Если бы Трейси умела читать мысли, то не любопытство отражалась бы на ее лице, а страх, потому что Том рационально прикидывал, что с ней теперь делать. Шесть лет опасной работы. Шесть лет он балансировал на краю пропасти. И все пошло по ветру. Неужели он каждый день рисковал жизнью, чтобы ничего не добиться? Неужели все зря? Управление совместно с ФБР и властями Мексики готовили операцию долгое время, собирались накрыть сразу две организации. Сделка, которая должна состояться с мексиканским наркокартелем — крупнейшая за последние годы. Если они смогут довести дело до конца, то возьмут с поличным боссов самой влиятельной преступной организации страны, обезглавят чудовищный конвейер по сбыту наркотиков и замуруют канал, по которому они текут из Южной Америки в Штаты. Том понимал, если сейчас выйдет из игры, пропадет — это вызовет подозрения и многолетняя борьба закончится ничем, кроме ареста шелухи. Разве ради этого он рисковал жизнью? Если внезапно исчезнет Трейси — Марко перевернет небо и землю, разыскивая ее. И помоги тогда им всем Бог. Том поднялся, направляясь к ней. Единственное, что ему оставалось — сделать Трейси соучастницей и предложить ей свободу от Синдиката. — Здравствуй, Том, — улыбнулась она на приветствие и просьбу присесть, озадаченно разглядывая его. Трейси не могла объяснить, но уловила перемены: манеры, походка, даже речь, хотя он сказал всего несколько слов. Он молчал, но молчание его было тяжелым, выжидающим, и Трейси заговорила: — У тебя высокопоставленные друзья. Это ведь мистер Херриген, или я обозналась? — с искренним недоумением поинтересовалась она, до сих пор недопонимая, что за сцену увидела или же подсмотрела. Том какое-то время молчал, подбирая и взвешивая слова. Он не мог позволить себе бросить все на самотек, сказав, что она обозналась, а потом в страхе оглядываться, боясь, что Трейси случайно сболтнет Марко Мариотти об этой встрече. — Мисс Полански, — начал он, — вам следует забыть, о том, что вы только что видели. — Том, я не совсем понимаю… — Вам не нужно понимать, вам нужно просто не вмешиваться, — мягко прервал он, что совершенно не вязалось с его взглядом, цепким и твердым. — Это не ваша борьба. — А чья это борьба? — Закона и людей, его преступивших. Брови Трейси взлетели вверх, а догадка, посетившая мгновением ранее, обрела четкую форму. Том Ган был не тем, кем она его считала. Но кем тогда? — Том ты… ты… — Это неважно, — покачал головой он. — Важно другое: в полиции считают, что ты работаешь на мафию. — Трейси обескураженно молчала, переваривая услышанное, а Том продолжал: — Но я знаю, что тебя никто не покупал. Знаю, почему ты с Мариотти. Я могу дать тебе свободу: от него и от Организации. Знаю почему ты с Мариотти… «Не знаешь», — подумала Трейси. Раньше, может, и знал, но теперь все по-другому. Она с Марко по собственному желанию. Вот оно, слепое правосудие, беспристрастная леди положила на чашу любовь и жизнь. Разве может она, Трейси, предать мужчину, которого полюбила вопреки всему? А выдать человека, обрекая на смерть? Собственной рукой подписать приговор? Выбор, в котором не было правильного ответа. Трейси в любом случае проиграет. Она ведь малодушно отбросила в сторону, не брала в расчет кто такой Марко и чем занимается помимо легальной деятельности. Ее это не касалось, и она забыла о наркотиках, убийствах и других преступлениях. Трейси верила, что Марко найдет выход из ситуации, разберется с полицией и отодвинет от себя жесткий пресс Фемиды. С его-то деньгами и связями! Но если она только заикнется о Томе… Марко прикажет убить его, и вина будет на ней, Трейси. — Ты прав, это не моя борьба. — По глазам она поняла, что намек он считал безошибочно, а еще поняла, что они теперь повязаны: если с ним что-то случится — у полиции будут вопросы к ней. Он ведь доложит о изменившихся обстоятельствах. — Том, ты играешь в очень опасную игру. Он криво улыбнулся: — Разве не это мой долг: служить и защищать. Трейси сжала губы в тонкую линию, предчувствуя, что