Глава 6 8 мая 1942 года. Декретное время: 11 часов 43 минуты. Запасная позиция 63-й горнострелковой дивизии Потеряв на нашем участке шесть штурмовых орудий, немцы должны были ввести резерв в бой в другом месте. Но бросили его именно против нас, вопреки логике расчетливого ума германских офицеров и их привычке отступать, понеся хотя бы десять процентов потерь. В таких случаях они обычно пробуют проломить оборону противника в другом месте. Но то ли на соседних участках концентрация уцелевшей после бомбежки противотанковой артиллерии и дивизионных орудий была выше, то ли немцы испугались контратаки зарытых в землю на стыке 63-й и 276-й дивизий легких танков. Может быть, командир 28-й дивизии пока не получил информацию о гибели морского десанта, все еще ожидая его удара в тыл большевиков именно у нас. А может, установив, что пехота противника наверняка лишилась артиллерийской поддержки, решил, что сейчас наш участок обороны наиболее слабый… Как бы то ни было, танки пошли в атаку именно здесь и сейчас. Уродцы… При поддержке пехоты атакует тринадцать машин, построившихся обратным клином (буквой «V»), – таким образом, фрицы на участке прорыва имеют подавляющую огневую мощь. Еще два более крупных танка держатся по ту сторону вражеского клина, ближе к флангам – как я понимаю, это командирские танки роты смешанного состава. Преобладают в ней трофейные французские «Гочкис» Н38, вооруженные не очень сильными 37-миллиметровыми орудиями. Они считаются легкими танками, хотя лобовая и бортовая броня у этих «легкачей» достигает 40 миллиметров. К слову, Александр предупреждал меня о шестнадцати машинах, но, возможно, часть их пострадала во время арт налета. Более крупные машины – это средние Сомуа S35. И слава богу, что они переделаны в командирские, имея из вооружения только пулеметы! Их 47-миллиметровые орудия заменены деревянными макетами, а броня корпуса даже послабее, чем у легкачей: лобовая всего 36 миллиметров и бортовая 35. Хотя у башни наоборот, мощнее: 56 – лоб и 46 – борта. Как бы то ни было, в схватке будут принимать участие только «Гочкисы», но и тринадцать их орудий вкупе со спаренными пулеметами просто снесут нашу оборону! Зараза, что же делать?! Без артиллерии не отбиться, бежать – не вариант, опрокинут дивизию, и все повторится, как в прошлом: ввод в прорыв 22-й танковой дивизии и группы Гроддека, окружение и разгром фронта, при котором мои шансы уцелеть сильно невелики… Хотя, возможно, брешь в обороне и купируют танковые бригады, но тут ключевое слово «возможно». Что-то не видать пока позади нас танков… – Леха, ты прицел сохранил? Наводчик судорожно кивает. – Слушай, в вашей батарее еще одно орудие опрокинуто во время бомбежки, Ф-22. Я не специалист, близко не подходил и не рассматривал, но вдруг противооткатные механизмы еще функционируют? Детонации боеприпасов там вроде не было… Сможете перевернуть? Парень неуверенно пожал плечами, но я уже принялся раздавать команды: – Со мной остаются Филатов и Красиков, остальные бегут с артиллеристами в тыл! Проверите орудие – если оно еще может стрелять, перевернете и откроете огонь. Выполнять будете команды Алексея… Как твоя фамилия?! – Востриков! – Временного командира орудия Вострикова! Подносите и собирайте боеприпасы, но как только противник откроет ответный огонь, сразу укрываетесь в ровике! Это понятно? – Так точно! – Тогда бегом! И, Алексей, побереги людей! По танкам не стреляй – лобовую не пробьете даже шрапнелью «на удар». Но попробуйте врезать ей метров за триста до траншей – глядишь, оптику побьет и пехоту от машин отрежет. А если они без пехоты к нам сунутся, то «коробочки» можно бутылками с зажигательной смесью забросать. Понял меня? Наводчик – точнее, уже временный командир – серьезно кивнул в ответ и побежал догонять остальных. Я же обернулся к оставшимся подчиненным: – Так, бойцы, теперь с вами. У нас справа батарею «сорокапяток» раздолбали, но