Пехотинцы беззлобно брюзжат, но, разглядев лейтенантские кубари на моих петлицах, напряженно замолкают. – Где командир взвода? Ближний к нам боец неопределенно пожал плечами: – Скорее всего, во втором отделении. Но сейчас у нас сержант Анисимов командует, а младший лейтенант Прокофьев ранен. – Понятно… Бойцы, как старший по званию на участке обороны, принимаю командование на себя! Какие противотанковые средства есть в наличии? Против моего самоназначения никто не протестует, а на поставленный вопрос раздается мало обрадовавший меня ответ: – Бутылки с зажигательной смесью! – Заводские или самодельные? – Две заводские и одна самодельная! Ругнувшись про себя, ибо, во-первых, мало, а во-вторых, заводские хоть и эффективнее, но при разбитии бутылки самовозгораются и сжигают бойца температурой под тысячу градусов, задаю следующий вопрос: – Понятно. Гранаты? Если есть, то какие? Патроны? Пулеметный расчет где? – Эргэдэшки две штуки, патронов по четыре обоймы на брата. Пулемета нет. Вот нисколько не удивился. – Значит так, бойцы, слушай мою команду: гранаты, бутылки сдаете мне, после тихо сидите в окопах и без команды не дергаетесь! Но как только скажу – встаете и открываете огонь по пехоте противника, нам нужно будет отрезать ее от танков. Задача ясна? – Так точно! Обращаюсь уже к артиллеристам: – Слушайте, «боги войны», кто у вас самый крепкий? Самым крепким оказывается замковый – у него действительно мускулистые, жилистые руки. Протягиваю ему обе принесенные гранаты и единственную трофейную «колотушку», взятую с мертвого десантника. – Вяжи противотанковую связку. Она, конечно, слабенькой выйдет, но если закатишь под днище, должна сработать: там броневой лист совсем тонкий. За основу бери трофейную гранату, но учти – у нее довольно долгое время горения запала. Потому, раскрутив колпачок внизу и оборвав нитку с шариком, бросай с секундной задержкой, иначе механик успеет ее проскочить. Сумеешь? Артиллерист сосредоточенно кивнул. Ну, дай бог… Конечно, лучше бы метнуть связку самому, но из-за раны и потери крови сил на нормальный бросок просто не хватит, увы… Оставшимся пушкарям я отдаю бутылку с заводской зажигательной смесью «КС». Жидкость «КС» состоит из раствора белого фосфора в сесквильсуфиде, горящего при температуре 1000 градусов по Цельсию. Среди особых свойств стоит также выделить устойчивое прилипание к поверхности и то, что жидкость не тушится водой. Наиболее эффективно пламя сбивается песком или медным купоросом. «Спасибо за информацию…» – Значит так, бойцы, слушаем сюда: как только танки приблизятся, мы откроем огонь из всех стволов, постараемся заставить пехоту залечь. Первый бросок за вашим гранатометчиком, ну а вы по ситуации – либо один танк жжете вместе, либо оба, в случае неудачи товарища. Заряжающий хмуро ответил: – Да «коктейль Молотова» танки только сзади берет, если за башню забросить, чтобы жидкость стекала сквозь решетки на двигатель. – А ты уверен, что останешься жив к моменту, когда танк проедет по окопу над твоей головой?! Боец промолчал, а я рефлекторно стиснул последнюю, третью бутылку с пропитанным горючкой фитилем из ветоши, наполненную смесью бензина и солярки. – Парни, теперь все зависит от вас. Мы как сможем, прижмем немчуру, ну а вы уж постарайтесь бутылки забросить на башни; глядишь, ослепнут экипажи, попробуют люк открыть, а может, и борт в панике подставят… Удачи, одним словом. Артиллеристы синхронно кивнули, сохраняя на лицах самое серьезное выражение, я же обратился к Филатову и Красикову: – На вас вся надежда, воины! Не знаю, что представляют собой остальные красноармейцы, а вы у меня меткие, тренированные стрелки. Только на вас и могу положиться. Во взглядах соратников я прочел даже некоторое воодушевление, а секунду спустя у меня потемнело в глазах, и я почувствовал, что теряю равновесие. Испуганные подчиненные успели меня подхватить, но к этому моменту в голове уже прояснилось: – Спокойно, спокойно! Устал, видать, просто. На деле устать-то я, конечно, устал, но сознание теряю прежде всего из-за потери крови. Если так дальше пойдет, я ведь здесь и останусь… А с другой стороны, не отразим атаки, вообще тускло будет. Надо собраться. – Сейчас, парни, сейчас… Водички попью… И действительно, я делаю добрый глоток из фляги, предварительно закинув в рот сразу три таблетки «маршгетранка», после чего обильно их запиваю, смывая вкус лимонадного концентрата. Ну, сейчас должно полегче пойти… И идет. Сердце начинает бухать так, что его удары буквально отдаются в груди. Что же за гадость они сюда добавляют? Будет хорошо, если только кофеин… Впрочем, хоть голова и начинает болеть, но зрение и сознание проясняются. Я отчетливо вижу катящие