все это плохо кончится. Том тоже знал это, но не мог отступить. Тем же вечером Трейси, закопавшись в бумаги, сидела дома и всеми силами гнала от себя мрачные мысли. Она постоянно думала о Марко: за ним охотятся спецслужбы, а она знает об этом и молчит. Но что она ему может сказать? Что его водитель на самом деле федеральный агент под прикрытием? Затем предупредить Тома, чтобы он успел скрыться? И что тогда будет с ней? Трейси успела неплохо изучить Марко: для него это тоже предательство, а с предателями он разговаривает только на языке силы. И ФБР за срыв операции по голове не погладит: ее привычную жизнь просто уничтожат. Ее мучили сомнения и противоречия, привязанность к мужчине боролась с инстинктом самосохранения. Она ведь всего лишь человек: не святая и не мученица, просто женщина, обычная и ни черта не самоотверженная. Трейси вздрогнула, когда звонок домофона, словно выстрел, разорвал тишину, сваливая в кашу гнетущие мысли. — Ваша пицца, — донеслось из устройства. — Вы ошиблись, я не заказывала пиццу, — удивилась Трейси. — Хм… — протянул мужской голос. — У меня записан адрес: Перри-стрит 66, С12. Пепперони с двойным сыром. — Голос мужчины ощутимо отдавал тревогой и нежеланием платить за пиццу самому. — Ну раз с двойным, — буркнула она, нажимая на кнопку. Стук в дверь, секунда промедления и Трейси пораженно воскликнула: — Питер? О! Это вы? — Она пораженно закусила губу, рассматривая Питера Трумэна — мужчину, который пытался ухаживать за ней в Аспене. Футболка с эмблемой пиццерии, рваные джинсы и большая коробка — он действительно походил на разносчика пиццы, только серьезное интеллигентное лицо не вязалось с образом. — Питер, я не ожидала вас увидеть, да еще и в таком виде. — Трейси в первый раз за сегодняшний день искренне заулыбалась, правда недолго. — В вашем доме больше не рады представителям закона — отсюда и маскарад. — Он сказал это с укором, не явным, но больно кольнувшим. — В моем доме всегда рады представителям закона, — прохладно ответила Трейси, отступая от двери. Похоже, им предстоял разговор, не предназначавшийся для чужих ушей. — Что-то случилось? Питер бросил коробку на стол, не деликатно, но и без вызова. — Да, мисс Полански, — он остро посмотрел на нее, охватывая с ног до головы: рубашка с закатанными рукавами и мягкие шорты. — Кое-что случилось. «Даже так», — подумала Трейси, напрягаясь от официального, пронизанного недоверием тона. — У нас с вами есть общий знакомый, и стране нужно, чтобы вы помогли засадить его за решетку, — без лишних предисловий сказал Питер. — Не понимаю, о ком вы. — О Марко Мариотти. <tab>— Я ничего не знаю и не имею влияния на мистера Мариотти. Я просто встречаюсь с мужчиной. — Если бы это было так — я бы к вам не пришел. Это операция на контроле у Президента. Вы понимаете, что это значит? — Я ничем не могу помочь, — покачала головой Трейси. — Вас не волнует, что наркотики попадают в школы, что умирают люди? Вы понимаете, чем это грозит нации? — Поначалу Питер говорил спокойно, но на последней фразе вспылил: — Вы давали присягу: служить правосудию и защищать законы этой страны! — Если я нарушила закон, то мне должны предъявить обвинения. Вы собираетесь это сделать? — холодно поинтересовалась Трейси, морально готовясь к любому повороту, даже к наручникам. — Нет, — произнес Питер, — пока нет. — Он пошел к выходу, но резко замер, поворачиваясь, и она снова увидела молодого мужчину из Аспена. — Трейси, ты не представляешь, куда влезла. — Питер печально улыбнулся и снова собрался, становясь жестко настроенным служителем закона. — До встречи, мисс Полански. Дверь давно закрылась, а Трейси продолжала неподвижно стоять, глядя в пустоту. Она отказала обеим сторонам: Марко она предавала молчанием, страну — бездействием. Она оказалась загнанной в ловушку, как бабочка меж адских огней: где-либо тюрьма, либо смерть. И ни один из противников не примет ее обратно, не помилует. — А-а-а! — закричала Трейси в бессильной ярости. Она не хотела свидетельствовать