нужно посмотреть, что с ней и как. Если второе орудие хотя бы единственный выстрел сможет сделать – и то хлеб. Наведу, заряжу сам, вы мне только поможете его поставить и подадите снаряды. Задача ясна? Бойцы синхронно машут головами. – Ну, тогда за мной! «Сорокапятка», или «Прощай, Родина!», на мой взгляд, сильно недооцененное орудие начала войны, имевшее заявленную табличную бронепробиваемость 40 миллиметров на дистанции в полкилометра (правда, при попадании по вертикально стоящему бронелисту, под острым углом показатели будут уже иными). Кто не знает, в 1941-м немцы еще активно использовали легкие танки Т-2, трофейную чешскую бронетехнику (танки Т-35 и Т-38), чью броню «сорокапятки» свободно брали в лоб на тех же пятистах метрах. Да и средним «тройкам», и тяжелым «четверкам» основное советское противотанковое орудие было очень опасным противником, особенно если поражало их в не слишком защищенные борта. Учитывая же удачные малые размеры и небольшой вес орудия, оно легко маскировалось и отлично воевало у умелых командиров, строящих схему обороны с учетом фланкирующего огня «сорокапяток». К сильным сторонам пушки стоит отнести также и ее высокую точность – орудие иногда называли «снайперской винтовкой на колесах». Ну а главное, благодаря поднастройкам я могу из нее целиться и долбать бронетехнику противника. Лишь бы вторая пушка уцелела… До разбитой батареи мы добираемся минут за пять. За это время немцы, считай, подошли уже практически на триста метров к траншеям. То есть, если дивизионное орудие цело и его можно ввести в бой, оно скоро откроет огонь. Между тем позиция стрелков огрызается лишь редкой стрельбой – враг прижал бойцов плотным пулеметно-пушечным огнем танков и пехоты, поддерживающей атаку бронетехники. Зараза… Если фрицы продолжат в том же духе, то для дивизии все будет кончено в ближайшие полчаса! «Гочкисы», докатившиеся до траншей, примутся расстреливать наши пулеметные расчеты и давить наиболее стойкие очаги сопротивления, а «зольдаты» выдавят остальных из окопов гранатами и огнем машингеверов. Когда же уцелевшие защитники рубежа откатятся на открытую местность, их легко добьет бронетехника противника… И словно в ответ на мои мысли над головами наступающих германцев взорвался первый шрапнельный снаряд, выбросивший под две с половиной сотни небольших круглых пуль! – Быстрее! Наши два, максимум три выстрела сделать успеют! На позицию батареи мы врываемся под звук взрыва второго шрапнельного снаряда. Каково же мое удивление, когда я обнаруживаю у единственной уцелевшей «сорокапятки» расчет из трех человек, изготовившийся к бою! – Наводчик?! Боец, приникший к панораме и старательной наводящий орудие маховиком горизонтальной наводки, вынужденно отвлекся на мой вопрос и резко ответил: – Заряжающий я! – А наводчик? – Ранен! – Уступи, сам наводить буду! Красноармеец не стал артачиться, разглядев лейтенантские кубари, хотя и от вопроса не удержался: – А сможете? – Смогу! Давай быстрее! Приникаю к панораме и, лихорадочно докручивая маховик горизонтальной наводки, ловлю в перекрестье оптического прицела ПП-1 замыкающий «Гочкис» – у самого острия перевернутого клина. Карточек огня с ориентирами и указанным на них расстоянием у меня нет, да они мне и не нужны: противник в зоне видимости, время на прицеливание есть, благо, что из-за поднастроек я отлично определяю расстояние… На секунду меня отвлекает взрыв третьего шрапнельного снаряда над бронемашинами и следующими за ними пехотинцами. И практически сразу несколько затормозивших танков стреляют в ответ по дивизионному орудию. «Ребята, как же вы так, ведь до последнего били…» Дыхание на мгновение перехватывает от тяжелого предчувствия, но времени сожалеть нет: в прицеле отчетливо различим борт приземистой французской машины, на мгновение притормозившей, чтобы не нарушать построения. Зажимаю кнопочный спуск. Выстрел! «Сорокапятка» сильно