в нашу сторону танки, заодно став свидетелем противостояния боевых машин фрицев и наших бронебойщиков по фронту позиции… Глава 7 8 мая 1942 года. Декретное время: 12 часов 35 минут. Запасная позиция 63-й горнострелковой дивизии Расчеты ПТРД выбрали единственную верную тактику, подпустив врага едва ли не на сто метров, где бронепробиваемость противотанковых ружей Дегтярева достигает 40 миллиметров. Одновременно с их первыми выстрелами открыли огонь и пулеметчики, оживились стрелки, отрезая уже очухавшуюся после шрапнельных выстрелов немецкую пехоту. Мне показалось даже, что я вижу в бинокль, как рикошетят от брони сломавших строй и наступающих теперь развернутой цепочкой танков бронебойные пули, высекая при этом искры, – первый залп расчетов ПТР не дал результата. Но при этом они себя демаскировали… Три противотанковых ружья против девяти орудий «Гочкисов» – это даже не неравный бой, это чистое самоубийство. И все же бронебои сумели сделать еще по два выстрела каждый, прежде чем их накрыл ответный огонь танков: сказалась излишняя перегруженность командиров трофейных машин, вынужденных сперва обнаружить цель, затем зарядить орудие, после навести его и только затем выстрелить. А может, оптику на «Гочкисах» повредила шрапнель… В любом случае, бронебои дали два залпа. После второго бестолково крутанулась на месте вырвавшаяся вперед бронемашина, после третьего она задымила – расчеты ПТР пробили борт в районе двигателя. Очевидно, первым успешным выстрелом наши стрелки достали механика-водителя… Еще один танк резко встал, будто налетев на стену, – это, скорее всего, повреждение в ходовой. Но третий, самый успешный залп стал последним, перед тем как пушечный огонь накрыл ячейки бронебойщиков. Может, ребята успели нырнуть вниз и окопы спасли их, может, нет, но остановить танковую атаку они уже не смогли. «Гочкисы» ворвались на позиции наших пехотинцев, давя траншеи гусеницами и прижимая бойцов пулеметным огнем. Следом на рывок пошли и солдаты 28-й дивизии, стремясь прикрыть вырвавшиеся вперед боевые машины в ближнем бою. Но красноармейцы пока держатся: в танки летят гранаты и бутылки с зажигательной смесью, пламя которых вспыхнуло на броне уже двух «коробочек», продолживших, впрочем, стрелять и давить окопы. Ударили по врагу «максимы»: наиболее опытные командиры придержали их до последнего, рассчитывая отрезать фрицев от бронетехники плотным огнем массивных станкачей. Ранее устаревшие с гражданской пулеметы стали бы легкой добычей танков из-за своих крупных габаритов. Но сейчас их точный, кучный, беспрерывный фланкирующий огонь действительно вынудил вражескую пехоту залечь. Однако следить за разыгравшейся левее нас драматичной схваткой возможности больше нет: два танка и взвод германцев приблизились к нам уже на сто метров. Винтовочным огнем ожили траншеи, правее короткими очередями ударил ручной «дегтярев». И практически одновременно с ними заревели скорострельные машингеверы, застучали сухие, частые выстрелы немецких «маузеров». Замер один из танков, развернув башню на голос ДП, а спустя секунд десять грохнула пушка, и осколочный снаряд снес бруствер над ячейкой расчета. Бойцы, правда, вроде бы успели нырнуть вниз. – Молчим, не высовываемся! Огонь по команде! Мой план отражения атаки прост: дождаться, когда враг приблизится метров на тридцать, затем всеми силами попытаться отрезать пехоту от «Гочкисов». Последние по идее должны продолжить атаку: вставший танк – мертвый танк, этот принцип известен по обе стороны фронта. Вот только поразить замершие на месте машины врага, лучшую мишень в момент остановки, у нас нечем… Но известно ли об этом немцам? Вряд ли. Однако все же есть вероятность, что танки замрут перед окопами и будут неспешно давить нас огнем спаренных пулеметов, под прикрытием которых фрицы просто забросают нас «колотушками». И это самый хреновый для нас расклад… Вновь очень аккуратно приподнимаюсь над бровкой хода сообщения. Пятьдесят метров… Огонь врага становится все плотнее, из-за него уже не слышно ответных выстрелов «мосинок». А может, их и вовсе нет? Бойцы, рассредоточенные в окопах через каждые пять-шесть метров, напряженно ожидают моей команды – все как один бледные, нервно сжимающие кто ложе винтовки, кто бутылку с зажигательной смесью, кто рукоять гранаты. Убрав на время собственный «коктейль Молотова» в специально вырезанную нишу в стенке окопа, я и сам до боли в пальцах стиснул трофейный автомат, снятый бойцами с унтера десантников. Легкий, отдача у него слабее, чем у винтовки, скорострельный – это оружие для меня, раненого, подходит лучше снайперской винтовки, вынужденно оставленной в доте. Владелец МП-40 успел вдоволь из него пострелять, но