против Марко. Это против законов сердца, но и рассказать ему о Томе и операции тоже не могла. Просто морально не могла шагнуть в пропасть, переступить черту и жить вне закона. Но какие у нее были варианты? Есть ли выход из сложившейся ситуации? Трейси не знала. Впервые не знала, хочет ли просыпаться завтра. *** В Пуэрто Нуэво — грузовом порту Буэнос-Айреса — стояла на якоре двухсотфутовая шикарная яхта, название которой с недавних пор было «Новая надежда». Тим Карни — американский бизнесмен, обвиненный властями Аргентины в перевозке оружия и пособничестве дестабилизации ситуации в стране путем поддержки незаконных народных формирований, был полностью оправдан. Команда местных юристов и их коллеги из Штатов, а также друзья, прилетевшие поддержать Тима в нелегкой борьбе с несправедливыми обвинениями, расположились в удобных шезлонгах, подставляя лица яркому летнему солнцу. Празднество было в самом разгаре: красивые девушки в бикини и алкоголь — в достатке. Сегодня был праздник, и люди собирались оторваться по полной, особенно, в свете напряженных месяцев упорной борьбы. А завтра яхта снимется с якоря и отправится обратно в родной Нью-Йорк. Брендон, облокотившись о гладкие поручни, отделявшие палубу от посеревших вод Ла-Плата*, задумчиво смотрел на ровную линию горизонта: там, вдалеке, Атлантика — океан, который принесет его в родную Америку. Как давно он не был дома. Странно, волнение, словно он возвращается не в свою страну, не отпускало уже пару дней. Поначалу он сам не хотел лететь, даже если выдавалась возможность провести выходные в Нью-Йорке, а потом так увлекся работой, что не желал отвлекаться в принципе. Брендон подал заявку во вступление в Международную организацию юристов, прошел все этапы отбора — образование, репутация, опыт сыграли немаловажную роль — и был принят. Теперь он мог выступать на мировой арене, оказывать юридические услуги более чем в восьмидесяти странах мира, нести силу закона и свет свободы без территориальных ограничений. Каждый человек имеет право на справедливый суд — постулат, которого Брендон придерживался всегда и везде. Кого бы ни приходилось защищать и сколь бы чудовищным ни казалось обвинение, потому что каждый человек невиновен априори, пока его вина не доказана, жаль, что не во всех странах и судах это помнили. — Брендон, поможешь намазать плечи? — Блондинка, загорелая настолько, что никакой крем ей был уже не нужен, протянула оранжевый тюбик и обольстительно улыбнулась. Он не помнил, как ее зовут, хотя их точно представляли друг другу. Он вообще перестал запоминать имена женщин, проходивших через его жизнь в Аргентине. Сначала их было много, потом все приелось, даже секс. Иногда казалось, что легче сделать всё самому. Желание организма получить разрядку было естественным, но в последнее время страсть стала фальшивой, а момент наивысшего удовольствия превратился в имитацию. И вроде с физиологией был полный порядок, но эмоционально он чувствовал полное опустошение. Брендон рассеянно улыбнулся девушке и попросил подождать пару минут. Ему нужно еще немного времени побыть наедине с собой. Завтра они отчалят и, как его заверил капитан, прибудут в Нью-Йорк к первому августа. Как раз к свадьбе Наташи. Какие превратности судьбы: она так долго любила его, точнее, думала, что любила, а потом встретила того самого — мужчину, который вмиг сделал ее счастливой. Брендон вспомнил утро, когда проснулся с жуткой головной болью, словно всю ночь пил, а теперь мучился чудовищным похмельем. Наташа еще спала, а он поплелся в душ, анализируя ситуацию. Ее признания стали для него откровением: Брендон всегда замечал, если женщина испытывает к нему интерес, а с Наташей проглядел, а может, просто ему самому было не интересно, поэтому предпочел не видеть. Но, стоя под душем, смывая с себя ночь, понимал: разговор будет тяжелым. Он ничего не мог ей предложить, но и обидеть не хотел. Наташу он привык считать другом, близким человеком, и терять не собирался. Она же упорно не желала