умирают – на всём земном шаре. – Я этого Коське никогда не прощу, – твёрдо и угрюмо заявил Борис Порфирьич. – Морду ему вот этим облёванным гробом и разобью. – Обменяй лучше. По-хорошему, – плаксиво вмешалась Соня. – Зачем врага наживать? Он тебе это запомнит. – Конечно, папань, – солидно добавил Игорь. – Скажи, что, мол, ты, Костя, обшибся, – трусливо заволновалась Соня. – Со всяким бывает. И давай, мол, по-мирному. Сменяй гробы, и всё тут. Эти ведь не продашь, даже самым бедным… Только гроб ему в харю не суй, слышь, Боря? – Ну, что поделаешь! Сегодня уже поздно, а завтра суббота, – пригорюнился Сучков. – Как неприятно! Вечно у нас трудности. И в профсоюзе я скажу, чтоб ношеными гробами зарплату не выдавали. Наше терпение не бесконечно. Все опять сели за стол. – А может, спустишь гроб-то тот самый, бракованный? – замечталась Соня, подперев пухлой ладонью щёчку. – А что? Я вот слышала, у Мрачковых только-только дед помер. Они бедные, где уж им нормальный гроб купить. Сбагри им. А с Крючкиным лучше не связывайся, что ты – не видишь человека? Да он тебя живьём съест, при первом удобном случае… – Всё равно отомщу, – прорычал Сучков. И на следующий день пошёл продавать тот самый подержанный и, возможно, даже облёванный гроб. К Мрачковым зашёл быстро – не зашёл, а забежал… – Дед-то помер, Анисья! – с порога закричал Борис Порфирьич. – Все знают, что помер. – Ну вот, я с помощью к тебе. Хороший гроб по дешёвке отдам! А то жрать нечего. Зарплату гробами нам выдают. – Слышала. – Ну раз слышала, так бери, не задерживайся. Сучков действовал так резко, нахраписто, что Анисья Фёдоровна в конце концов поддалась. – Возьму, возьму, – хрюкнула она, – только денег нет. Может, возьмёшь чайниками? – Я тебя, мать, стукну за такие слова, – рассвирепел Сучков. – Чего меня стукать-то? – защищалась Анисья. – Денег ведь всё равно нет. Стукай, не стукай. Сучков сбегал домой. – Бери, Боря, бери! – увещевала его Соня. – Не будь как баран. Всё-таки чайник лучше, чем гроб. Спокойней. Уютней. Ещё лучше – возьми самоварами. – Какие у неё самовары… – Всё равно бери. Сучков позвал сына. Вдвоём дотащили гроб, пёрли через трамвайные линии, сквозь мат и ругань людей. Тачку не использовали, несли на своих. Мрачковы встретили гроб полоумно. – Какой-никакой, а всё-таки гроб, – сказала сестра Анисьи. – Гробы на улице не валяются. Фу, целая гора с плеч. Сучков набрал мешок чайников: но почти все какие-то старенькие. Правда, были и полуновые. Сухо распростившись с Анисьей, Сучков (сын ещё раньше убежал) с мешком за спиной направился к себе. По дороге выпил, и половина чайников разбилась. Мрачковы гробом остались довольны. – Выгодная сделка, – решили они. А вот Борису Порфирьичу пришлось выдержать сцену. – Чайники-то побитые почти все, – взвизгнула Соня. – Это что же, им побитыми чайниками зарплату выдавали? Не ври!!! Сучков нахмурился. – Анисья сказала, что давали новые, но они сами со злости их побили. Да и я разбил штуки две, пока пил с горя. Не тереби душу только, Сонь, не тереби! Соня присмирела. – Ладно уж, садись кашку овсяную поешь. Ничего больше в доме нет. А то ведь умаялся. Сучков покорно стал есть кашу. Соня пристально на него смотрела. Сучков доел кашу, облизал ложку. – Боря, – вкрадчиво начала Соня, – мне кажется, Мустыгин преувеличил. Я все наши гробы подробно облазила. Ну, правда, тот, что ты сбагрил, был действительно облёванный. А остальные – ни-ни. Чистые гробы, как стёклышко. Один только – да, попахивает покойником и вообще подозрительный. – Какой? Соня показала глазами на гроб, стоящий около обеденного стола. – Его бы хорошо тоже поскорей сбагрить, – продолжала Соня, попивая чай. – Неприятно, правда. Может быть, покойник был какой-нибудь раковый или холерный. Завтра выходной – снеси-ка на базар втихую, незаметно. Хоть на кусок мяса сменяй. – Да куда ж я его попру на базар?! – рассердился Сучков и даже стукнул кулаком по тарелке. – Что я тебе, новый русский, что ли, всё время торговать и барышничать?! – Ой, Боря, не ори! Подумай, что исть-то будем завтра? Даже хлеба нет. Сучков задумался. – Вот что, – сказал он решительно. – Надо к Солнцевым пойти. Немедленно. – Так у них же гробов полно! – Соня раскрыла рот от изумления. – «Гробов полно!» – передразнил Сучков. – Без тебя знаю. Но они их приспособили. Вся квартира в гробах, и все пристроены – по делу. Даже корытника своего порой в гробу купают, говорят, что это, дескать, для дитя полезно. Может, и наш приспособят. Один у них гроб – как журнальный столик, другой – для грязного белья, третий почему-то к потолку привесили, говорят: красиво. – Ну что ж, сходи.