помимо магазина, уже присоединенного к пистолету-пулемету, у меня имеется полностью снаряженный запасной. За время приближения противника я успел разложить приклад и протереть оружие чистой ветошью, убрав грязь, оставшуюся после падения. Сейчас же снимаю взводную рукоять с положения, неподвижно фиксирующего затвор, и, передернув его, досылаю патрон в ствол, непроизвольно скривившись. Неудобно, что затвор находится с левой стороны – при движении руки под ключицей резануло болью. Ладно, болит – значит, жив. И готов к драке. – Стрелки, внимание! По команде! Вновь встаю, но уже рывком, практически в полный рост, сразу поймав в прицел ближнего немца в момент перебежки. – Огонь! Короткая очередь в три патрона срезает противника и отзывается резкой болью в груди. Но, сцепив зубы, я продолжаю стрелять, высадив еще три пули в сторону наступающих фрицев, и тут же ныряю на дно окопа, едва успев спрятаться от ответного огня машингевера. Однако же работает чуйка! От возбуждения пересыхает в горле, сердце бешено стучит, отзываясь в ушах, но как же хорошо! Испытывая невероятный азарт драки, смещаюсь по ходу сообщения вправо – ровно на пять шагов – и вновь выныриваю из окопа. В кольцеобразный намушник попадает германец, поднявшийся для броска гранаты – ударившая в грудь очередь опрокидывает его на землю. А сорвавшаяся в момент замаха «колотушка» летит неточно и падает всего в десяти метрах впереди врага. Но тут же я вновь ныряю на дно траншеи – буквально прыжком влево – и по-пластунски, насколько возможно, быстро ползу назад. Туда, где в нише ждет своего часа бутыль с зажигательной смесью – мое единственное противотанковое средство. А секунд пять спустя в заднюю стенку хода сообщения врезается осколочный снаряд. Оглушительно грохнул взрыв, ударив в спину тугой волной воздуха; в ушах тут же зазвенело… Меня спасает скорость движения и собственно земляной окоп, принявший большую часть осколков. Ну и то, что я распластался на самом его дне – крупный осколок врезался в землю пятью сантиметрами выше головы, заставив заледенеть от ужаса. Несколько секунд я оторопело пялюсь на еще горячий кусок металла с острыми краями, по счастливой случайности разминувшийся с моим затылком. Но затем нахожу в себе мужество приподняться и, подняв над головой развернутый набок автомат, секунд за шесть высаживаю остаток магазина по пошедшим на рывок немцам. – Гранаты! «Гочкисы» приблизились метров на пятнадцать. Артиллеристы, осторожно следящие за движением танков, сами подобрались к точкам, откуда наиболее удобно сделать короткий бросок. По моей команде в воздух взмыли две бутылки с «КС» – и обе попали в цель. Одна разбилась на лобовой башенной броне, другая расплескала зажигательную смесь на люке механика водителя, в считанные мгновения лишив его обзора. «Коробочка» вильнула в сторону, но тут же выровняла курс – видимо, командир приказал двигаться вперед до траншеи, не подставляя борта. И это стало его главной ошибкой… Выждав, когда бронемашина пройдет еще три метра, замковый сделал точный, расчетливый бросок противотанковой связки. Она упала практически у передних катков танка, а механ ее не увидел, продолжив движение. Секунды полторы спустя гранаты рванули под тонким днищем тут же заглохшего «Гочкиса». Все это происходит на моих глазах. Высунувшись из окопа, я в три очереди высадил второй магазин, свалив одного, максимум двух фрицев и все же заставив залечь ближнее ко мне отделение германцев. Но в окопы уже летит десяток «колотушек»; некоторые падают рядом с траншеями, другие залетают точно внутрь. Одна падает мне прямо под ноги. Кажется, время замерло в этот миг – замерло вместе со мной, с расширенными от ужаса глазами смотрящим на противопехотную гранату. Если ее бросили хотя бы с секундной задержкой, я не успею. Не успею… Не знаю, как долго длился миг растерянности, но в следующий срабатывают бойцовские инстинкты. То ли мои собственные, то ли настроенные игровому персонажу – не суть. Главное, что я рывком ныряю к гранате и, схватив М-24 за ручку, успеваю вышвырнуть ее за бровку траншеи до того, как она рванула, гарантированно размазав меня по стенкам хода сообщения. Взрыв доносится глухо, издалека, будто сквозь вату в ушах… А вот дрожь земли под приближающейся ко мне тринадцатитонной бронированной машиной я почувствовал отчетливо. В следующую секунду в семи метрах справа над окопом показалась махина «Гочкиса» Н38… Зараза, кто назвал его «легким»? Может, по сравнению с другими танками, попадающими в квалификацию «средний», это утверждение и справедливо. Но сейчас, когда многотонная боевая машина обваливает траншеи гусеницами, неотвратимо приближаясь ко мне, это определение кажется сильно неточным…