дергается и толчком подается назад, едва меня не ударив. От неожиданности рывком отстраняюсь, неуклюже повалившись на спину, а замковый, открыв затвор пушки, с матом вручную извлекает стреляную гильзу. До меня доходит, что пушка сработала далеко не так, как должна была: – Что с откатом?! Подняв на меня тяжелый взгляд, незнакомый боец угрюмо отвечает: – Противооткатные зацепило осколками, но текло не сильно. – А сейчас?! После секундной паузы артиллерист отвечает, причем в его голосе явственно улавливается сомнение: – Еще один выстрел… Должна выдержать. – Твою ж… Решение приходится принимать быстро. Риск есть, но… Первый снаряд, проломивший кормовую броню «Гочкиса» позади башни, повредил двигатель и поджег танк, над которым теперь весело пляшет пламя, а в небо поднимается густой столб черного дыма. И азарт боя при виде подбитой мной бронемашины тут же отметает любые сомнения. – Бронебойный! Филатов, Красиков, спрятаться в ровике! – Есть! Подносчик уже приготовил снаряд, и теперь заряжающий сноровисто загоняет его в казенник; раздается характерный металлический лязг, и замковый облегченно вздыхает: – Снаряд в стволе! – Всем укрыться! Я вновь навожу орудие, тщательно выбирая вторую цель. Хотел было достать следующий за подбитым танк, но он развернулся в мою сторону и сейчас, очевидно, ищет орудие. Замер и ближний ко мне командирский S35 – в отличие от боевых версий машины, офицер в его одноместной башне занимается исключительно осмотром местности. На «Гочкисах» же в обязанности командиров также входят и наведение, и зарядка орудия, что сильно их перегружает. Опять информация извне, о которой я даже никогда ничего не слышал… Как бы то ни было, после единственного внезапного для врага выстрела обнаружить орудие немцы не успели. И в качестве цели я определил борт корпуса замершего для очередного выстрела танка, подобравшегося поближе к окопам. Выстрел! С громким, противным скрежетом ствол орудия срывает с лафета. От удара пушку разворачивает, и мне здорово прилетает: от столкновения с горячим металлом в глазах на мгновение темнеет, а нахожу я себя лежащим на земле в стороне от орудия. Трофейный автомат, к чьему весу я привык за последние часы настолько, что перестал его замечать, валяется в стороне. Первым движением я потянулся к ремню оружия – и тут же ко мне подбегают Красиков и Филатов, подхватив на руки и вместе, разом затащив меня в ровик. Вовремя. Второй выстрел немцы засекли. Сразу несколько машин развернулись к батарее и открыли огонь осколочными снарядами. И только сейчас до меня дошло, почему наши артиллеристы называли «сорокапятку» «Прощай, Родина!»: основное средство борьбы с танками, она чаще других орудий вступала в бой с бронетехникой врага. И если с первым выстрелом у замаскированных расчетов была определенная фора, то в бою с маневрирующими машинами наши пушкари должны были успеть прицелиться в уязвимую область брони и попасть в нее. В то же время немецким танкистам было достаточно шмальнуть осколочным хотя бы в сторону батареи… Что сейчас и происходит: штук шесть относительно легких снарядов крепко перепахали землю на позиции. А один прошел буквально над нашими головами, приложив сверху тугой волной воздуха… И словно бы этого было мало, «клин» покинули два танка, бодро двинувшись в нашу сторону. Следом за ними побежало и до взвода пехотинцев. – Зараза… давай в окопы! Приказ безотлагательно выполняют и артиллеристы, и бойцы взвода НКВД. Бежать нам недалеко: стрелковые ячейки, соединенные узкими ходами сообщений, располагаются метрах в сорока впереди. Преодолев их одним рывком, спрыгиваем вниз, едва ли не вдвое усилив растянутое по рубежу обороны отделение; в движении успеваю разглядеть, что густо чадит и второй подбитый мной танк. – Во, пушкари, молодцы! Вы немчуру долбаете, а к нам снаряды прилетают! – Сейчас они за сожженные танки нас с землей сравняют… – В другом месте встать не могли?