сдаваться: прилетела в Буэнос-Айрес — не без поддержки его матери, теперь Брендон это знал — предлагала попробовать, была уверена, что им будет хорошо вместе. Он отказал, твердо и без каких-либо надежд. Одну ошибку Брендон совершил, когда переспал с ней, вторую позволить себе не мог. Наташа уехала подавленной и обиженной. А через два месяца снова прилетела, абсолютно счастливой. Они поговорили, и между ними снова все стало по-прежнему. Нет, по-другому — лучше, потому что она отпустила свою влюбленность к нему и пошла дальше, став цельной уверенной личностью. Наташа собиралась замуж, и он был рад за нее. Но был ли он рад за себя? Ведь Брендон как раз-таки перестал быть цельным человеком. Он постоянно думал о Трейси, даже увлеченный работой, когда вцеплялся в свидетелей и бился с обвинением, продолжал думать о ней. Над чем-то они могли вместе посмеяться, а где-то она смогла бы помочь или просто выслушать. А еще ему не хватало Трейси как женщины: в последний раз он испытывал что-то похожее на счастье в ее объятиях. Он ни разу не позвонил ей, стараясь сбросить с себя это наваждение, но его всё-таки скрутило. Парадокс: Брендон так стремился оставаться свободным, но уже несколько месяцев жил мыслями о женщине. Свободная несвобода. Телефон в шортах завибрировал, уводя от раздумий. Брендон посмотрел на незнакомый номер: может к черту всех?.. Но мобильный продолжал настойчиво гудеть, и он всё же принял вызов: — Брендон Стеклер, слушаю, — он нахмурился и через секунду удивленно переспросил: — Пит? Это ты?! Ла-Плата* - залив на юго-восточном побережье Южной Америки, растянувшийся на 320 км от слияния рек до Атлантического океана. О грехах и расплате за них Трейси вышла из окружного суда, быстро спускаясь по ступеням, утопая в мучительных мыслях уже второй день. Она старалась сконцентрироваться и хотя бы смотреть под ноги, но получалось только в себя, поэтому, когда раздался гулкий сигнал автомобильного клаксона, подпрыгнула от неожиданности и испуга. Она огляделась и замерла: на противоположной стороне, опершись о кузов темно-серого внедорожника, стоял он. Трейси моментально почувствовала, как теплая волна пробежалась по всему телу и сосредоточила ласковый шелест где-то в районе груди. Она была рада, очень рада видеть Брендона. Хотелось бежать, наплевав на все правила движения, и просто обнять его. Они так давно не виделись, а прошлые разногласия и недомолвки казались чем-то пустым, совершенно неважным. Брендон был не только ее мужчиной, он был другом, а друзья ей сейчас необходимы как никогда. Трейси дождалась зеленого сигнала светофора и, спокойно перейдя дорогу, просто сказала: — Здравствуй. — Отчего-то кидаться ему на шею у нее не хватило смелости. — Здравствуй, Трейси. — Он открыл пассажирскую дверь, молча приглашая поехать с ним, и она, не задавая вопросов, села в автомобиль. Еще в машине она нахмурилась, ощущая тягучее тревожное напряжение. Брендон сосредоточенно и крепко держал руль, не пускаясь в расспросы и не рассказывая ничего о себе. Он вообще молчал и смотрел исключительно на дорогу — это было непривычно, и Трейси почувствовала себя неуютно. Только когда они поднялись к нему, и дверь в квартиру захлопнулась, Брендон скинул пиджак и прямо посмотрел на Трейси. — Ты хоть понимаешь, с кем связалась? Явное осуждение и даже злость, которой, казалось, дышало каждое сказанное слово, застали ее врасплох. — Брендон, ты не понимаешь, — начала она, пытаясь сгладить углы. Не так Трейси представляла их встречу после долгой разлуки. — Это всё очень сложно. — Что сложно? — бросил он. — Ноги перед боссом Синдиката раздвигать? Трейси резко вскинула руку, оставляя на его щеке след от хлесткой пощечины. Ее и саму ошеломили обида и гнев, толкнувшие на этот шаг. С чего он взял, что имеет право осуждать ее! Брендон молча кивнул, принимая такую реакцию — заслужил. — Перед кем я раздвигаю ноги — тебя больше не касается, — нарочито спокойно произнесла Трейси. — Просто скажи: почему? Как ты вообще с Мариотти связалась?